прошел в единственную комнату в квартире.
— Извините, — сказала женщина, — а в чем дело? Что-то случилось с Буссе?
— Я из полиции, — сказал Мартин Бек. — Это просто обычный опрос, вам нечего опасаться. А с Буссе все в полном порядке.
Сначала женщина казалась немного испуганной, но теперь она постепенно оживилась.
— А почему я должна опасаться? — сказала она. — Я не боюсь полиции. Речь идет об Эскиле?
Мартин Бек улыбнулся ей.
— Да, фру Энгстрём, я, собственно, пришел поговорить с вашим мужем. Похоже на то, что несколько дней назад он видел Буссе.
— Эскил?
Она с изумлением посмотрела на Мартина Бека.
— Да, — сказал он. — Вы не знаете, когда он придет?
Она внимательно смотрела на Мартина Бека круглыми синими глазами, которые за толстыми стеклами очков казались неестественно большими.
— Но… Эскил умер, — наконец сказала она.
Теперь Мартин Бек внимательно смотрел на нее. Прошла минута, прежде чем он очнулся и сумел выдавить из себя:
— Извините, я этого не знал. Мне очень жаль. Когда это случилось?
— В этом году, тринадцатого апреля. Автомобильная катастрофа. Доктор сказал, что он не мучился, что это произошло быстро.
Женщина подошла к окну, она смотрела на печальный двор. Мартин Бек смотрел на ее исхудалую спину в слишком просторном платье.
— Мне очень жаль, фру Энгстрём, — сказал он.
— Эскил ехал в Сёдертелье на своем грузовике, — продолжила она. — Это было в понедельник.
Она повернулась. Когда она заговорила снова, голос у нее уже был более спокойным.
— Эскил работал шофером тридцать два года и ни разу не попадал в аварию. Это была не его вина.
— Да, конечно, — сказал Мартин Бек. — Мне в самом деле ужасно неприятно, что я вас побеспокоил. Очевидно, произошла какая-то ошибка, за него приняли кого-то другого.
— А те мерзавцы, которые в него врезались, остались совершенно безнаказанными, — сказала она. — Потому что украли автомобиль.
Она кивнула с отсутствующим видом. Подошла к кушетке и принялась бесцельно поправлять подушки.
— Я сейчас уйду, — сказал Мартин Бек.
Он внезапно почувствовал сильный приступ клаустрофобии, больше всего на свете ему хотелось немедленно убежать из этой мрачной комнаты и от этой грустной худенькой женщины, но он собрал всю силу воли и продолжил:
— Фру Энгстрём, я бы хотел, если можно, чтобы вы показали мне какую-нибудь фотографию вашего мужа.
— У меня нет ни одной фотографии.
— Но у вас, возможно, есть его паспорт? Или водительское удостоверение?
— Мы ни разу не ездили за границу, поэтому у Эскила не было паспорта. А водительское удостоверение очень старое.
— Я мог бы взглянуть на него? — сказал Мартин Бек.
Она выдвинула ящик комода и дала ему водительское удостоверение. Оно было выдано на имя Эскила Йохана Альберта Энгстрёма в 1935 году. На фотографии был молодой мужчина, с волнистыми волосами, большим носом и маленьким ртом с тонкими губами.
— Теперь он выглядел уже не так, — сказала женщина.
— А как он выглядел? Вы не могли бы попытаться описать его?
Казалось, эта внезапная просьба совершенно не удивила ее, и она мгновенно ответила:
— Он был не такой высокий, как вы, но выше меня. Приблизительно метр восемьдесят два сантиметра. Очень худой. У него были очень редкие волосы, тронутые сединой. Не знаю, что еще я могу вам сказать. Он выглядел симпатично, по крайней мере мне так казалось, хотя, конечно, нельзя утверждать, что он красавец — у него был большой нос и тонкие губы. Но выглядел он симпатично.
— Благодарю вас, фру Энгстрём, — сказал Мартин Бек. — Больше я не буду вас беспокоить.
Она проводила его до двери и не закрывала ее до тех пор, пока за ним не захлопнулась дверь на улицу.
Мартин Бек сделал глубокий вдох и быстро зашагал но улице. Ему уже хотелось снова оказаться за своим письменным столом.
На столе лежали две коротких записки.
Первая от Меландера: «Билет на станции метро „Родмансгатан“ продала женщина по имени Гунда Персон. Она ничего не помнит. Говорит, что у нее нет времени для того, чтобы разглядывать пассажиров».
Вторая от Хаммара: «Немедленно зайди ко мне. Очень важно».
XX
Гюнвальд Ларссон стоял у окна и смотрел на шестерых служащих городского управления дорожных работ, которые сосредоточенно глядели на седьмого, опирающегося на лопату.
— О Господи, ну и порядки, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Стоят и глазеют.
— А ты что делаешь? — задал риторический вопрос Меландер.
— Естественно, стою и глазею. И если бы у начальника был кабинет на противоположной стороне улицы, то он наверняка стоял бы у окна и глазел на меня, и если бы у шефа полиции был кабинет выше этажом, над нами, то он стоял бы у окна и глазел на начальника, и если бы у министра внутренних дел…
— Возьми лучше трубку, — сухо заметил Меландер.
В этот момент в кабинет вошел Мартин Бек. Он остался стоять в дверях и задумчиво смотрел на Гюнвальда Ларссона, который как раз говорил:
— Ну и что, по-твоему, мы должны делать? Послать туда собак?
Он с грохотом швырнул трубку, насупившись посмотрел на Мартина Бека и сказал:
— Что с тобой?
— Ты только что кое-что сказал, и я вспомнил…
— Собак?
— Нет, то, что ты сказал перед этими собаками.
— И что же ты вспомнил?
— Вот этого-то я и не знаю. Я все время о чем-то думаю и никак не могу вспомнить о чем.
— Не ты один, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Мартин Бек пожал плечами.
— Сегодня ночью будет облава, — сказал он. — Я только что разговаривал с Хаммаром.
— Облава? Все уже держатся из последних сил, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Интересно, как они будут выглядеть завтра?
— Это не слишком конструктивно, — присоединился к нему Меландер. — Кто это придумал?
— Не знаю. Хаммар тоже, казалось, не в большом восторге.
— А кто сегодня в восторге? — сказал Гюнвальд Ларссон.
Мартин Бек не присутствовал при том, когда было принято решение провести облаву, однако присутствуй он при этом, он бы, очевидно, выступил против. Он подозревал, что главной причиной была растерянность, незнание того, как дальше проводить расследование, и вездесущее, неясное чувство, что
