Степа на миг задумался. Рассказать об этом, сладкоголосом?
— Вот чего, Николай. Тут, в общем, такая, чердынь-калуга, петрушка… Когда мы были на полигоне, на Челкеле, то получили радиограмму…
Лунин слушал, не перебивая, и время от времени кивал, словно все это ему известно.
— Понял, — подытожил он. — Этот тип пытался сорвать старт, потом был в монастыре, разговаривал с тобой и Натальей Берг. Конец большевикам обещал, значит? Да, интересно… Лица, говоришь, не запомнил?..
— Нет… — Степа еще раз вспомнил Челкель. Лицо того, кто прилетел на «Ньюпоре», казалось каким-то серым пятном. Оно словно постоянно меняло образ, расплывалось, запомнились лишь странные светлые глаза…
— А голос, значит, знаком? Но ты его не узнал?
Степа кивнул:
— Понимаешь, голос какой-то… словно нарочно измененный. Но я его слыхал, точно!
— Но это не товарищ Троцкий?
— Скажешь еще! — спутать Льва Революции с кем-либо было совершенно невозможно.
— Ладно, тогда слушай… — Николай постучал пальцами по столу, задумался и наконец начал:
— Первое. Венцлава направили в Сибирь по линии секретариата ЦК. Товарищ Троцкий тут ни при чем. Второе: приказ о «Мономахе» Склянский подписал 24 февраля, — смекаешь?
Степа кивнул.
— Похоже, ни Троцкий, ни Реввоенсовет ничего не знали. Бумажки эти были нужны, чтоб связать их. Теперь третье — Шекар-Гомп. В июне 19-го товарищ Троцкий предложил разработать план по форсированию революции в Азии. Он намечал удар по Британской Индии. В Ташкенте уже начали создавать Индийскую Красную Армию, но появилось другое предложение — начать с Тибета. В общем, и тут, вроде, идея товарища Троцкого…
Косухин вновь кивнул. И правда, получалось ловко. Товарищ Троцкий ничего не знал — и нес за все ответственность.
— Вот так, Степан. О том, что сейчас скажу, должен знать только ты. Командировка Венцлава была утверждена по предложению одного товарища. 305-й полк создан по его же предложению. Дальше сам продолжишь?
— Это… Шекар-Гомп!.. — понял Косухин. — И приказ по «Мономаху», да?
По спине прошел холодок. Значит, все правда: измена крылась где-то в сердце партии.
— Шекар-Гомп и приказ по «Мономаху». И, между прочим, решение о переводе оппозиционеров в провинцию. Не спеши радоваться: в бумагах названа не фамилия, а партийная кличка.
— Ну? — партийные клички вождей Степа знал в точности. — Кто это?
— Агасфер…
Косухин стал быстро вспоминать. Зиновьев, он же товарищ Радомысленский, он же товарищ Евсей… Каменев — товарищ Розенфельд, он же Градов…
— Я проверил, — прервал его размышления Николай. — Ни у кого из членов ЦК такая кличка не значится. Но это не посторонний. В документах сказано точно: «По предложению товарища Агасфера». Значит, это чей-то секретный псевдоним…
Секретный псевдоним? Зачем? Хотя ответ ясен: чтобы такие, как Степа Косухин, не совали нос куда не требуется…
— Итак, вывод первый, — Лунин ударил костяшками пальцев по столу. — Во главе этой группы стоит некто товарищ Агасфер. Он член ЦК, причем авторитетный: все его предложения принимаются. Похоже, он и член Совнаркома: создание базы на Тибете проходило именно по этой линии…
Косухину стало жутковато. Он долго, больше года, надеялся выйти на эту банду. И вот Степа почти у цели, но враг скрывается среди тех, кому он привык доверять безоговорочно. Совнарком — это товарищ Дзержинский, товарищ Семашко, товарищ Сталин. Это Лев Революции. Это сам Вождь…
— Коля, а может это кто-то поменьше? Ну секретарь какой-то, консультант, чердынь-калуга…
— Не думаю. Предлагать может только кто-то из цекистов — или наркомов. Если б я мог познакомиться со всеми протоколами хотя бы за год, я бы этого Агасфера вычислил. Да кто мне их покажет! И так еле до этих добрался… Ну что, доволен?
Косухин молчал. Нет, он не был доволен, скорее испуган: новости оказались страшнее, чем он думал. Но отступать было поздно.
— Николай, как думаешь, кто это?
Лунин удивленно взглянул на приятеля:
— Понятия не имею. В таких делах, Степан, важна точность и никаких допусков. Пока же с этим идти наверх нельзя. Да и к кому? Угодишь прямиком к Агасферу — костей не соберешь…
«К Вождю!» — хотел ляпнуть Степа, но почему-то сдержался. Ему показалось, что приятель рассказал далеко не все. Лунин докурил очередную самокрутку и вновь ударил по столу костяшками:
— Ладно. Есть одна история. Уже не факты — так, сплетни… Об этом я слыхал еще год назад от товарища…
Тут он прервал себя и усмехнулся:
— Нет, фамилии не назову. Может сам догадаешься. Этот товарищ в партии со дня основания. Был еще в кружках при Брусневе. Потом в «Союзе Борьбы…» В общем, ходячая история… Он как-то рассказывал, что среди первых марксистов был один с такой кличкой. Я тогда запомнил: Агасфер — Вечный Жид. Агасфер работал в Европе, еще с Плехановым. В России он организовывал подполье, его ни разу не смогли арестовать. Потом он исчез. Вернее, исчез псевдоним. «Агасфер» звучало слишком по-библейски. Очень может быть, мы все его знаем — но под другим именем. Теперь понял?
Понятнее не стало. Тех, кто работал еще с Плехановым, в партии оставались единицы. В Совнаркоме таких не было — кроме, естественно, самого Вождя…
Лунин долго молчал, наконец, вздохнул:
— А теперь, Степан, обо всем, что сказано, забудь. Пока забудь. Идти нам не к кому, соображать нечего. Будем наблюдать — и думать.
«Но ведь можно пойти к Вождю» — вновь хотел предложить Косухин, но слова замерли на языке. Жуткая, невозможная мысль посетила его:
«Старый член партии. Работал с Плехановым. Теперь на самом верху, его слушают — и выполняют все приказы…»
Нет! Это было бредом! Лунина обманули — или он сам что-то напутал!
Ночью Степа почти не спал, а наутро стал собирать вещи. Лунин недоуменно поглядывал на приятеля и наконец не выдержал:
— Степан, ты куда? Ты чего задумал-то?
Косухин не отвечал. Скудный багаж уместился в вещевом мешке. Таблички и странный камень Арцеулов забрал еще вчера. Значит, все…
— Николай, послушай… — объяснение предстояло трудное, но деваться было некуда. Лунин, похоже, начал что-то понимать, взгляд его стал тревожен:
— Степан, мы же договорились! Куда тебе уходить?
— Погодь, Николай… — Косухин вздохнул и начал:
— Сейчас я уйду. Завтра сиди дома…
Он жестом остановил приятеля, пытающегося прервать его и повторил:
— Завтра сиди дома. Послезавтра утром, но не раньше, пойдешь в ЧК. Прямо на Лубянку…
Косухин перевел дух. Надо было заканчивать:
— Там скажешь, что я вел эти… контрреволюционные разговоры. Что ты пытался остановить меня, но я ушел… В общем, чердынь-калуга, говори, что я тронулся после Кронштадта и грозился террором. Сразу ты не пошел, потому что считал меня преданным товарищем, но потом подумал и решил заложить. Понял?
— Я не сделаю этого, Степан. — Лунин покачал стриженой головой. — Не знаю, что ты задумал, но отвечать будем вместе.
— Нет… Если меня прикончат, кто-то должен остаться. Если уцелею, я тебя найду. Но в любом
