— Слыхал ли ты, деус Маур-р-рус, что подлые луканы дер-р-ржат в р-р-рабстве своих же сор-р- родичей, пр-р-ро-дают их за долги в чужие кр-р-рая? А мы — вольные люди, мы — непобедимые бр-р- рутии!..
Распелся! А вот в последней войне эти самые подлые все-таки расколошматили непобедимых. Потому-то меня и позвали — для того, чтобы деус Маурус Великое Копье подсобил. Или...
— Если же ты пр-р-редложишь нам заключить мир-р-р, то этот мир-р-р должен быть поистине спр- р-раведливым — и в нашу пользу, ибо нет такой обиды, котор-р-рую бы не нанесли нам подлые луканы!..
Я будто бы случайно оглянулся, еще раз полюбовавшись ровным строем моих давнов. Детина в плаще тут осекся, принялся чесать пятерней свою буйную гриву.
Задумался.
Воевать я, конечно, не собирался — ни с теми, ни с другими. Но мирить давних врагов следовало только так — с войском за спиной.
Будь силен!
— Вот я и говорю, деус Маурус, что мир...
Ага, уже не рычит! Только вот беда — мирились брутии с луканами постоянно — и тут же вновь принимались за старое. Тут бы чего ненадежней придумать!
...С этого я и начал — с соглашения о мире. К чему Великое Царство? Пусть каждый живет особо, но не режет соседа. Ссоры разбирал я лично — или посылал Идоменея. Все окрестные племена уже год как отложили копья в сторону — кроме этих.
— Так вот я и говор-р-рю, деус Маур-р-рус, что мир-р-р должен быть спр-р-раведливым!
Все-таки рыкнул напоследок! Но это ничего, а вот что луканы скажут?
— Луканы говорят, ванакт, что мир должен быть поистине справедливым — и в их пользу, ибо нет такой обиды, которую бы не нанесли им подлые брутии.
— Ясно, Ром!
— Тут такое дело, ванакт. Это два союза. Живут не очень дружно, давно бы, поди, разбежались, но война сплачивает и тех, и тех. Каждую осень брутии нападают на села луканов, чтобы захватить урожай. А зимой луканские вожди собирают молодежь и идут в лес — брутиев гонять. Кстати, луканы часто убегают к брутиям — если подати платить надоедает, а брутии...
— Да-а... А что, у луканов действительно продают людей за долги?
— Продают, ванакт. Но брутии тоже хороши!
— Вот и мири таких! Скажешь им. Ром, что где-то через месяц я вернусь и рассужу всех по справедливости.
— Они не знают, что такое «месяц», ванакт. Я им лучше на пальцах покажу.
Тяжкую службу ты задал мне. Отец Молний!
* * *
— Песню-ю запе-е-евай!
Горы кончились — вместе со звериными шкурами. Теперь слева от дороги негромко шумело море — то самое, винноцветное. Здесь, на западе Италии-эмбаты, уже строили города. Неказистые, за частоколом, с домами под камышовыми крышами, не города даже — городишки. Но все-таки!
Мы спешили — Эней Анхизид звал на помощь. Гонец рассказал, что владыка дарданский в последнее время начал прихварывать — да так, что даже плакать почти перестал. Видать, плохи у бедняги дела! На Одиссея надежды мало, говорят, все тоскует, все на море смотрит. А одному Чужедушцу не справиться.
И все-таки большое войско я брать не стал. Война — дело дурное. И безнадежное. Сегодня победишь, завалишь трупами поле, а завтра (послезавтра, через десять лет) сыновья тех, кого ты убил, соберутся, чтобы отомстить за отцов. Да и не хотелось воевать, когда вокруг Золотой Век! .Много ли чести бросить сверкающую бронзой фалангу на тех, кто даже медь плавить не умеет? Все равно что детей бить!
Я вновь поглядел на близкое море, усмехнулся. Надо бы вспенить веслами воду! Давно хотелось вокруг Италии-сапога сходить, к шардана на их остров (его мы так и зовем — Шардания) заглянуть. Звали! А если Номос и вправду открыт с двух сторон, то самое время посылать вдоль всего побережья сторожевые кимбы. Береженого и Отец Молний бережет!
...Все эти годы никто из нас не пытался вернуться в Элладу. Большинство просто боялось, ведь за винноцветным морем мог снова начаться Океан! А мы, те, кто знал о Номосах, помалкивали. Но теперь, кажется, наш покой подходит к концу...
— Не выходить из строя-я! Ровнее, ровнее, идти в ногу-у!
— У-у-у-у-у-у!
* * *
— Освоился ты здесь! — хмыкнул я, поудобнее устраиваясь в огромном цельносрубленном кресле.
— Ага! — вяло откликнулся Любимчик. — Хороший дом, хоть и деревянный. И вино тут хорошее, лучше нашего. Попробуй!
Вставать он, впрочем, не стал — бурдюк босой пяткой ко мне пододвинул.
«Тут» — это в Лации, в Лавинии-городе, где правит великий регус (и деус!) Эней Основатель. Плаксой себя именовать дарданец строго воспретил,
— И чего ты здесь делаешь, Одиссей? — поинтересовался я, прикладываясь к бурдюку.
