лавагета. Я не успел под Трою...
— Ничего, — наконец-то улыбнулся я. — Это хорошо, что не успел. Радуйся, Ром Эматионид, мой лавагет! Радуйтесь, мои аргивяне!
Черная ночь стала светлей. И не факелы были тому причиной.
Дорогой Миносов... Древней вечной дорогой по Лиловому морю, но не винноцветному, летнему, а темному, рассеченному ударами вырвавшихся на волю ветров. «Калидон», тугой парус над головой. Я снова дома.
Мне приснился дождь.
Сквозь безвидное марево, сквозь темные разводы бесконечного мрака — легкий, едва уловимый шум. Теплые капли падали на щеки, на глаза, обволакивали, гладили.
Дождь во сне. Сон в дожде.
Время замерло, застыло, хотелось одного — не просыпаться, не уходить от нежданной ласки, от нежданного тепла...
— Диомед... Диомед... Диомед...
Я улыбнулся дождю, улыбнулся тихому женскому голосу. Незнакомому... знакомому... Голосу теплых капель, шептавшему мое имя.
— Нам надо поговорить, Диомед... нам надо... Можно ли говорить с дождем? Даже во сне?
— Кто ты? — улыбнулся я. — Я тебя знаю?
— Знаешь... знаешь... знаешь... — шептали капли. Я протянул ладонь — вода легко коснулась пальцев.
— Кто же ты, дождь?
— Твой враг... враг... враг...
Даже во сне я удивился. Разве теплые капли могут быть врагом? Что мне сделал этот дождь? Чем навредил я ему?
И вот сквозь черноту, сквозь негромкий стук капель начал медленно проступать кипящий холодным серебром Лик. Памятный, незабываемый, хотя виделись мы всего раз.
...И ледяным градом стали ласковые теплые капли!
— Ты поклялся быть моим врагом, Диомед Тидид. Ты напоил своей кровью мой алтарь — и попробовал мою кровь...
— У ТЕБЯ нет крови, Киприда Пеннорожденная, Владычица Любви, — оскалился я, — в ТВОИХ жилах — серебристый яд!..
— И в твоих... в твоих... в твоих...
Ненависть захлестнула, сдавила горло — до боли, до хрипа.
— ТЫ убила мою Амиклу, нелюдь!
— Нет... нет... нет...
Хотелось закричать, заорать, но теплый дождь обволакивал, лишал силы.
— Я подарила тебе чудо, Диомед. Я подарила тебе Амиклу — ту, что научила тебя любви. Она — и была Я. Что же ты сделал со МНОЮ? Что же ты сделал с МОИМ даром? Я стала тебе не нужна — и Я ушла... Я ушла... ушла...
Кровавые знаки на белом мраморе, кровавое имя на мертвом камне... Что я сделал с тобой, Амикла?
— Ты отталкиваешь все, что Я дарю тебе, Диомед. Иногда для счастья нужно так мало — просто протянуть руку. Поэтому мы враги... враги... враги...
— Уйди, — прошептал я. — Даже если ТЫ права — уйди! Что ТЕБЕ еще надо?
Странным светом горели ЕЕ глаза — будто бы ОНА глядела на умирающего.
— Тебя не простили, Диомед. МЫ не простили. Ни тебя, ни остальных. Вас убьют — всех до одного, всех, кто был под Троей. В спину, исподтишка, подло. И в нашем Номосе, и в Восточном. Теперь там тоже — МЫ...
Серебристый Лик был уже совсем близко — холодный, невообразимо прекрасный.
— МОЙ сын, Эней Анхизид, тоже обречен. Уходите — все! Уходите в другие Номосы, где еще нет НАС. Это трудно, очень трудно, но это лучше, чем смерть. Ты возьмешь МОЕГО сына, возьмешь своих друзей и уйдешь в Западный Номос. Туда НАМ нет пути...
— А зачем мне ТВОЙ сын? — вздохнул я. — Спасай его сама.
— У него нет твоих сил, Диомед. Но у Энея есть другое. В чужом Номосе — чужая земля. Когда-то, пока наши Номосы не соединились, твои предки не могли даже ступить на землю Азии. Номос Запада — чужой, он вас не примет. Но МОЙ сын — не просто полубог. Он — Саженец. Он сможет укорениться, а вместе с ним — вы все...
— А чем он лучше всех нас? — удивился я.
В ответ — серебристый смех, легкий перезвон теплых капель.
— Эней — МОЙ сын, Диомед. Я сама — Саженец. Я родилась на Кипре, в Азии, в Номосе Востока, но смогла прижиться в Элладе. То, что построит МОЙ сын — и вы вместе с ним, — простоит века, тысячелетия. НАШИ корни не вырвать.
Я понял — это правда. ОНА не лжет.
— Значит, голову за голову, Пеннорожденная? Я спасаю ТВОЕГО сына и спасаюсь сам?
— Зачем ты так, Диомед? — вздохнули капли. — Неужели легче убить, чем спасти? Твоя мать не пришла к тебе, пришла Я... И не отталкивай МОИ дары, нельзя всвд жизнь только проливать кровь. МОЯ любовь для всех — даже для тебя, Диомед, мой враг! Не отталкивай... не отталкивай... не отталкивай...
Шепот капель стал почти неслышен, медленно таял во тьме ЕЕ Лик... Иногда для счастья нужно так мало — просто протянуть руку!
Мне снится дождь...
...Я снова дома. «Калидон», тугой парус над головой. По Лиловому морю, древней вечной дорогой.
Дорогой Миносов.
* * *
— И ничего уже не сделать, Идоменей?
— Ничего...
Я оглянулся. Низкие красные колонны — треснутые, обезглавленные, остатки ярких фресок на облупившихся стенах, разбитые камни мраморного пола. А дальше — серые в желтизне невысокие горы, вымощенная громадными плитами дорога, вдоль которой навечно застыли громадные двурогие идолы.
Кносс. Руины дворца. Вечная дорога привела меня к своему истоку.
Царство Миносов. Крит.
— И ты решил, Идоменей?
— Еще нет...
Мы встретились здесь, в развалинах Кносса, в двух шагах от страшного Лабиринта, где до сих пор бродит тень Астерия. Минотавра, где в разрушенных залах слышен шелест давно истлевших одежд, где лики сгинувших в далеких веках царей смотрят со стен на чудом уцелевший каменный трон — тяжелый, высеченный из цельного мрамора. Трон Миносов... Мы здесь, потому что Идоменею, басилею Крита, больше негде встретить гостя. Бывшему басилею...
— У меня больше тысячи воинов, Идоменей. Мы могли бы отвоевать Фест, затем двинуть на восток, в Этеокрету...
Он не ответил, даже не обернулся. Потомок Миносов не смотрел на погибший город, на твердыню его великих предков. Вдаль глядел — на серое осеннее море, на неровное пятно у горизонта...
...Островок Дия — первая земля, куда ступил мой Дед, мой НАСТОЯЩИЙ Дед, когда пришел ЕГО час покинуть Крит и начать Титаномахию...
— Мы разрушим Фест, устроим резню... Что дальше, Тидид? Ты ведь сам не стал возвращаться в Аргос!..
Скучна наша судьба, судьба вернувшихся в родной... в чужой дом. Скучна, одинакова — как похожи
