оборонительных сооружений. Полигон стоял посреди ровной степи, лишь частично прикрытый озером, но подойти к нему было не так легко. Особенно, если часть подходов, к примеру, заминировать. Ростислав поделился своими мыслями с Лебедевым, и тот подтвердил, что так оно и есть, а посему с дороги лучше не сходить. Дорога, насколько он помнил, была безопасна и охранялась патрулями…
Первый патруль они увидели километрах в трех от вышек охраны. Четверо всадников в длинных серых шинелях выехали из-за ближайшего холма, и, чуть постояв, рысью направились прямо к ним. Короткие кавалерийские карабины смотрели на гостей.
Им было предложено остановиться и бросить оружие. Лебедев представился и хотел показать свои документы, но приказ был тут же повторен, причем самым категорическим тоном. Пришлось подчиниться. Правда, всадники ограничились тем, что забрали карабин, не поинтересовавшись, имеют ли путешественники еще что-либо в запасе. Арцеулова и Степу это сразу же насторожило. Красный командир Косухин мысленно обозвал патрульных раззявами, поскольку действуют они явно спустя рукава, а капитан приметил то, что ускользнуло от Степы — среди патрульных не было офицера.
Когда узкая, едва заметная среди камней дорога перевалила через очередной бугор, всем стало понятно, что сюрпризы далеко не кончились. Прямо перед ними, за большими железными воротами, стояло двухэтажно здание из желтого камня, рядом с которым высилась мачта с развевающимся по ветру флагом. Флаг был красный…
10. ЧЕЛКЕЛЬ
Отступать было некуда — навстречу от ворот спешили еще несколько солдат, держа наперевес уже не карабины, а трехлинейки с примкнутыми штыками. Полковник и Ростислав невольно переглянулись, но Лебедев, поняв немой вопрос Арцеулова, покачал головой. Действительно, сопротивляться было бессмысленно. Степа же недоуменно оглядывался, пытаясь осмыслить неожиданное зрелище. Значит, покуда его братан ездил в Иркутск да собирал господ интеллигентов, тут кое-что переменилось. И хотя зрелище родного флага должно было настроить красного командира на оптимистический лад, он почему-то насторожился и решил быть начеку.
Их остановили у ворот. Солдаты перекинулись несколькими словами с патрульным, а затем направились прямо к ним. Впереди шел невысокий унтер с повязкой дежурного на рукаве.
— Кто такие, граждане? — поинтересовался он, поднося руку к фуражке. Николай Иванович шагнул вперед:
— Полковник Лебедев. Со мною группа специалистов. Что у вас тут случилось?
Он достал из кармана летной куртки какие-то бумаги и протянул унтеру. Тот поглядел на них, потом на полковника, о чем-то пошептался с одним из солдат, а затем опять козырнул:
— Здравия желаю, господин полковник! Извините, сразу не узнал. Пройдемте в штаб…
— Какой штаб? — удивился Лебедев. — Мне нужно к генералу Боярышникову!
— Генерала нет. Пройдемте, граждане…
Пришлось вновь подчиниться, хотя Арцеулова так и тянуло достать «бульдог» и объяснить «гражданам», как нужно обращаться с офицером. Степа же глядел на солдат с явным недоверием — в январе 20-го обращение «граждане» уже начинало выходить из употребления. Во всяком случае, слово звучало не особо по-большевистски.
Они прошли через ворота и направились к двухэтажному зданию, возле которого слонялись без дела десятка два солдат с оружием, принявшихся тут же с любопытством разглядывать гостей. Ни одного офицера — это уже заметили все — тут тоже не оказалось, и происходящее мало напоминало налаженный порядок военной части.
В здании, где также были лишь солдаты и унтера, причем все с оружием, гостей отвели на второй этаж, в комнату, на двери которой красовалась небрежно выполненная на клочке бумаги надпись:
«Революционный штаб авиаотряда Челкель»
За дверью стоял густой сизый дым от горевших самокруток, сразу показавшийся Степе родным и привычным. За большим столом находилось несколько солдат и унтер-офицеров, а в углу верхом на стуле пристроился единственный офицер-прапорщик в погонах, но с красной повязкой на рукаве. При виде вошедших все встали, а некоторые даже попытались отдать честь.
— Кто у вас здесь старший? — спросил Лебедев таким тоном, что Степа даже удивился.
— Фельдфебель Гаврилов, — представился один из сидевших за столом. — Начальник штаба. Это — члены штаба, ваше… то есть гражданин полковник. Здравствуйте, Николай Иванович Вы меня, может, помните?..
— А, Гаврилов… — всмотрелся Лебедев. — Здравствуйте. Вы, кажется, из команды обслуживания? Слушайте, что у вас произошло?
— Пока ничего трагичного, господин полковник, — ответил вместо Гаврилова прапорщик с красной повязкой. — Разрешите представиться — прапорщик Остроумов. Граждане, здесь женщина, уступите место…
Один из унтеров тут же уступил свой стул, другой был предложен полковнику. Берг кивнула и села, с интересом оглядывая присутствующих. Полковник садиться не стал и лишь облокотился на спинку стула.
— Гарнизон особого авиаотряда Челкель, узнав об отречении Колчака, постановил перейти на сторону советской власти, — продолжал прапорщик. — На общем митинге был избран штаб для временного руководства отрядом и полигоном. Гражданин Гаврилов — начальник, я его заместитель…
— А где остальные? — не выдержал Лебедев. — Где офицеры, техники?
— Часть техников перешла на нашу сторону. Что касается офицеров, то мои коллеги проявили совершенно бессмысленный консерватизм…
Арцеулов скрипнул зубами: он хорошо помнил семнадцатый год и то, что делала солдатня с проявившими консерватизм людьми в золотых погонах. Похоже, Лебедев подумал о том же.
— К счастью, обошлось без жертв, — рассеял их опасения Остроумов. — Командующий отрядом генерал Боярышников бежал, а остальные забаррикадировались в бункере на полигоне. Мы ведем переговоры, но пока безуспешно. Мы не хотим крови, господин полковник…
«Либералишки, — прокомментировал про себя Степа. — Эсеровщиной попахивает.»
Впрочем, он и сам был не против такого развития событий. В конце концов, война действительно кончалась, а советская власть, как известно, всегда отличалась пролетарским гуманизмом.
— Позвольте, — растерянно произнес полковник. — Но ведь на завтра… В крайнем случае, на послезавтра назначен запуск «Мономаха»!
— Так точно! — подтвердил фельдфебель Гаврилов. — Только, гражданин полковник, тут такая петрушка… Вы не подумайте, мы ведь все добровольцы, так что понимаем… «Мономаха» мы чуть не год готовили. Только такое дело получается…
Он замялся, а затем предложил выпить чаю. Никто, даже Арцеулов, не возражал. Чай был разлит в жестяные кружки, откуда-то появились ржаные сухари, а из соседней комнаты были принесены недостающие стулья. В дверь то и дело просовывались любопытные физиономии, но Гаврилов каждый раз решительно приказывал не мешать.
Хлебнув чаю — чай был незнакомый, желтый — фельдфебель начал рассказ, время от времени дополняемый репликами Остроумова и членов штаба. Почти сразу стало ясно, что положение действительно очень непростое.
После бегства генерала Боярышникова революционный штаб постановил обратиться по радио к совету народных комиссаров с просьбой прислать уполномоченного для передачи Челкеля в ведение Республики. Покуда же было решено продолжить подготовку к старту, ввиду того, что Совреспублика должна быть заинтересована в продолжении столь важных научных исследований. Однако большинство офицеров заперлось в бункер и пригрозило взорвать полигон, если их попытаются выкурить силой.
Переговоры ничего не дали. Ни Столица, ни Иркутск не отвечали, хотя радио было несколько раз продублировано. Работы на стартовой площадке, естественно, остановились. Это было еще не главной
