...Неплохое винцо!
— А ничего не делаю, — сообщил рыжий и потянулся. — Ежели спросят — совет дам...
Все ясно! Эней правит, Протесилай ему помогает, а Любимчик советует. Каждый при своем!
— Меня тут, Диомед, Янусом Двуликим называют, — в голосе Лаэртида промелькнуло что-то напоминающее гордость. — На воротах мою рожу гвоздями приколотили — деревянную!
— Если деревянную — это еще ничего, — рассудил я. — Могли бы и по-другому. Так чего там с Энеем? Меня к нему даже не пустили...
— Плохо с Энеем, — вздохнул Любимчик. — Расхворался совсем. А тут еще война эта...
Да, война. С соседями-рутулами договориться так и не удалось.
— Надо было Подалирия с собою взять...
Поглядел на меня Одиссей — равнодушно этак.
— Не поможет Подалирий. Кровью Эней харкает. Болтают, будто отравили...
Вот Гадес!
— Сделаем так, Протесилай. Я со своими ребятами пробегусь вдоль этой реки...
— Тибра, Диомед.
— Да какая разница? Хоть Тибра, хоть Тигра... Погляжу, что к чему, намечу подходящее место, если придется разворачивать войско. Как зовут басилея рутулов?
— Регуса, Тидид. Его зовут Турн, у него наш Плакса невесту чуть ли не с брачного ложа увел, оттого все и...
— Ясно!
— Старейшины рутулов против войны, но он как с цепи...
— Я думаю! Если невесту, да с брачного ложа!
— Только ты, Тидид, воду из Тибра не пей и другим не разрешай. Гадкая она, желтая...
— Желтая?
* * *
— Регус Диомед! Регус Маурус! Разреши, мы доспехи снимем, туники снимем...
Окружили меня давны. Глаза горят, языки от волнения подрагивают... Как хочется снова волком стать!
— Мы быстро пробежимся, все увидим, все узнаем! Регус Маурус, разреши!
Чуть ли не подпрыгивают. Так сейчас на четыре лапы и бухнутся!
— Отставить! — вздохнул я. — В этих местах оборот... таких, как вы, боятся. Что о нас скажут, а?
— У-у-у-у-у!
— Все! Строиться! Вперед — и с песней!
Песню, впрочем, так и ни запели — от огорчения, видать.
Тибр действительно оказался желтым — желтее Скамандра. И несло от него болотом. Хорошо еще, по пути попадались ручьи, из которых не страшно было пить.
Шли третий день. Войско Турна пряталось где-то здесь, среди камышей и прибрежного леса. Но я не спешил искать врага — пусть найдет меня сам. На привалах мои давны хором (У-у-у-у-у!) орали, вызывая рутулов на переговоры. Может, еще удастся обойтись без крови...
— У-у-у-у-у-у-у-у-у-у! Опять?
— Что такое, Грес? Чего орете?
— Сестричка, регус! Здороваемся! Сестричка?
Волчица сидела под деревом. Старая, облезлая. Какая уж тут сестричка — бабушка скорее! Напугал ее вой — подпрыгнула, в чащу кинулась.
Вот обормоты!
Хотел уже объяснить моим голосистым, как с бабушками здороваться следует... Не успел. Не успел, потому что на дерево еще раз поглядел, возле которого волчица на солнышке грелась. Точнее — на деревья.
Сросшиеся.
А ведь знакомое что-то!
«...Увидишь волчицу у сросшихся деревьев — оглянись».
Но ведь ты шутил, Амфилох Щербатый!
Оглянулся...
Глядела из кустов бородатая рожа. Не волчья, понятно.
— Сто-о-о-о-ой!
— Они не рутулы, ванакт. Это сабины, у них тут на холме село.
— Ясно, Ром. Растолкуй им, если сможешь, что я...
— Они о тебе слыхали, ванакт. Слыхали и просят, чтобы ты их рассудил. С соседями никак разобраться не могут, у тех тоже село на холме стоит, но с другой стороны. Очень просят!
— У, Дий Подземный, еще и это! Вот что. Ром, возьми десяток парней, сбегай к ним и придумай что-нибудь. Скажи, что тебя послал Диомед Маурус Великое Копье и что твои слова — его слова. Потом нас догонишь.
— Да как их рассудить, дядя Диомед? Они говорят, что уже сто лет холм поделить не могут.
— Ну... Помнишь, в Аттике такое же было, пока Тезей не пришел. Собрал он всех спорщиков...
— ...И в одном городе поселил. Помню, дядя. Так что, город им построить?
— Еще чего! Борозду в земле пропашешь и копье воткнешь. Держи мое — страшнее будет. А строятся пусть сами. Все, Ром! Одна нога здесь, другая там...
Рутулов мы встретили к вечеру. Турну надоело прятаться, и пара сотен мрачных парней заступила нам дорогу. В воздухе уже зажужжала первая стрела, но до боя не дошло.
Турну был не нужен я. И никто не нужен — ни Любимчик, ни Протесилай. Только Эней. Плаксу он был готов разорвать на части — зубами, не хуже, чем мои давны.
И угораздило Анхизида жениться! Хоть бы нашел себе невесту без жениха! Особенно такого.
Турн кричал. Турн орал. Турн вопил. Турн лупил кулачищем в грудь. Эней — или война! Он соберет родичей, он позовет соседей, он зальет весь Лаций кровью.
Энея!!!
В конце концов владыка рутульский до того разгорячился, что пустился в пляс — прямо с копьем. Свистело в воздухе копье, топали в сырую прибрежную землю босые ножищи...
Энея!!!
А почему бы и нет? Старейшины рутулов войны не хотят, не у них невесту украли...
Договорились о поединке — насмерть.
Оно бы и ничего, да вот сдюжит ли Плакса? Такие поединки проигрывать нельзя.
— Ну чего, Ром, основал? А мое копье где?
— Основал. А копье пришлось оставить — возле жертвенника. Ты теперь, ванакт, у них бог- покровитель — Маурус Копьеносный. «Квирин», если по-сабински.
— У-у-у-у-у-у!
* * *
— Мама! Мама, мама, не уходи! Не уходи, мама...
Эней Анхизид бредил. Слепо смотрели глаза, тонкая ; струйка крови сочилась изо рта.
— Мамочка! Мне больно, мамочка! Не уходи, пожалуйста!..
Он звал ЕЕ — ту, что убила мою Амиклу. Я осторожно вытер кровь с его подбородка, поправил мокрую повязку на лбу. Эней умирал. Я напрасно договорился о поединке.
— Мама! Мамочка...
