Тяжелый вздох. Обиделся, дориец!
Вот так и едем, так и беседуем. Через Амфелу и Опунт, через Элатею и Хароней, через Феспий и Платеи. А впереди, над полями черными, над лесами пустыми, над крышами черепичными, несется-гремит по всей Элладе.
ДИОМЕД ИДЕТ!
* * *
Летело эхо, летело — от стен микенских отразилось. От Золотых Ворот, от золотых щитов...
— Дядя Диомед, это что? Это против... Против нас?
Бедняга Гилл! Ехали-ехали, а тут — войско поперек дороги. Тяжеловооруженные фалангой, лучники с пращниками вразброс, колесницы копьями ощетинились. А главное — щиты! Золотые Щиты — хризосакосы! Неужели сам Эврисфей? Вот и шатер в сторонке стоит, красный, огромный...
...Гелиос-Солнышко как раз из-за туч выглянул. Красиво! Золотом по золоту...
— Ничего, Гераклид, — смеюсь. — Сейчас на прорыв пойдем!
Нас уже возле Коринфа остановить пытались. Но только кого останавливать, кого колесницами давить да копытами топтать? Едет себе наследник Калидонский по собственной надобности, с обозом да охраной (смех, не охрана!). Хвала богам, Куретия с Микенами не воюет.
А геквет, над колесницами старший, признался, когда мы амфору самосского с ним распивали, что все в Микенах об заклад бьются, где войско превеликое Диомедово прячется. То ли в лесах Аркадских, то ли в долинах Мессенских, то ли на кораблях чернобоких — к высадке готовится.
А насчет кораблей — ха-а-арошая мысль! Только не зимой.
Ага, вот они! Щиты золотом горят, шлемы на самые бороды опущены, копья — лесом.
— Спокойно! — это я гетайрам. А то останется ванакт микенский без охраны!
— Радуйтесь!
Еще один золотой. На колеснице, зато без шлема. Эге, а нос знакомый! Агамемнон!
— Богоравный Эврисфей, сын Сфенела, ванакт Микен и всей Ахайи, велит передать тебе, Диомед Тидид, наследник Калидонский, что войско твое пропущено отнюдь быть не может. Тебе же и людям твоим — проезд вольный, как и водится между соседями.
Уф, выговорил! Выговорил, венец серебряный в волосах темных поправил, на меня посмотрел... Нет, не посмотрел — воззрился!
— Понял ли ты, Диомед Тидид...
— Понял, понял — поспешил я. — Не надо мое войско пропускать. Только ты, богоравный Атрид, крепко дорогу стереги, войско большое, страшное!
(Ух, и посмотрел! Не люблю его, Атреева первенца!)
А я, между тем, на Гилла киваю.
— Знакомься, Атрид! Тут кое-кто на микенский трон поглядеть хочет. Хотя бы одним глазком. Покажешь?
(А на Гераклиде — хитончик старый, а на Гераклиде — плащик домотканый).
Дернулся длинный нос, нижняя губа вперед тараном выпятилась.
— Твой... оруженосец?
(Хотел «слуга» сказать — не решился!)
— Радуйся, сын богоравного Атрея! — подхватывает Гилл. — Прав ты, роду мы сирого, роду мы бедного. В Калидоне мой отец на чужих хлебах живет, Гераклом его кличут...
Хорошо, что хризосакосы рядом стояли — подхватили богоравного!
* * *
— Радуйся, Диомед Тидид!
Он сидел не на троне, просто на невысокой скамье, и это казалось странным, даже обидным. Как и тонкий серебряный (не золотой!) обруч в темных, с легкой проседью, волосах. Этому человеку к лицу была власть.
— Радуйся и ты, Атрей Пелопид!
...Короткая бородка, тоже с брызгами проседи, яркие полные губы — и огромные голубые глаза на загорелом, без единой морщины, лице. Если бы не седина, микенскому правителю нельзя было дать и сорока. А ведь он старше дяди Геракла, старше Эврисфея! И, говорят, намного.
Он и ждал меня в шатре, Атрей сын Пелопса, истинный, а не кажущийся владыка Златообильных Микен. Богоравному Эврисфею, сыну Сфенела, досталось лишь держать скипетр. Он и держит его, да вот руки уже трясутся.
Слуга поставил такую же точно скамью — для меня, неслышно скользнул к выходу. Я не спешил. Мы с Атреем, кажется, на равных. Он — наследник Микенский, я... А кто я?
— Садись, Тидид. Я не задержу тебя надолго. Мы не в тронном зале, поэтому обойдемся без «богоравных».
Он подождал, пока я сяду, помолчал, зачем-то скользнул широкой ладонью по железной, в золотой оправе, фибуле, по роскошой лиловой ткани затканного золотом фароса. Словно пыль отряхивал. Волнуется? С чего бы это всесильному Атрею, Атрею Великому, волноваться?
— Тидид! Микены готовы признать Диомеда Калидонского басилеем Аргоса. Микены готовы дружить с ним. Готовы помочь. Но ванакта Диомеда мы не признаем никогда.
Вот оно что! Давний спор — кому первенствовать в Ахайе. Новая Столица против Древней.
— Скажу больше, Тидид. Для тебя слово «ванакт» и слово «война» означают одно и то же...
Теперь он смотрел прямо на меня — холодно, без тени улыбки. В голубых глазах горел отблеск кованого железа.
— Ванакт должен быть один. Он — царь царей. Ахайя должна стать единой, тогда следующая война будет такой, как я хочу, а не иной. Ахайя, нет, Эллада завоюет весь наш Номос — объединенная, могучая, страшная для врагов. Добычи и славы хватит для всех, и власти хватит. Иначе... Иначе мы начнем резать друг друга. Микены все равно победят, но я не хочу такой победы!
...Номос — знакомое слово! Спросить о меднокованом небе? Нет, не время.
— Это моя мечта, Диомед! Это — мечта Пелопса. Мечта стоит крови. Выбирай!
Странно, мне вдруг почудилось, что я вновь слышу голос деда, голос Адраста Злосчастного. У деда тоже была мечта — очень похожая.
— Аргос не боится войны, Пелопид!
Он ждал другого. Поморщился, покачал головой.
— Мы тоже не боимся, Тидид! Не боимся — и не хотим. Но иначе не выйдет. Ты знаешь, что в Ахайе уже не хватает пашен и пастбищ? Что через несколько лет нам придется ввозить хлеб и даже скот? Что на севере дорийцы, а море вот-вот захватят пираты Лаэрта и этого мерзавца Приама? Только единая страна может защитить себя и завоевать новые земли. И не пустоши Эпира, не фракийские скалы! Земли за морем — богатые, почти беззащитные, оставленные богами. Оставленные — нам!
О чем это он? Оставленные богами — почему? Но я знал — и об этом спрашивать не ко времени.
— Я не рвусь к золотому венцу, Пелопид! Но Аргосом искони правили ванакты. Этого хотят гиппеты.
Странно, получается, что я оправдываюсь!
— Гиппеты погубят нашу землю, Диомед! Их жадность, их тупость, их близорукость... Смелость не в том, чтобы начинать межоусобицу на радость внешним врагам, сын Тидея. Подумай, еще есть время!
Я оправдывался; он, кажется, начал уговаривать...
— Прощай, Пелопид! — Я встал, коротко поклонился. — Подумать обещаю, но — не больше.
— Прощай и ты.
Атрей приподнялся, оглянулся неуверенно:
— Тидид! Нас тут никто не слышит... Куда ты все-таки войско спрятал? Мы с Фиестом, с братом,
