Они вышли из дому поздно вечером, чтобы иметь побольше времени до рассвета. С полчаса они бродили у Дома на Набережной, поглядывая по сторонам, но все было тихо. Если за ними и следили, то обнаружить это не представлялось возможным.
У решетки, загораживавшей вход, было также спокойно. Келюс стал светить фонариком, а дхар, тихонько насвистывая, занялся замком. Стальной страж явно не оправдал доверия тех, кто его повесил — не прошло и пяти минут, как дхар удовлетворенно хмыкнул и осторожно приоткрыл решетку.
Из подземелья несло холодом и сыростью. Келюса передернуло. Он плотнее запахнулся в специально надетую по этому случаю теплую куртку и осторожно шагнуть вглубь. В ту же секунду услышал — или ему показалось как в глубине темного тоннеля раздался тихий стон. Николай замер.
— Чего там? — торопил его Фрол, заглядывая через плечо в темноту. Пошли быстрей, елы!
— А ну-ка, «Мессинг», — предложил Лунин, освобождая проход, послушай…
Фрол озабоченно прислушался, затем провел по воздуху руками, подумал и решительно заявил: — Никто! Там, Француз, даже кошака бродячего, и того нет. Ручаюсь.
Келюс не стал спорить, и они двинулись вперед, посвечивая фонариком. Вокруг было тихо, только песок шуршал под ногами да слышался все усиливавшийся стук падавших капель воды. Келюс старался ни о чем не думать, но долгий путь в тоннеле сам собой рождал воспоминания…
…Здесь их вели омоновцы, здесь Келюс увидел серый предрассветный сумрак, сменивший чернильную темноту, а здесь уже стояла тьма; тоннель вел все глубже, приближаясь к подземному залу, где Михаил Корф в последний раз смотрел на неровный свет умирающей свечи…
Теперь в зале было пусто, только следы пуль на стенах да неглубокие воронки на полу напоминали о той ночи. Луч фонарика упал туда, где они оставили Корфа и Кору. Там тоже никого не было: тело барона лежало в навек запаянном гробу, а то, что осталось от Тани Корневой — Коры, — как сказал Келюсу следователь, передали ее родным. Внезапно фонарик упал на что-то, тускло блеснувшее в его свете холодной сталью. Егерский нож — трофей барона — лежал там же, где его оставили, незамеченный теми, кто забирал тела.
— Мику отдадим, — решил Келюс, пряча находку. — Все-таки память Они свернули налево и пошли по узкому коридору. Последний раз Келюс был здесь вместе с людьми полковника Глебова, когда шел за скантром. С тех пор здесь ничего не изменилось. То и дело слева и справа в свете фонаря возникали ниши, под ногами шуршали то мелкие камни, то битый кирпич: воздух был все тот же — сырой, затхлый, казалось, наполненный каким-то давним ужасом.
— Сейчас гроб будет, — вспомнил невозмутимый Фрол. — Не боись, Француз, прорвемся.
Луч фонарика выхватил из темноты нишу вместе с черной крышкой, и тут рука Келюса дрогнула: гроб был открыт, крышка сдвинута в сторону, каким-то чудом не упав на землю. Фрол покачал головой, забрал у Келюса фонарик и, посветив, заглянув внутрь.
— Пусто, — Лунин, преодолевая невольный озноб, заглянул следом. Наверное, взломали. Кладоискатели, бином…
Фрол осмотрел края крышки и вновь покачал головой: следов взлома не было. Длинные ржавые болты говорили о том, что крышку попросту вырвали с чудовищной силой. Но ухватиться было не за что: поверхность казалась гладкой.
— Вот елы! — констатировал Фрол. — Либо у кого-то дури побольше, чем у Василия Алексеева и он просто за края взялся, либо…
— Либо что? — поинтересовался Лунин, заметив, что Фрол замолчал.
— Либо изнутри нажали, — неохотно закончил дхар и тут же бросил: Пошли отсюда, Француз, мебель, в карету ее!
Вскоре они добрались до ниши, где оставили документы и оружие. Тайник был в полной сохранности, даже бумага, к удивлению Келюса, не особенно отсырела. Тонкие папки сложили в стопку и спрятали в захваченный с собой рюкзак. Туда же Фрол уложил оба револьвера. Автоматы решили покуда не трогать.
— Ну чего, — заметил дхар. — Назад? Или на Алию поглядим?
Николая передернуло. Ни за какие сокровища он не смог бы заставить себя вновь подойти к запечатанному дхарским заклятием входу, за которым лежали кости князя Полоцкого.
— Пошли отсюда, Фрол — тихо предложил он. — Хватит на сегодня, а?
— Сейчас, — дхар напряженно вслушивался, затем осторожно провел по воздуху руками.
— Можно не смотреть. Сняли мое заклятье. И Алии там, елы, нет. Так что заряди-ка, Француз, браунинг: мало ли чего…
Впрочем, обратный путь прошел без приключений, разве что Келюс пару раз оступился и слегка ушиб ногу. Всю дорогу Лунин напряженно прислушивался, но вокруг стояла все та же жутковатая тишина.
— Слышь, потомок Гхела, ты уверен? — спросил Келюс Фрола, покуда тот возился, запирая замок.
— В чем?
Если открыть замок не составило труда, то обратный процесс вызвал куда больше трудностей.
— Ну заклятье, бином. Алия…
— Да, — коротко ответил дхар. — Знаешь, Француз, когда мы обратно шли… Не хотел, елы, тебе на нервы действовать…
— Там кто-то был? — Келюс похолодел, хотя замок наконец закрылся и от подземелья их отделяла стальная решетка.
Как бы в ответ откуда-то из глубины до них донесся чудовищный вой, полный такой тоски и ненависти, что даже невозмутимый Фрол отступил на шаг назад.
— Ярты?
— Нет. Это гургунх-эр. Потом объясню, Француз. Решетка — это, елы, конечно, хорошо…
…Только дома, свалив добычу прямо на пол и запечатав дхарским заклятием двери, они перевели дух.
— Прямо не знаю, как тебя здесь, Француз, оставлять, — озабоченно заметил Фрол. — Ну и город, елы! Прав дед, хуже нашего леса. Поехали со мной, а? У нас в Дробь Шестнадцать тихо… Ну, февральский волк там…
— Нет, я привык, — покачал головой Келюс. — Если б у нас в Столице только и бед было что ярты, то это, считай, бином, курорт… Да ладно, куда я денусь! Ты лучше скажи, Принц Дхарский, что это за гургунх-эр?
— Это как ярт. Только он — вроде яртам хозяин. Его колом не возьмешь…
— Вроде Волкова? — предположил Келюс.
— Не-а. Волков — он человек. А гургунх-эр — они еще до людей были… Они… Да ладно, Француз, может, врут. Сам я их не видел. Слышал только…
Они почистили оружие, честно поделили скудный запас патронов, после чего Келюс спрятал серые папки в старый чемодан. Сверху он набросал разное тряпье, и чемодан совместными усилиями был водружен в самый дальний угол антресолей.
Наутро, как раз после чая — кофе кончился накануне, — в дверь позвонили, и на пороге появился Мик в своей черной куртке «Порше» с большой сумкой, на которой красными буквами была отпечатана реклама какой-то хьюстонской фирмы.
— О, — обрадовался Келюс, — пропавшая грамота, бином!
— Здорово, мужики! — заявил Мик. Вид у него был какой-то непривычный. Младший Плотников держался не просто с достоинством, но и чуть ли не с легким оттенком превосходства.
— Попрощаться зашел, — сообщил он. — Уезжаю.
— Это куда? — поинтересовался Фрол, невозмутимо оглядывая Мика, который, сняв куртку, стал долго и тщательно причесываться у зеркала.
— По батиным делам, — неопределенно ответил Плотников. — Меня в фирму взяли. Перевелся на заочный, — добавил он, с уважением поглядев на себя в зеркало и спрятав расческу. — Так что, мужики, не скоро увидимся.
— Ну, удачи тебе, — пожелал Келюс. — Да, Мик, у нас к тебе одно дело. Пойдем-ка…
