— Ну, здравствуй, стало быть… Ты чего, Ростислав, в Красной Армии?
Похоже, более глупого вопроса придумать было нельзя. Белый гад вновь залился таким искренним смехом, что Степе даже стало завидно.
— Чего хохочешь, недорезанный?
— Ну Косухин! Приятно видеть, что вы все тот же… Нет, Степан, я не вступал в РККА. Я вообще не Арцеулов. Разрешите отрекомендоваться: Ростислав Коваленко, заместитель начальника снабжения Киевского укрепрайона. Нахожусь в отпуске по ранению…
— Шпион, значит… — обреченно вздохнул Степа.
Арцеулов, похоже, хотел вновь рассмеяться, но, взглянув на совсем растерявшегося Косухина, передумал:
— Я не шпион, Степан. Мне не на кого шпионить, да и незачем. Я занят куда более невинным делом — пытаюсь сохранить свою никому не нужную персону. Я конечно мог полчаса назад пристрелить вашего Бронштейна, только зачем? Вы же его сами и съедите, без всякой посторонней помощи…
Раньше бы Косухин не преминул дать отпор подобному глумлению, но теперь проявил слабину и смолчал.
— Я ведь читал, что творилось на вашем сонмище. И вашу речь тоже, Степан. Напрасно защищали Лейбу — он обречен. Он был нужен год назад, а сейчас настало время иных…
И вновь Косухин отмолчался. Он вспомнил свою речь на съезде — искреннюю, горячую, но, как он и сам понимал, совершенно наивную. С ними, фронтовиками, победителями белой гидры, как-то очень быстро перестали считаться…
— Ну это, ладно, Ростислав, — Степа вздохнул, нужные слова никак не приходили. — Коваленко — так Коваленко, чердынь-калуга… Как ты из Крыма… это… уехал?
В глазах Арцеулова блеснул злой огонек — и тут же погас. Оба они подумали об одном и том же. В ноябре Фрунзе обещал амнистию. Многие поверили — и теперь черноморские рыбы жирели на даровом корме.
— Вашими молитвами, Степан. Вовремя предупредили, чтоб не верил вашим сиренам… Я отплыл на шаланде, которой командовал сущий разбойник с морской фамилией Ставриди. Он довез до Одессы и предложил на выбор целых три «ксивы» — если я точно освоил ваш новый язык. Я выбрал документы этого Коваленко — чтоб к новому имени не привыкать. Зиму поездил, пообщался с теми, кого чека еще к стенке не поставила. А теперь вижу — пора за дело…
— Ты о чем это? — вопрос был лишним. Степа и так понимал, о каком деле говорит беляк.
— Как я понял, вы никого не видели и ни с кем не разговаривали.
Степа покачал головой.
— И о вашем брате — ничего?
— Нет…
Арцеулов на миг задумался:
— Степан, может не стоит вас в это втравливать? Вы, я вижу, успешно служите, комиссары от вас в восторге. Вот и второй орден. Кстати, поздравляю.
— Глумишься, кадет? — Косухин вновь вздохнул, чувствуя что не в силах дать отпор очередной вражеской провокации. Арцеулов недобро усмехнулся:
— Поздравляю вполне искренно. Вы делаете нашу работу. Насколько я помню, именно кронштадтцы штурмовали Зимний. Революция — это свинья, пожирающая своих детей — помните? Это лишь начало. Но, если хотите, я исчезну. Мне, собственно, нечего терять, а у вас — другие ставки…
Косухин ответил не сразу. Если он сейчас скажет «нет», Ростислав будет действовать один, сложит свою дурную интеллигентскую голову, а он, Степка Косухин, благополучно дотянет до персонального кабинета и до кирпичной стенки, где его добьют прикладами мордастые ребята…
— Я, это… бумаги читал. Секретные… Мол, Венцлав и все такое… научные опыты, чердынь- калуга…
Арцеулов кивнул:
— Помниться, вы уже делились этой версией. Значит, все-таки поверили?
— Нет… — слово далось тяжело, но дальше пошло немного легче. — Чувствую, врут, чердынь- калуга! Верней, вокруг ходят, но правды не говорят. Но ведь как подступиться? Вон, думал с товарищем Троцким поговорить…
Степа безнадежно махнул рукой.
— И хорошо, что не поговорили. Эту крепость в лоб брать нельзя. Они велели вам молчать — ну что ж, молчите покуда. Надо всегда искать слабое звено — и начинать с него. За что мы можем взяться? — Арцеулов подождал и, видя, что Степа молчит, ответил сам: — В Шекар-Гомп нам больше не сунуться
— раз. Что-либо выяснять в вашем ЦК нельзя — это два. Что остается?
Косухин уже знал ответ. Там, во Франции, он уже держал в руках ниточку.
— Берг… Который Наташин дядя… Только ведь он — в Париже, чердынь-калуга!
— Берг в России, Степан. Поэтому я нашел вас…
Степа изумленно поглядел на Арцеулова. Подполковник был спокоен и решителен, словно командующий перед генеральной битвой. Косухин поневоле позавидовал этому спокойствию и этой решимости…
— Сейчас мне надо спешить, — Арцеулов мельком взглянул на часы. — Вы должны получить отпуск после ранения. Встретимся в Столице у вашего Лунина. Кстати, Николай передает вам привет.
— Ты, выходит, и с ним познакомился?
— А как же! Он уже дома. Бритый, худой, но полный оптимизма. Серьезный молодой человек.
Косухин кивнул. Колька Лунин был действительно серьезным парнем.
— Ты это, Ростислав, у него каменюку забрал? Которую мы в Безбаховке нашли?
— Она у него? — удивился Арцеулов. — Нет, он же не знает, кто я. Самое интересное, деревянные таблички тоже у него. Я просил сохранить, пока не вернусь.
— Ага, — вспомнил Степа. — Прочитал?
— Нет. Но пытаюсь. Ну выздоравливайте, красный командир. И учтите, вас ждут сюрпризы. Некоторые приготовил я. А вот других опасайтесь…
Арцеулов улыбнулся, пожал Степе руку и оставил его одного у темнеющего окна. Странно, но неожиданная встреча ошеломила лишь поначалу. Наверно, он был уже давно готов к этому.
Через два дня Косухин получил свои документы и заодно — месячный отпуск. Оставалось достать билет в Столицу, но в последний момент мальчишка-курьер разыскал Степу и передал ему телеграмму. Товарищу Косухину предписывалось немедленно явиться в ЦК.
Косухин тут же вспомнил о сюрпризах. Очевидно, этот подготовил не Арцеулов. Странно, в Центральном Комитете им не должны интересоваться — скорее, командира 256-го полка вызвали бы в военное ведомство. Мелькнула мысль выправить документы на имя какого-нибудь Степана Иваненко и использовать свой немалый опыт конспиративной работы. Но Косухин отогнал соблазн. Уходить «на дно» рано. Покуда он чист, грехи его партией прощены, и он может не бояться вызова в кабинет на Старой площади. К тому же, «на нелегалке» долго продержаться нельзя. Косухин имел представления о методах славной ВЧК, догадываясь, что уж его-то будут искать и найдут даже из-под земли…
Прямо с Петроградского вокзала. Косухин направился в Центральный Комитет. Там его не ждали. Дежурный долго листал списки, и Степа уже начал подумывать о какой-то странной ошибке, когда наконец ему назвали номер кабинета. Выходит, он все-таки кому-то нужен. Фамилию того, кому принадлежал кабинет, дежурный почему-то не сообщил.
Степа постучал и услышал басовитое: «Входи!» Голос был знакомым, и Косухин почти не удивился, увидев за столом грандиозную фигуру чудо-богатыря революции — незабвенного Прова Самсоновича.
— Ну, здоров, здоров, товарищ Косухин! — Чудов даже встал со стула, вернее с нескольких подушек, позволявших ему доставать до поверхности стола. — Давно, давно не видел! Ну, проходь!
Товарищ Чудов был столь же квадратен, даже, пожалуй, набрал за этот год мощи, дабы в полной силе противостоять белым гадам и прочим недобиткам. Могучая длань долго жала Степину руку. Внутри Прова Самсоновича что-то клокотало, булькало, словно революционная энергия, не находя должного
