всех нас похоронили в одном толосе...
Что-то было не так. Совсем не так. И не только потому, что впервые малыша ранили по-настоящему. И тут я понял. Сегодня он назвал меня Тидидом — не «дядей». Тоже впервые. Малыш Лигерон — седой, грузный, широкоплечий, с грязной щетиной на грязном лице — стал взрослым.
— Толос — отставить, — как можно спокойнее проговорил я. — Что за мысли, лавагет? Да возьмем мы эту проклятую Трою! Я возьму! Ты возьмешь! Через неделю, обещаю!..
Покачал седой головой непобедимый Ахилл, не ответил. И Аякс промолчал, только засопел еще пуще.
— Будете тут Данаевых дочерей изображать — в бой не пущу. Вас обоих! — озлился я. — Ясно, герои?
— Калхант мне сказал, — тихо-тихо проговорил малыш. — Рану увидел — сказал... что это — знамение, следующая рана будет смертельной...
Я набрал в грудь побольше воздуха (ничего себе мыслишки!). Не успел.
— А от меня искры летели, Тидид, — прогудел Аякс, головы не поднимая. — Как от камня какого-то, представляешь? Я сперва и не сообразил даже, а после как вспомнил... Может, я уже... не человек?
Зашумела невидимая река, подступила к горлу. И что ответишь, если сам — не на шаг, на волос от пропасти?
...Плещет, плещет...
— И я вспомнил, — внезапно рассмеялся малыш (ох, невесело рассмеялся!). — Тогда на Скиросе — не забыл, Тидид? Представляешь, Аякс, Диомеда за мною прислали, он приехал, глядит — перед ним чудище какое-то. Гидра! А я еще сдуру с его гетайрами сцепился. Тидид меня копьем — а копье как в воду!..
— В воду — это еще ничего, — пробурчал Аякс, — а вот в камень... Ребята, а если я и в самом деле?..
Вода и камень. Лучшие из лучших, герои из героев, двоюродные братья.
Вода и камень...
— Отставить! — выдохнул я. — После взятия Трои объявляю священную игру «телепин». Награда — венец Приама. Наша дружина против микенцев и спартанцев. Teбя, Аякс, ставлю в первую линию, тебя, лавагет, во вторую, с левого крыла. А поэтому приказываю: раны вылечить, новых не получать! Кто такой Телепин, помните?
Переглянулись.
Улыбнулись.
— Телепин, сын Тару-Грома, из героев был герой! — хмыкнул Аякс.
— Побеждал врагов без счету — и опять стремился в бой! — подхватил Лигерон.
— Точно! — кивнул я. — И глядите, проиграем — позор в веках. Аэды через тысячу лет петь про нас будут!
— ...Как-то с Цигу-великаном меч скрестил отважный дух. Завязался бой кровавый на границе царствий двух. Дрались долго исполины, говорят, что целый век. Победил герой злодея — вражью голову отсек!..
— То-то! — хмыкнул я. — А то Калхант какой-то, толосы... Ну что, разделаем микенцев?
— Телепин! Те-ле-пин! «Го-ло-ва»! «Го-о-о-о-ол»!..
Не было сил даже укрыться. Спасибо гетайрам — сообразили. Закутался с головой в плащ, закутался с головой в ночь... Пылью пахла истоптанная трава. Кровью пах недвижный воздух.
Сна не было. Просто двигались черные тени в черной мгле, роились, подступали все ближе, пятились, снова приближались. Аид, царство Гадеса... Я все-таки туда попал. Черная ночь, черные тени — без лиц, без слов. Почему-то не страшно, почему-то не хочется бежать, не хочется проснуться...
Но я ведь не сплю? Разве души в Аиде спят? ...Тени, тени. Невидимая река наконец-то смолкла, я пережил свое безумие — или оно пережило меня. Тени...
Тьма сгущается, становится плотной, липкой, и НЕЧТО клубится во тьме... Но ведь мы победили это НЕЧТО? Победили! И теперь Троя — наша, мы держим Нику-Победу за крылья!..
В черной безвидной мгле — чей-то черный лик. Знакомый, страшный. Мемносе, воевода Ра, это ты? Нет, конечно, не он; сын Великого Дома, сын Мернептаха-собаки погиб в честном бою, ему незачем приходить ко мне!..
Почему тьма пахнет кровью? Или кровью пахнет НЕЧТО?
Тени... Чье это лицо? Чье? А я его знаю! Я его узнаю!..
— ...Вот! Вот он, собака!..
Собака? Но ведь собака — это я! Зачем кричать? Я ведь узнал...
— Вото-о-он! Скоре-е-ей!.. Зачем?..
— ...Вото-о-он! Скоре-е-ей!
Кровью пах воздух. И трава уже не пылью пахла — тоже кровью.
— Ах ты, негодяй проклятый! Бей! Бей!
Откинул плащ, помотал головой.
Сел.
Ночь, черные тени в ночи, черная громада шатра... Хорошо, что я спал под звездами. В шатре сейчас так душно!
Но почему?..
— Ванакт Диомед! Диомед-родич! Здесь ты, да? Хвала всем богам, на тысячу веков — хвала!..
Уже не тени — просто встревоженные гетайры. Зачем-то подхватили, зачем-то поставили на ноги...
— Живой, живой родич! Хвала богам!
Вновь помотал головой, огляделся. Зачем богов хвалить? Зачем суетиться? Все в порядке, ночь, все спят...
...Нет, не спят! Гетайры с оружием, полог шатра почему-то откинут, а вот и Мантос — странный какой-то...
— Беда, родич! Ох, беда! Не устерегли, не успели, дураки мы слепые, собаки безголовые!.. И тут я наконец проснулся.
— Как ламия какая-то крался, понимаешь! У самого только шатра увидели... Ай, беда, родич!
...В неверном свете факелов кровь на цветастом хет-тийском покрывале казалось черной — как та, что текла из раны малыша. Эвриал лежал ничком, уткнув лицо в ковер...
Ударили в бок — знакомым халибским кинжалом. Приметный кинжал, приметная рукоять. Два года назад я подарил его моему другу Сфенелу Капаниду...
Я присел рядом, осторожно наклонился.
Тихий стон.
— Лекаря! — шепнул я, боясь кричать. — Подалирия зовите, быстро!
Эвриал Мекистид, басилей трезенский, был еще жив.
Пока еще.
Встал, огляделся, не в силах поверить, осознать... За что Смуглого? За что?! Что он им сделал?! Им? Кому — им?
Оглянулся, сцепил зубы.
— Где?
— Вот, ванакт...
...Он лежал слева от входа, тоже ничком. Белый короткий хитон уже набухал кровью. Били без жалости...
— Переверните...
Ахнули гетайры. Рассыпались по окровавленному ковру золотистые волосы...
Астарта!
Без румян, без подведенных чернью бровей ее лицо казалось совсем другим, незнакомым. Или... Или наоборот, знакомым? Губы дрогнули. Открылись плещущие последней ненавистью глаза.
— Фивы... польно...
