Невскормленный! Повязка на ноге Телефа — его заслуга. Зауважал я малыша после этой ночи!
Мы, эпигоны, молчим. Нам слов не нужно.
— Диомед! Так нельзя! Он же союзник! Нам надо под Трою!
Это кто же тут такой умный? Рыжий, кто же еще?!
— Нас всех обманули! Это затмение, нам глаза отвели. Надо выплатить... помириться. Нам нужно под Трою!
Рыжему не отвечают. И я молчу, хоть и есть что сказать. ...Что, Жрец Верховный, заминка с Гекатомбой?
— Ворота! — выдыхаю я. — Открывай ворота, Телеф!
— Я сын Геракла! — вопят в ответ. — Я твой двоюродный брат, Диомед! Я твой брат!!!
Лучше бы молчал, колченогий!
— Брат, да? — вновь не выдерживает Фоас. — Маму свою вспомнил, да? Геракл Великий всех любил, да? Потаскух вонючих любил, коз любил, овец любил, да? Врешь ты все, козий выблядок, а еще про Геракла слово скажешь...
Заскрипели ворота. Бессильно, покорно.
* * *
— Искусство войны — искусство богов, Менелай!
— Отец говорил мне это. Я долго не понимал, почему. На пергамских стенах — пусто. Незачем охранять, незачем ладить катапульты и готовить котлы со смолой. Пал Пергам Мисийский, и некому махать кулаками после драки. Оружие брошено, стражники связаны, в городе — плач и вой. Одни мы на стене с Менелаем Атридом.
— А теперь, кажется, понял. Боги вершат судьбы людей, так? И тот, кто ведет в бой войско, тоже...
— Да.
А застеной — холмы в молодой весенней траве. Море осталось вдалеке, перед нами — Азия, неровная земля до самого горизонта. Восточный Номос...
— У тебя убили брата, Тидид, а ты даже не плачешь над ним.
— Да.
Я не плачу. Искусство войны — искусство богов. Бог Дамед не может плакать. Он должен думать о войне.
...Дамед! Именно так назвал меня раб-варвар на корабле. Именно так обращались ко мне перепуганные до смертной икоты мисийцы: «Дамеда! Дамед! Не убивай! Пожалей, бог Дамед!» На «бога» я даже не обиделся — да и внимания не обратил. Чего только не скажешь, когда у горла — бронзовый клинок?
— Наши все уверены, что мы пристали сюда по ошибке, что кормчие сбились с пути, а боги отвели нам глаза. Но ведь это не ошибка, Тидид? Ты так и...
— Да.
А повзрослел Менелай Атрид, повзрослел! В Спарте, когда Прекрасная возложила на его голову венок, совсем еще мальчишкой был белокурый. А теперь — седая прядь на виске. Еле заметная, но все же...
— Ты отослал всех и оставил меня, Диомед. Это потому, что я брат Агамемнона? Что я третий воевода?
— Да. Погляди, Атрид, что ты видишь? Что это?
Я кивнул вдаль, где неровная цепочка зеленых холмов смыкалась с горизонтом. Сейчас они зеленые, а через месяц-полтора, когда с небес рухнет жара, все подернется желтизной, и высохшие улитки замрут на мертвых стеблях...
Что мог ответить мне Менелай Атрид, больной несчастный мальчишка с гнилой кровью, невольный виновник этой проклятой войны, Гекатомбы, Последней Битвы?
— Азия, Тидид! Земля Востока, земля Асов.
Менелай, басилей спартанский, не знал слова «Номос», но ответил он правильно.
Теперь мы оба молчали, глядя вдаль, и зеленые холмы расступались, бледнели, исчезали утренним туманом... И Азия, земля Светлых Асов, распростерлась пред нами! Огромная, желто-зеленая, в ярко-синих стрелках рек. На западе — море Лиловое, на севере — море Мрака, на юге...
— Великое Царство, Тидид? То, которое хочет завоевать мой брат?
— Да.
...На юге — море Зеленое, в котором сонной рыбой плавает Аласия — Медный остров, Кипр, родина той, что убила мою Амиклу.
...Будь ТЫ проклята, косоглазая тварь! Я не забыл, я еще попробую ТВОЕЙ крови!
А дальше, на восток, за царством Хеттийским, — каменный лабиринт гор, среди которых спрятались десятки стран, десятки племен: Паххува, Цухма, Ишува, Араванна — не упомнить всех, не пересчитать. А за Зеленым морем — земля Мукиш, которую у нас зовут Сирией, а еще дальше многокорабельная Финикия...
— Моя жена... Елена — только предлог? И для брата, и для тебя?
— Да.
Бесконечна Азия, Земля Асов, земля светлых богов. И наша Европа, Темный Эреб, гнездилище Семьи-Семейки (эх, мама, мама!), кажется перед нею грудой мелких камешков...
— Значит, ты не будешь брать Трою, Тидид? Это и есть настоящий план? Сначала хеттийцы...
— Да.
Вырос белокурый Атрид, вырос! Не спорит, не возмущается, не зовет меня ткнуться лбом в троянские стены.
...А Любимчик все не успокоится. И Пергам грабить не след, и Телефа-предателя обижать не след, а должно хитоны подоткнуть и вприпрыжку мчаться к Скейским воротам — под Гекторово копье, под железные хеттийские мечи. Обидно рыжему! Все Семейка просчитала, все продумала: хеттийцы на севере, Телеф на юге, и молот готов, и наковальня.
...И вновь, как и прошлой ночью, почудилось, будто призрачная твердь, но уже не морская — земная, исчезает, выгибается стенками гигантского, черного, бездонного котла, и желтый глаз Крона, Крона-Времени...
Чудится? А если нет? Что ОНИ задумали? Что? А ежели задумали, то сказали ли Любимчику? Едва ли, он — сошка мелкая, Одиссей-басилей, сын Лаэрта Пирата, мой бывший друг. Его дело маленькое — нас под Трою гнать... Да, не везет тебе, Лаэртид! И под Фивы не поспел, и под Трою не пускают. Интересно, что тебе ОНИ за службу пообещали? Пифос варенья да корзину печенья?
— Этот ваш план — твой и брата... Ты мне расскажешь, Тидид?
— Да.
Поэтому мы с белокурым здесь, на пустых пергамских стенах. Впрочем, все нужное и так делается — без нас. Амфилох вместе с Идоменеем грузят корабли, Лигерон со своими муравьями зачищает округу, богоравный Капанид выгребает золото-серебро из пергамских закромов (хозяйственный парень!), Фоас... Он тоже при деле, мой чернобородый родич.
— Слушай, Атрид! Главный враг для нас — не Приам с его союзниками. Это козопасы — в шкурах и с дубинами. Главный враг — хеттийцы. У ванакта Суппилулиумаса — войско с железными мечами. Нам его не разбить, из наших воинов почти никто не воевал, из вождей тоже...
Да, собрал Агамемнон воинство превеликое — громадную толпищу мальчишек, в первый раз взявших в руки копья. И над ними — тоже мальчишки. Кто из нас сражался — по-настоящему, не из-за трех коров? Я? Мы, эпигоны? Фивы — и те взяли только благодаря дяде Эгиалею.
...И нам нельзя проиграть! Дорийцы на севере! Дикари — тоже с железными мечами! — под предводительством Гилла, сына дяди Геракла. Ждут — устали ждать. Почему никто не хочет о них помнить?
— Но нам повезло. Уже много лет Суппилулиумас воюет — и на севере, и на юге, и на востоке. На
