волнам. Только возле Феста пуст стал горизонт, исчезли короткие мачты с желтыми парусами.
Не сгубил злой Сет Осириса! А ведь узнай я об измене часом позже…
Не сгубил. Да только мало радости на душе у Дамеда-бога. Опять измена! За каждым углом, в каждой чаше на пиру, в каждой усмешке дружеской.
А может, этим и платят за Великое Царство?
Осирис и Сет - в египетской мифологии - боги-братья. Сет из зависти убил Осириса. Поля Иалу - царство мертвых.
В эту ночь я словно чувствовал что-то. Слишком близко подступил шелест невидимой реки, такой привычный, такой неотвратимый.
Плещет, плещет… Все ближе и ближе, уже не плеск - грохот…
Не спалось. Не думалось. Выпадала из рук чаша с тягучим критским вином.
Плещет, плещет…
И словно толкнуло, словно повлекло, словно подхватило речной водой. Из тишины мегарона - под яркие весенние звезды, под острый блеск Медведиц, под знакомый огонь Собачьей Звезды. Успел еще удивиться, успел подумать, что… …Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск - и легкий теплый ветерок. Тихо-тихо. Тихо…
Нет, не тихо уже! Грохочет морской прибой, молниями мечутся белые волны, захлестывают, топят меня-прежнего, человека по имени Диомед Тидид. И вот меня уже нет, ибо поднялись воды до души моей, и вот уже сгинула в темной бездне душа. И нет души у того, кто не вынырнул - плечами раздвинул реку безумия!
Не я - ОН.
ОН - бог Дамед, бог сильный, бог могучий.
И я засмеялся…
Нет, не я!
И засмеялся Дамед-бог, и подивился страху СВОЕМУ прежнему, и поглядел в близкое небо, и длань СВОЮ протянул - к самой тверди, к самому блеску звезд. И обозрел ОН мир СВОЙ и вновь рассмеялся, ибо стало все понятно ЕМУ.
На восток поглядел ОН и землю Асов узрел, и весело ЕМУ стало, ибо под рукой ЕГО был тот край. И не было ЕМУ равного в Восточном Номосе, ведь ни люди, ни кумиры, золотые и каменные, не смогли заградить ЕМУ путь. И рассмеялся Дамед-бог смехом громким, и дрогнула земля Светлых Асов.
Поглядел на север Дамед-бог, туда, где утонула во тьме Европа, ЕГО прежний Номос, - и вновь рассмеялся, порадовавшись силе СВОЕЙ. И от того смеха стали кости водой у владык. Олимпийских, ибо подобна скале была мышца Дамеда-бога, и ничто не могло укрыться от ЕГО копья. И вспомнил СВОЮ клятву Дамед-бог и новую клятву к прежней приложил, и страшен был ЕГО глас для богов Темного Эреба, и поняли ОНИ, что кончается время ИХ.
Тогда поглядел Дамед-бог на юг - снова загремел смех ЕГО, и понял ОН то, что недоступно было человеку Диомеду Тидиду. И подивился бог близорукости людской, и нахмурился, и сдвинул брови, ибо наконец-то увидел врага, равного СЕБЕ, врага могучего, ступающего мощно. И понял Дамед-бог, что страшной будет битва меж НИМИ, и возгорелся гневом великим, и протянул СВОЮ руку…
Как больно возвращаться! Как больно снова жить! Как больно снова стать человеком!.. Как больно…
– Мантос! Я все понял! Понял! Кеми - тоже Номос, понимаешь? Мы с дядей Эвмелом думали, что Черная Земля - часть Азии, часть Восточного Номоса, а потом мы нашли в Хаттусе медное изображение, где почему-то не было Кеми…
– Э-э, ванакт Диомед! Не говори, не волнуйся, воды выпей, злого молока выпей. Андремон-басилей корабль прислал, злое молоко для тебя прислал…
– Нет, это важно, очень важно! Номос Кеми неприступен, ванакт Мернептах - не человек, ОН бог, ОН способен закрыть Номос, поэтому туда нельзя посылать войска, все погибнут, погибнут!..
– Какой ты непослушный, родич, понимаешь! Мы тут горюем, мы тут плачем: лежит брат наш Диомед, белый7 страшный, мертвый почти. День лежит, три дня лежит. Ай, какая плохая земля! Сначала басилей Амфилох захворал, потом ты захворал. Кто будет править, а?
– А кто?..
– Не волнуйся, родич! Зачем волнуешься? Пошутил я, конечно. Амфилох-басилей здоровый стал, он и правит, и Сфенел-басилей правит, и Эвриал-басилей правит, и Фоас-басилей правит. Возле тебя сидели, о делах говорили. Все хорошо, родич, войска готовы, корабли готовы, Сфенел-басилей и Фоас-басилей уже под Аскалон войска повели. Всех разобьем, сказали. Аскалон возьмем, сказали. А потом ливийцев- предателей накажем, сказали. Да, ванакт, знаешь, что случилось? Ай, не поверишь! Девочка та, Уастис- царевна, тоже, бедная, с ума сошла. Убила себя, понимаешь, глупая! Огонь зажгла, в огонь бросилась.
Сказала, что жертву Дамеду-богу приносит, понимаешь. Ай, бедная, ай, глупая!..
– Нет… Зачем?.. Когда?!.
– Два дня назад, четыре дня… Точно скажу, ванакт. В ту самую ночь, когда тебе плохо стало, ванакт…
– Понял…
– И я понял - глупая очень. А отец ее - собака, и все ливийцы…
– Вот, значит, почему… Человеческая жертва! НАСТОЯЩАЯ жертва! НАСТОЯЩАЯ! Так ОНИ стали богами… ОНИ, эта Семейка людоедов! Ненавижу, ненавижу!..
– Ай, зачем сказал, опять ты, родич, совсем белый! Ай, глупый я курет, зачем рассказал, зачем тебе глупости всякие говорю! Эй, не умирай, родич, не умирай, слышишь? Не умирай!
Плещет, плещет…
Кто первый залил кровью ТВОЙ алтарь, мама?
Теперь я понял, все понял!
Помнишь, ты говорила, что не всякий ВАШ ребенок становится одним из ВАС? Как мой брат Эрихтоний, басилей афинский. Одной ВАШЕЙ крови, ВАШЕГО проклятого ихора мало. Нужна наша кровь. Наша кровь - на ВАШИХ алтарях.
Дядя Эвмел рассказывал мне, что есть легенда, будто ВЫ - Посланцы Единого, забывшие ЕГО волю и захватившие наш Номос. Но ВЫ не всесильны, ВЫ - не хозяева. И чтобы править, ВАМ нужна кровь.
Как просто, мама!
– Знаешь, все вокруг думают, что я умру. Мне не страшно, мама! Мне надо было умереть раньше, сдохнуть, словно дурная собака, пока я не стал Собакой Кровавой.
А вот ведь стал! Не по своей вине - но стал.
Мне повезло, мама! Мне очень повезло. Не хватило шага, не хватило самого 'чуть-чуть', чтобы твой сын навсегда перестал быть человеком. Как хорошо, что я не знаю, какой это шаг, сколько этого 'чуть- чуть'…
Я не Дамед-бог! Как хорошо, мама!
Почему ты молчишь? Ведь я умираю, правда? Ведь я так любил тебя, мама!..
Плещет, плещет…
Как больно…
Как больно возвращаться! Как больно снова жить! Как больно снова стать человеком!..
Мы шли к Аскалону. Яффа, Ашход, Мегиддо. Мы шли дорогой войны. …Желтый обелиск посреди серой пустыни. Желтый камень у дороги. Издалека виден - не обойти, не свернуть.
Желтый камень, серый песок.
Не на годы воздвигали обелиск - на века, на тысячелетия, навсегда. Выветрилась алая киноварь священного письма, но желтый камень стоит, и гордая надпись все еще молчаливо славит давнюю
