— Спи, спи, хороший господин! Тебе спать надо. Спи, а то не выздоровеешь.
«Хороший господин» — это тоже я. Так называет меня рабыня, та самая, что заснула, сидя на скамье и смешно приоткрыв рот. Заснула — потому что пришла мама, а маму никто не должен видеть...
Мама!
В глаза бьет свет — яркий, дневной. Уже день? К губам прикасается что-то холодное. Не задумываясь, я делаю глоток.
Горько!
— Выпил? Ну и славно, хороший господин, ну и славно. Ты спи, спи. Ты спать должен, иначе не выздоровеешь. Тебя боги отпустили нам всем на радость. И господин Тидей рад, и господин Полиник, и господин Капаней. И ванакт наш, дедушка твой, о тебе справлялся...
Я не слушаю. Я уже понял — мама ушла. Мама ушла, а я так хотел, чтобы она осталась подольше! Мама всегда уходит...
Раз в год мы с папой, дядей Полиником и тетей Дипидой ходим за Микенские ворота к Полю Камней. Там хорошо и красиво, но никто почему-то не смеется, не улыбается. Там даже не играют, хотя за камнями очень удобно прятаться, особенно вечером. Возле одного из камней мы льем на землю вино и крошим лепешку. Это для тети Аргеи. Папа говорит, что она болела и ушла к Гадесу.
Я знаю — тетя Аргея умерла.
Мне ее жалко. Папа говорит, что она была совсем молодой.
В этом году мы встретились на Поле Камней с дедушкой Адрастом. Тетя Аргея — его дочка. И тетя Дипила — его дочка. Тетя Дипила всегда плачет, когда мы льем вино. Она называет меня «бедным мальчиком». Это потому, что она думает, будто тетя Аргея — моя мама.
Дедушка не плачет. Он никогда не плачет.
Мне жалко тетю Аргею, но я не бедный мальчик и не сиротка. Моя мама здесь, только ее никто не должен видеть. Даже дядя Полиник. Даже дедушка. Даже Сфенел.
Я хочу рассказать Сфенелу о маме, потому что он мой лучший друг. Мама сказала, что я смогу рассказать о ней, но позже. Не сейчас.
А папа почему-то не хочет говорить со мной о маме!
* * *
Под правым глазом у Сфенела — синяк, ухо напухло. И нос — репкой.
Нос у него всегда репкой, как у его папы Капанея. А вот синяк...
— ...Они, Тидид, опять приходили. Алкмеон с Амфилохом свою агелу привели. И еще тех, с Форонейской улицы.
(Агела — это стая. У нас стаи нет. Для нее нужен вожак. А вожаком только взрослый может быть.)
Сфенел сопит, отворачивается.
— Я Алкмеону сказал, что он пеласг.
Мне стыдно. Пока я тут отлеживаюсь, прячусь за темными ставнями, мой друг защищает нашу улицу, наше маленькое царство-государство! Сфенел, конечно, самый сильный из нас. И ростом выше. И вообще, он видом совсем-совсем взрослый, прямо-таки восьмилетний.
Но ведь тех — целая стая
— И Ферсандра побили. Его в живот ударили. Алкмеоновы пеласги ударили...
Сказать нечего. Сегодня утром я попросил у папы разрешения выйти на улицу. Да где там! Только и позволил, что увидеться со Сфенелом. И то ненадолго.
— Ничего, Капанид, — улыбаюсь я. — Скоро встану!..
Он кивает, но по-прежнему сопит. Мы оба знаем — дела плохи. Амфилоху, сыну дяди Амфиарая, четырнадцать лет, а его старшему брату Алкмеону — целых шестнадцать. Обычно они с нами не дерутся, зато приводят целую ватагу сопляков с Пеласгийской улицы. И с Форонейской. И от Зевса Дождевика. Стаю! Приходят — и начинают играть в бабки прямо у храма Трубы. Чтобы нас обидеть.
Дядя Амфиарай, который Алкмеону и Амфилоху папа, не любит моего папу. Дядя Амфиарай — лавагет, он над всеми войсками самый-самый главный. Он никогда не бывает у нас. Ни он, ни тетя Эрифила (она моего дедушки Адраста сестра младшая). Дядю Амфиарая многие боятся, говорят, что он «Вещий». Что он слышит, как разговаривают боги. Поэтому с Алкмеоном и Амфилохом никто из нас не хочет дружить. И с их приятелями тоже. Мы их зовем пеласгами[10]. Пусть обижаются! Все знают — пеласги были очень глупые. Они даже не умывались.
— Алкмеон сказал, что ты все равно помрешь, — хмурится друг Капанид. — Сказал, что твою нить Парки перерезали. Я ему в ухо дам. Вот подрасту — и дам!
Хорошо, когда у тебя есть друзья!
— Наговорились, драчуны?
Это тетя Эвадна — мама Сфенела. Все говорят, что она очень красивая. Поэтому дядя Капаней — «счастливчик».
— И вовсе мы не наговорились! — возмущается Сфенел, но тетя Эвадна уже берет его за руку. Капанид потирает разодранное ухо.
— Я скоро встану, — повторяю я. — Мы им всем дадим! Так и передай этому Алкмеону. И пусть не ходят к нашему храму. И в бабки там не играют!
Сфенел хмурится, и я понимаю, что синяк под его глазом — не последний.
* * *
Я сплю. В горнице темно, даже светильник погас. Мне снится мама. Мне снится ее голос.
— Я сделала, что могла, Ойнид. С ним все будет в порядке.
С кем она говорит? Ойнид — это мой папа. Он Ойнид, потому что его папа — Ойней. Так называют друг друга взрослые.
(Взрослые — и мы со Сфенелом. Поэтому он — Капанид, а я — Тидид. Когда старшие это слышат, то смеются. Ну и пусть смеются!)
— Я могу забрать его отсюда. На Пелион или на один из островов. Если хочешь — и тебя тоже. Там нам не нужно будет скрываться...
Где же папа? Почему я не слышу его голоса? Ах да, я же сплю! Мне просто снится мама.
— Зачем тебе этот город, Ойнид? Думаешь, Адраст поможет тебе вернуться в Калидон? Поможет отомстить? Кому? Твоему же отцу? Уедем отсюда!
Я не хочу уезжать. И папа, кажется, тоже. А мама... Неужели она плачет? Моя мама никогда не плачет!
— Ты ничего не сможешь сделать, Ойнид! Семья... Семья помнит обо всех — обо всех таких, как наш мальчик. Боюсь, ОНИ уже догадались. Отец... МОЙ отец не хочет, чтобы в Номосе остался хотя бы один человек с НАШЕЙ кровью в жилах...
Мне становится страшно. Зачем мама говорит такое? Зачем мне это снится?
— Ты ведь знаешь, Ойнид, что МОЙ отец никого не прощает!
Выходит, у моей мамы тоже есть папа? Значит, он мне дедушка? Но почему тогда?..
— Да, и Акает погиб. И Орфей. И Дедал. И Ясон. А Геракл собирается воевать с Авгием. И вы тоже собираетесь воевать! Понимаешь, Ойнид? Скоро в Номосе не останется никого. Отец сказал, что вы уже не нужны. И наш мальчик...
Мамин голос становится тише, тише..
Умолкает.
Я засыпаю уже по-настоящему, но даже во сне — глубоком, без сновидений — продолжаю удивляться. Почему молчал папа? Что такое Номос? Что за семья такая у мамы?
И почему мамин папа хочет убить меня?
