Пою я соловьем (не хуже Любимчика!), вино из чаши на пол проливаю - для НИХ! - по обычаю…
Была бы воля да желание, не смеялся бы я - хохотал. А так - только улыбаюсь. Ох и вид был у богоравного Ка-панида, когда мы всем войском в его шатер ввалились! А Киантипп и вправду первым делом принялся приветы-поклоны передавать. И даже письмо 'дяде Сфенелу' поспешил сунуть - от его богоравной супружницы письмо. Старалась, бедная, два папирусных свитка надиктовала.
А теперь сидит Киантипп-басилей, челюсть до пояса свесил… И чему это мы молодежь учим?
В общем, похохотать бы, но я только улыбаюсь. И то через силу. …Плохо в Аргосе, совсем плохо! Успел мне Эгиалид кое-что на ухо шепнуть. Похолодели у меня руки…
Но это потом. А пока нужно здравицы провозглашать, улыбаться… на Астарту поглядывать. Конечно, никакая она не Астарта. Иное у нее имя, да только я его даже запоминать не стал. Успеется! Другое интересно. Ни разу не взглянула на меня беззаконная Капанидова супруга. Ни на меня, ни на Эвриала, ни на остальных. Сидит возле Сфенела-репконосого, в полог шатра уставилась, даже ликом своим набеленным-нарумяненным не дрогнула. Словно и вправду идол золотой, не женщина. Но почудилось почему-то - уже знакомы мы с нею. Почудилось - перечудилось. Откуда?
А отчего это мой друг эту Астарту никуда не выпускает? Боится, что украдут, - как Елену?
– Аргосу нашему Неприступному, всему отечеству нашему - богов Олимпийских благоволение! Да стоит земля наша вечно-вековечно! Гера Анфия! Гера Анфия! Гера Анфия! Хай!
Молодец, Смуглый, выше чашу тяни! А сейчас Фоаса-родича очередь, пусть про братство этолийско-аргивянское завернет…
Даже не смотрит Астарта. Даже бровью не ведет. Где же я мог ее видеть? …А в Аргосе плохо. Я догадывался, но только не знал - насколько…
– Радуйся, родина наша далекая!
Хей-я! Хей-я!
Радуйся, Аргос, богами хранимый!
Хей-я! Хей-я!
Днем о тебе вспоминается сладко!
Хей-я! Хей-я!
Ночью лишь ты нам, отечество, снишься! Хей-я! Хей-я!
Ну и дивные вещи мне чудятся! Будто бы светильники в шатре кто-то нарочно так расставил, чтобы лицо Астар-ты все время в тени оставалось.
Что за мысли дурацкие?
– Пока никому, Киантипп! Понял - никому! Ни Сфенелу, ни Эвриалу… Как погиб Эматион?
– Лавагет Эматион… Дядя Эматион поехал на охоту. А потом сказали - кабан задрал. Кто поверил, кто нет. Это дядю-то Эматиона? Кабан?! А как его похоронили, Комет, сын дяди Сфенела, Лариссу захватил. Тихо так, ночью. У него ведь своя стая есть, немаленькая. А ванактиса Айгиа-ла родичей собрала - всех Амифаонидов… Тогда дядя Промах вызвал меня и велел уезжать - немедленно.
– Ясно!.. Но ведь Комет - мальчишка совсем!
– Ему шестнадцать, дядя. Уже шестнадцать - как и тебе было, когда ты стал ванактом. Вы слишком долго не возвращались…
– Ты прав, Эгиалид. Слишком долго…
Прощай, друг Эматион, мой верный лавагет. Был ты стеной каменной, нерушимой. А теперь нет больше сте-я ны, и Аргоса у меня больше нет… Хайре!
– Ну, а что тут, под Троей, дядя? Если бы ты знал, сколько раз вас уже хоронили! Двенадцать лет…
– Двенадцать?!!
– Ну… Ты был три года на Востоке, потом девять лет в Троаде. Двенадцать, без чуть-чуть…
– Дий Подземный!.. А под Троей… По-всякому, Киантипп. На войне как на войне. Завтра расскажу. Даже руками пощупаешь.
– Знаешь, дядя Диомед, не хотел говорить… Увидел тебя - испугался даже. Я ведь тебя таким молодым помню!.. …А на чем это Комет Сфенелид с моей богоравной столковались? Усыновила она его, что ли?
– Ну, Тидид, ну, извини, ну, не обижайся! Она, баси-лиса моя, привыкнуть должна, она ведь пленницей была! Ты бы знал, чего ей пережить довелось! А я… А я без нее…
– Да ладно, Капанид! Потом познакомишь с… басилисой.
– …Слушайте, мужи ахейские! Слушайте - и не говорите, что не слышали! По повелению вождя вождей богоравного ванакта Агамемнона, сына Атрея! Дабы не забылись подвиги наши под Троей, дабы увековечены были, дабы потомки ведали и чтили нас, богоравный Агамемнон, сын Атрея, ванакт микенский и всей Ахайи, всеми-лостивейше повелеть соизволил. Всякий, троянца либо союзника троянского в честном бою поразивший, особливо же в поединке славном, о том нам сообщить должен и представить свидетелей верных, числом не менее трех, дабы клятвой пред алтарем священным сие подтвердили. А без свидетелей верных тот поединок считаться не будет, чтобы бахвальство непотребное не поощрять, дабы истинные герои от прочих отделены были!..
– А старик-то наш совсем плохой стал!
– Чего, и вправду записывают?
– Точно! Сам видел. Сидит в шатре даматишка, гадкий такой, на поганку похож, нос в папирус уткнул, а вокруг, значит, толпа - героев. Я даже в папирус заглянул. Первым, понятное дело, Лигерон, он семь десятков с хвостом укокошил…
– Сам ты, дурень, с хвостом, не о том болтаешь! Значит, так, парни, договорились: вы про меня, я про вас. Только, чур, я первый! Значит, убил я Сарпедона-ликийца и Агенора-троянца…
– Эй-эй, так Агенор этот до сих пор живой, ранен только!
– Пень ты амбракийский! Да кого это колышет? Запишут, что мертвый, - будет мертвый, ясно?
– Сам ты пень! Хотя…
– Скажешь ты, что я - герой, Я скажу - ты вдвое! Честь и слава нам с тобой, Оба мы - герои! Хей-я! Хей-я!
– Итак, ребята, запоминайте. Это - Идские предгорья. Прямо - склон, выше, за деревьями, - стена. Она высокая, в три роста, но там есть место, где камни разобраны…
– Это что… Троя?
– Она самая, басилей Киантипп! А ты что думал, мы тут только в Скейские ворота лбом бьемся? Вечером я пойду наверх, вы будете внизу ждать. И чтобы тихо!
– Так мы сами… Ночью… Отряд небольшой… к воротам!
– Да мы к утру эту Трою!..
– Басилей Киантипп Эгиалид! Басилей Амфилох Алкмеонид! Ишь, герои-разгерои нашлись, без вас не додумались бы!..
– Ну, хоть бы шумнуть!..
– Я вам шумну! И не переглядываться. И зубы не скалить. Без меня полезете - уши оборву!
– Ну что-о ты-ы, дядя-я! Мы-ы послушны-ые-е-е! Мы-ы хоро-о-ошие-е-е!
– Я… Ладно, скажу, Тидид. Накаркал я, дурак!.. Сегодня малыш поднялся на стену, возле Скейских ворот…
– Удивил, Одиссей! Я тоже ночью поднимусь - только возле Хеттийских.
– Ты что, не понимаешь, Диомед? Он просто взлетел - как птица. А стена там - лестницы не достают! И никто даже не удивился! Это - все…
– Не все, Лаэртид. Бог родится, если кто-то из нас сперва попробует крови человеческой. Если ему принесут жертву - или он сам сделает это. И уж потом…
– Ты… Ты и это знаешь, Диомед? Ты знаешь об ЭТОМ?!
– Убьешь меня, Любимчик?
