— Слишком долго... Целая жизнь прошла. Желтые холмы, серое море вдали, жухлая трава под ногами...
— Знаешь, может быть, я смогла бы тебя полюбить. Я уважала тебя, ванакт... каким бы ты ни был. Кто знает, если бы ты не ушел под Трою... Нельзя любить призрак!
Слыхал я уже похожие слова. Ты не виновата, моя богоравная ванактиса.
...И ты, Цулияс, не виновата.
— А теперь я полюбила этого мальчика — Комета. Но дело не в нем, мы могли бы просто расстаться с тобой, жить порознь... Но ты не нужен Аргосу. Ты — война! А мы так хотим мира, Диомед. Вся Эллада устала от этой проклятой войны!
И вновь она права. Мы, страшные призраки — призраки Войны, — не нужны Элладе. Нас не принимают люди, нас не принимает земля. Убит Агамемнон, на прибрежных камнях Тенедоса погиб Аякс Оилид; не добравшись до родной Беотии, умер Феникс, воспитатель Лигерона, говорят, и Калханта Предателя уже нет в живых. А сколько погибло у берегов Эвбеи, когда ложный маяк указал путь на скалы, не подсчитали до сих пор...
Меня тоже пытались потопить — в Аттике, когда на наши корабли напала (по ошибке! ха!) местная стража. Ночью, внезапно... Но Танат вновь промахнулся.
Царство Гадеса спешило забрать нас, последних.
— Прости, Диомед. Если сможешь...
Кутается в хлену Айгиала, дочь Амфиарая Вещего. Кутается, на меня не смотрит. Словно я уже — мертвец. Молчу. Мертвецы не отвечают, не спорят. Да и о чем спорить?
Мы убиты под Троей.
Слышал как-то — то ли в Микенах, когда заезжал к носатому, то ли уже на Востоке, в Аласии. Бродяге-аэду (настоящему, не дядюшке Психопомпу) кинули от щедрот обрезок серебра, старик расчувствовался, взял трясущимися руками кифару...
А я еще удивлялся, отчего — камень? Что та земля, что эта...
* * *
— Не плачь, Диомед! Не плачь, родич! Куреты не плачут. Куреты — огорчаются...
Отплывали черной ночью, как и полагается изгнанникам. Тихо на палубе «Калидона», молчат мои гетайры, даже чернобородый Мантос погрустнел.
...Гетайры, друзья. Только трое вас осталось! Да я — четвертый.
Ванакт-наемник уходил. Служба исполнена, наемник уже не нужен. Ни в Аргосе, ни в Элладе, нигде. Да и кто даст кров Дурной Собаке, которая умеет лишь одно — воевать, драться, насмерть грызть врага? Черная ночь, черный корабль, черный парус. Пора! В черное осеннее море, за черный горизонт.
В никуда.
Когда-то мне-прежнему казалось, что это так легко — уходить в никуда!
Пора было отплывать, гребцы уже положили мозолистые ладони на черные весла, нетерпеливые волны отталкивали нас от берега, а я все медлил, медлил...
Даже Сфенел оставил меня! Прав, конечно, богоравный Анаксагорид: в Аргосе его место. Уж он наведет порядок, уж он спустит с них жирок! Незачем Капаниду уходить со мною. Но... Но он даже не пытался уговорить меня остаться. Даже не пытался!..
Все! Пора! Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков. Мой листок уносит ночным ветром...
— Ванакт! Там!..
Где — там? В море? Ничего нет в море — даже гидры.
Черно...
— Там! Там!..
Обернулся. Вздрогнул.
Исчезла ночь. Факелы! Десятки, сотни, по всему берегу, по всем холмам...
Не поверил своим глазам. Сколько их! Не сотня, не тысяча даже. Знакомые лица, незнакомые, с оружием, без... Мужчины, женщины... дети...
И вот уже исчез прибрежный песок. Гривастые шлемы, лохматые пастушьи шапки, широкополые дорожные шляпы. За плечами — мешки, котомки...
— Радуйся, ванакт!
Незнакомый... знакомый... Нет, просто очень похожий на кого-то.
— Мы решили ехать с тобой. Те, что остались, — не Аргос. Мы — Аргос!
— Аргос!.. Аргос!.. Арго-о-ос!.. — по всему берегу, долгим ночным эхом.
— Арго-о-о-о-о-о-о-о-ос!..
— Мы пойдем с тобой. Ты — наш ванакт! Эти трусы думают, что изгнали тебя. Они ошибаются — они сами лишились родины. Мы взяли с собой семьи, мы взяли с собой нашу землю. Нам не хотели отдавать корабли... но мы их убедили. Веди нас, Тидид!
«Куда?» — хотел спросить я. Не спросил. Они правы: один человек — изгнанник, тень, гонимая ветром. Вместе мы — Аргос. А земля велика, всем найдется место под мед-нокованым небом.
— Ты не узнал меня, ванакт? — улыбнулся незнакомый знакомец. — Я — Ром, сын Эматиона, твоего
