сердца.
Ждет!
— Агамемнон! Атрид! Проснись! Проснись немедленно! Надо что-то делать... Войско — уже не войско, даже не толпа! Атрид — ты же верховный вождь, ты же воевода! Проснись, дурак козлобородый!
— Д-диомед, ты? А что случилось? Они уже с-сдались?
И снова серые ширококрылые птицы неслышно парят над лагерем. Взмах, взмах, взмах... Там, где будет труп...
— И чьи это корабли, Идоменей?
— Не знаю, слишком далеко они были. Гнаться мы не могли, у меня только три кимбы на воде. По виду не наши — троянские. И не финикийские, те не спутаешь. Знаешь, мне показалось, что это корабли из Кеми. Приметные очень, с красными бортами...
— Да брось, откуда тут кемийцы? А вот все остальные... Говорят, корабли Приама совсем рядом, в Геллеспонте...
Почему никто не смотрит на небо? Ведь птицы уже совсем низко, даже клекот слышен — торжествующий, победный. Говорят, мой Дед, мой НАСТОЯЩИЙ Дед, когда-то посылал орла, чтобы тот клевал печень Амирану-Прометею.
А кто прислал этих? Их не видят — никто, кроме меня, даже Калхант...
Но разве трупы могут видеть?
— Да брось, Тидид! Нет там никаких орлов. И троянцев нет, и хеттийцев. Я сам вместе с Фоасом все у Трои этой проклятой оглядел. Мы заставы к самой Ассуве послали — и ничего... Да почему ты такой грустный, Диомед?
— А ты что-то больно веселый, Капанид?
— Я?! Веселый?! Собака ты, вот что я тебе скажу. Она, басилисса моя, всю ночь меня прождала, а я по твоей милости... Знаешь, она о тебе все время расспрашивает, что да как. Вот чуть обвыкнет — поговорите. Она... она хорошая очень!.. Тидид, а ты мне поможешь с моей, которая в Аргосе? Ты же ванакт! Шепни жрецу...
— Стрепсиаду?
— А хоть ему! Сделаем мою... бывшую... э-э-э... дулькой!
Никто не видит серую стаю, никто не слышит орлиный клекот. Так и должно быть, наверное. Не видим, не слышим... Гелен предупреждал не зря, и Цулияс предупреждала не зря.
НЕЧТО!
Почему я не упал к ней в ноги, почему не прижался лицом к ее коленям? Испугался? Проще было поставить ее на место — голую, униженную, оскорбленную. Не простит — она гордая, хеттийская царевна. Она и так подарила мне все, что могла, даже саму себя, даже свой венец.
Что выбрал незадачливый воевода царя Гига?
— Менелай! Нужны твои спартанцы. Все! Надо выставить дополнительных дозорных, и на равнине, и у берега...
— Ты... Ты был в Трое, Тидид? Ты видел ее... Елену?
— Да...
— Какая она теперь? Нет, не говори, я сам... седой. Что с нами происходит, Диомед? Мы же старики! А мне только двадцать три... Знаешь, я не вернусь в Спарту. Даже когда... даже если победим, если Елена и я все-таки... Что мне делать дома? Я ведь там чужой, басилей-зять. Зя-тек... Раньше хоть немного уважали — из-за нее, из-за Елены. Выбрала меня все-таки! А теперь... Всякий... всякая сволочь будет показывать пальцем на меня... на нее... И я буду помнить — каждый день, каждый час. Лучше утонуть в Океане!..
— Есть такая земля — Азия. У тебя осталось войско, у тебя еще достаточно сил. Найди себе страну на кромке мира. Говорят, там есть край, где растут лотосы — цветы забвения...
— Азия... Значит, ты все-таки был там, Тидид? Расскажи!..
Птицы исчезли только на закате, когда сверкающий венец Солнцеликого утонул в Лиловом море. Исчезли, зато пришли ОНИ.
Пес — Дурная Собака Небес — пугливо прятался между лап Орионовой стаи, убежав к самому горизонту, за молчаливо плещущий звездным огнем Эридан, когда-то принявший в свои вечно сонные воды павшего с небес Фаэтона. А правее, точно на юге, под блеском Овна Золотое Руно, собрались все ОНИ. Красным огнем горел Арей, сине-белым переливалось знакомое око Афродиты, маленький, еле заметный зрачок дяди Гермия весело подмигивал, оранжево горел венец Деда-Зевса, не блекнущий даже рядом с серебристой Селеной-Артемидой.
Крон-мертвец разместился чуток в сторонке — неяркий, сонный, словно Прадеду были уже неинтересны дела темные. Он сделал свое дело, Крон-Время, и теперь просто дремал, прекрасно зная, что вскоре увидит.
Злой блеск ИХ взглядов впивался в глаза. И меркли испуганные звезды.
— Зачем волнуешься, родич Диомед? Что на небо смотришь, что там видишь? Все в порядке, Тидид. Дозорных я оставил, всюду поставил, коней стреноживать не будем, спать по очереди будем...
— — Не знаю, Фоас. Что-то... Не так что-то!
— Сам вижу, сам понимаю. Плохая земля! И люди тут плохие, и кони плохие, и собаки плохие. Ничего, скоро домой поплывем, да? Не смотри ты все время на небо, родич Диомед, небо тут тоже плохое!
АНТИСТРОФА-II
Добряк Морфей, лучший друг на войне, на этот раз не был милостив. Не торопился, медлил, заглядывал исподтишка, окружая себя бесформенными радужными призраками, — и снова исчезал, посмеиваясь. Сон не шел, ныли руки, закинутые за голову, духота шатра казалась особенно невыносимой.
...Ковер все еще пах ее телом.
И наконец, как всегда неожиданно, черная тьма сменилась неярким отсветом ночного костра. Знакомая поляна, тропинки крестом, брошенные на теплую землю Серые эфебские плащи..
...И сам не заметил, как на краю поляны оказался. Обернулся, на малиновые угли поглядел. Назад?
Я сделал шаг и вдруг услышал...
Нет, не услышал! Словно ветер сзади подул. Легкий, почти незаметный. Только не ветер это. Листья не шелохнутся, травинки не дрожат...
— Янаанааа-а-а-а! Янаанааа-а-а-а!
Далеко? Нет, близко, только тихо!..
Спасибо, друг Морфей! Хоть и не спешил, но удружил. Из ночи — в ночь, из проклятой Троады — в аркадскую глушь, где мы когда-то ночевали с Капанидом по пути в Ка-лидон. Сейчас я снова увижу Ее. Пусть во сне, пусть всего на миг!
...та, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года... блистает... блистает...
— ...Янаанааа-а-а-а!!
По затылку вроде как муравьи пробежали. Пробежали — сгинули.
Испугался, герой? Ну, поют, ну и что? Тем более голос женский. Даже не женский. Вроде как девчонка пищит.
— Янаанааа-а-а-а! Янаанааа-а-а-а! Нет, не девчонка. Девчонки!..
Давно мне не снилась эта ночь. Даже вспоминаться стала редко. Словно кто-то другой совал любопытный нос в густые заросли, чтобы напугать своим сопением маленьких дриад, к кому-то другому в
