оглянуться.
На аллее стоял еще один человек в сером плаще-тренче и мягкой велюровой шляпе. Впрочем, и в этом случае штатская одежда могла обмануть разве что чрезвычайно наивного человека.
— Вы ошибаетесь, господа, — неизвестный почему-то усмехнулся, — мы не чекисты. Господин Лунин, ежели вы соблаговолите меня выслушать, я предъявлю свои верительные грамоты.
— И этого соблаговолить, что ли? — буркнул Фрол, но Келюс почувствовал, что неизвестный говорит правду. Да и голос — спокойный, твердый, привыкший командовать — внезапно напомнил ему голос барона.
— Признаюсь сразу, — продолжал человек в тренче, подходя поближе, — в кармане плаща у меня браунинг. Но — слово офицера — он менее всего предназначен для знакомства с вами.
— Вы обещали показать верительные грамоты, — напомнил Келюс, вглядываясь в лицо незнакомца. Человек был едва ли намного старше покойного Корфа, но резкие морщины на лбу и легкая седая прядь, выбивавшаяся из-под шляпы, говорили, что прожил он свои годы непросто.
— Охотно, — согласился незнакомец. — Они у меня во внутреннем кармане пиджака. Если моего слова недостаточно, можете достать сами.
— А мы не гордые, — Фрол собрался было последовать совету, но Келюс отвел его руку и выжидательно поглядел на неизвестного.
— Рад за вас, господин Лунин. У вас превосходная охрана.
Неизвестный достал из внутреннего кармана пакет и передал его Келюсу. На конверте не было надписей, да и сам он был какой-то странный определенно фабричной выделки, но без привычных аксессуаров. Внутри оказалась большая — кабинетная — фотография, на которой фотограф Слипаков из Харькова, чьи фамилия и адрес вились золотом на паспарту, увековевечил двух молодых офицеров на фоне пышных драпировок и обязательной пальмы в углу.
— Я, вообще-то, — слева, — пояснил человек в тренче. — Если хотите, могу снять шляпу.
— Не надо, — Келюс всмотрелся в снимок. Слева, без всякого сомнения, действительно стоял их собеседник. Правда, не в тренче и не в шляпе: черный мундир плотно облегал невысокую сильную фигуру, такая же черная, с белым кантом, фуражка была сдвинута на затылок, рука сжимала стэк, на груди отблескивал Терновый венец Ледяного похода. А рядом…
— Так это же барон! — ахнул Фрол, тыча пальцем в карточку. — Елы, во дает!
На Михаиле Корфе ладно сидел такой же черный мундир, в руке красовался стэк, а на голове — лихо заломленная фуражка. На груди бывшего гвардейского поручика рядом с Терновым венцом темнели два небольших креста
— Владимира и Анны.
— Михаила как раз выписали из госпиталя, — прокомментировал неизвестный. Нас переформировали, и было пара деньков, чтобы обмыть новые погоны.
— Красиво, — одобрил Фрол. — Только… как бы это, елы, чтоб не обидно… Михаила-то мы узнали. Да и вас, товарищ… или не товарищ, уж извините, признать можно. Но ведь это, прощение просим, — фотка.
— Это — что? — не понял неизвестный.
— Фотографическая карточка, — Келюс вложил снимок обратно в конверт. Брось, воин Фроат, гэбистам такие игры ни к чему.
— Вы желаете получить дополнительные разъяснения? — неизвестный с интересом покосился на Фрола.
— Это точно, желал бы, елы, — подтвердил Фрол, оглянувшись назад. Человек в пальто по- прежнему стоял на том же месте и делал вид, что все происходящее его не интересует.
— Вы вот что, — решил дхар. — Скажите своему, у которого, елы, тоже в кармане… чтоб не двигался.
— Он не двинется, — пообещал неизвестный. — Что бы вы желали узнать?
— А сейчас узнаю, — Фрол вытянул обе руки ладонями вперед. Глаза незнакомца сузились, но он не сдвинулся с места. Дхар несколько раз провел руками по воздуху, наконец взмахнул кистями, словно сбрасывая невидимые капли воды, и вздохнул.
— Ну что? — осведомился Келюс, единственный из всех присутствующих, кроме самого дхара, понимавший смысл этой пантомимы. — Какое поле, кудесник, любимец богов?
— Такое, — неохотно ответил Фрол, — как у Михаила. Не наши, елы. И не ярты. Так что извините, ежели что…
— Не за что, — чуть заметно, уголками губ, улыбнулся незнакомец. — На такое мессмерическое алиби я, право, и не рассчитывал… Позвольте, однако, отрекомендоваться: генерал-майор Тургул, Антон Васильевич. А этот господин, у которого, как вы изволили справедливо заметить, тоже что-то есть в кармане, — поручик Ухтомский. Прошу знакомиться.
— Извините, господа, — наконец подал голос Ухтомский. — Я, кажется, вел себя как-то не так. Но, ради Бога, неужели я похож на чекиста?
— Не похож, — сдался Фрол. — Это у меня уже чердак едет. Извиняй, поручик. Я Соломатин. Фрол, в общем.
— Виктор, — представился поручик, и в знак примирения они обменялись рукопожатием.
— Мы здесь второй день, — продолжал Тургул. — Нечто вроде спасательной партии. Но только и застали что это сонмище…
— Где же вы раньше ходили, такие хорошие? — вздохнул Фрол.
— Нам обрубили Канал, — тихо ответил Тургул. — Нас обманули. Но ведь штаб, господин Соломатин! Господа профессора с их, извините, теориями о перерождении большевизма!.. И вот — Михаила просто бросили, а все концы здесь.
— Видели, — кивнул Фрол. — Скантр, в карету его, адская машина.
— Да, скантр. А без него стучи — не достучишься. Я бы за Михаила не только этих умников в штабе на штыки поднял! Да толку-то… Спасибо Тернему! Молодец приват-доцент, за две недели сообразил. Теперь у нас свой Канал, так что — поглядим, господа краснопузые! Впрочем, ладно, — оборвал он себя, — об этом еще успеется. Вышли мы на вас, господин Лунин, через Славика Говоруху. Хотя — Боже мой, какой он теперь Славик! Сюда он не приехал: сердце… Да и правильно сделал. Вы, господа, этого, из Союза Дворянства, видели?
— Угу, — Фрол воздержался от более подробных комментариев.
— Попался бы он нам где-нибудь под Ростовом, правда, князь?
— Шомполовали бы, — пожал плечами Ухтомский. — Что с этим комиссарским подпевалой еще делать?
— Так ты чего — князь? — дхар недоуменно уставился на поручика.
— Помилуйте, господин Соломатин, — заступился Тургул. — Не виноват же, в самом деле, Виктор, что его предок в XIV веке где-то княжил. Между прочим, поручик — Георгиевский кавалер: два солдатских «Егория».
— Да ну, чего, — смутился Фрол, — просто у нас князья — те больше в сказках…
—…или в Дворянском Собрании, — закончил Келюс, молча слушавший этот диалог. — Пойдемте, господа. Разговаривать у меня в квартире, пожалуй, не стоит, а выпить можно. Помянем…
— Мне бы хотелось познакомиться с тем молодым человеком, — сказал генерал, когда они выходили из ворот кладбища. — Здорово выступал. Он что, родственник Михаила? Ну, тот, что назвал его «дядей Майклом»?
— Это его правнук, Михаил Плотников, — объяснил Николай. — Он был с нами. Только парень ничего не знает: Михаил для него — канадский дядя. Или кузен. Ему и двадцати нет — это я о правнуке…
— Я не зову его на фронт, — еле заметно пожал плечами Тургул. — Хотя Виктор, смею заметить, воюет с семнадцати. Сейчас ему как раз девятнадцать.
— Помилуйте, господин генерал, — возразил Ухтомский, — мне сейчас аккурат девяносто один. Точнее, скоро будет девяносто два. Вот уж не думал дотянуть!
— Вы правы, — задумался генерал. — А мне тогда сколько будет? Знаете, Виктор, вы эту алгебру
