Сталин кивнул на конец стола. Пустельга присел, молчаливый охранник тут же положил перед ним стопку бумаги и остро очиненные карандаши. Очевидно, на этом месте обычно сидел стенографист. Что ж, дальнейшее Сергей уже представлял: Сталину будут докладывать о тех, чьи фотографии майор только что рассматривал.
— Не вставайте, не поднимайте головы… — услышал он голос желтоглазого. Сергей кивнул, и тут в кабинет вошли двое — высокий, в военной форме, и маленький, в знакомом мундире НКВД. Пока Сталин здоровался с каждым из гостей, Пустельга внимательно рассматривал пришедших. Высокий носил нашивки командарма. Ему было под пятьдесят, седина покрыла виски, но держался он ровно и прямо. Чувствовалась давняя, неистребимая гвардейская выправка. Сергей попытался «послушать» незнакомца и сразу же почувствовал волнение. Военному явно не по себе, хотя по лицу и не скажешь. Да, он волновался, ему было страшно, но Пустельга ощутил и другое — твердую, бескомпромиссную решительность, куда более заметную, чем страх.
Сергей перевел взгляд на низенького и невольно ахнул: за столом, чуть сгорбившись и пряча взгляд, сидел сам железный сталинский нарком товарищ Ежов. Сергей подумал, что тому, вероятно, тоже не по себе, и тут же удивился. Николаю Ивановичу было, конечно, страшновато, но главным чувством, обуревавшим коротышку, оказался не страх, а радость. Точнее злорадство, глубокое, искреннее, рвущееся наружу…
— Почему пришли вдвоем? — Вопрос прозвучал резко и неожиданно. Ежов дернулся, военный чуть приподнял голову.
— Развели коллегиальность… — Желтоглазый говорил, не глядя на собеседников, и Пустельга сообразил, что и Сталину не по себе. Он сердится — но не на гостей, а на кого-то другого.
— Товарищ Сталин… — военный встал, посмотрев в сторону отвернувшегося Вождя, — у нас срочная информация об Особой Южной группе.
— У кого это — «у нас»? — буркнул желтоглазый, но командарм продолжал:
— Час назад связь с группой прервалась. По данным авиаразведки… — он на секунду замешкался, — да, по последним данным авиаразведки, Южная группа перестала существовать…
Пустельга почему-то ожидал, что Вождь взорвется гневом, но этого не случилось. Он лишь бросил:
«Так…» — и вновь умолк. Военный перевел дыхание И продолжил:
— По этим же данным, в районе проведения операции произошел невиданной мощи взрыв… Порядка пятидесяти килотонн… Сейчас делаются попытки установить связь с теми, кто мог уцелеть…
— Садитесь, товарищ Кадочников. — Сталин медленно повернулся и кивнул коротышке: — У вас есть что добавить по сути, товарищ Ежов?
— Да! Так точно! — «Железный нарком» вскочил, чуть не опрокинув стул. Товарищ Сталин! Налицо явное вредительство! Преступное вредительство! Повлекшее за собою…
— Не кричите! — Нарком действительно почти кричал. Замечание желтоглазого заставило его несколько понизить голос, но не тон.
— Мы… я… предупреждали о неготовности операции! Это была явная авантюра, не вызванная интересами нашего советского государства…
Стало ясно, отчего коротышка злорадствовал. Сейчас он назовет виновного, что для «железного наркома» важнее гибели тысяч солдат и командиров неведомой Сергею Южной группы.
— Говорите конкретнее. — Сталин поморщился и отвернулся. Ежов набрал в легкие воздуха и выпалил:
— Виновным за провал операции является лично товарищ Иванов. Именно он настоял на ее проведении, несмотря на неготовность и… и… ненужность ее для нашего государства…
Пустельга чуть не присвистнул: так вот почему любитель темноты волновался! Выходит, есть от чего!
— Что скажете вы, товарищ Кадочников? Командарм встал и еле заметно пожал плечами:
— Генштаб был фактически отстранен от контроля за операцией. Я военный и не могу обсуждать политические решения… но с военной точки зрения операция подготовлена из рук вон плохо. Товарищ Иванов действительно взял на себя полную ответственность…
— Садитесь, товарищ Кадочников… — Сталин, медленно пройдясь вдоль стола, присел сам. — Подготовите подробный доклад… Как вы считаете, товарищ Кадочников, дальнейшие попытки провести подобную операцию имеют смысл?
— С военной точки зрения — ни малейшего, товарищ Сталин. — Кадочников говорил спокойно, но Сергей чувствовал, насколько тот волнуется. Возможны, конечно, другие причины, мне лично неизвестные… Но эта операция и так заставила отложить разработку Большого плана…
— Да, вы, пожалуй, правы… — Сталин достал пачку «Казбека» и не торопясь закурил. — Большой план не может ждать, товарищ Кадочников… Ваши соображения остаются прежними?
— Так точно! — Сергей почувствовал, что командарм ощущает огромное облегчение, точно сбросив с плеч тяжелый ненужный груз. — Генштаб считает, что скрытую мобилизацию можно начать через полтора года…
— Осенью тридцать девятого? — уточнил Вождь.
— Так точно. Мы сможем рассчитывать минимум на триста стрелковых дивизий, три десятка механизированных корпусов, десять корпусов воздушного десанта. В этом случае Генштаб ручается за успешное выполнение Большого плана.
— Срок готовности? — Сталин достал маленький исток бумаги и что-то записал, вычеркнул, затем записал снова.
— Конец — начало сорок второго года, товарищ Сталин…
— Не позже лета сорок первого… — Желтоглазый провел под написанным жирную черту. — Ориентировочно — июль. Времени мало, поэтому мы уже в этом году начнем скрытый перевод экономики согласно мобилизационному плану. Но об этом мы поговорим на Политбюро… Товарищ Кадочников, как идут работы над проектом «Иванов»?
Знакомая фамилия заставила Пустельгу удивиться. Ежов вскочил, но тут же поспешил вновь присесть. Похоже, с нервами у карлика было не все в порядке.
— Комиссия считает, что необходимым требованиям отвечает машина конструктора Сухого, — невозмутимо ответил командарм. — После доработки самолет можно запускать в серию. Мы рассчитываем на пятьдесят тысяч машин…
— На сто тысяч, — поправил Сталин. — А лучше — сто двадцать. Летчиков мы подготовим. Наши «Ивановы»… — он засмеялся и поправил сам себя: — наши советские «Накадзимы» должны нанести сокрушительный удар…
— При условии чистого неба, — негромко добавил Кадочников.
— Мы обеспечим самолету товарища Сухого чистое небо, — кивнул Вождь. Удар будет внезапным, как и следует из нашей военной доктрины… Товарищ Ежов, вы можете ручаться, что к моменту осуществления Большого плана в стране не возникнет непредвиденных осложнений?
— Так точно! — Голос Ежова фальцетом резанул по ушам. — Можете быть уверены, товарищ Сталин, наши чекисты с вашим именем на устах…
Резкое движение руки — Сталин приказывал наркому замолчать. Пустельга же заметил, что ежовский крик выражал не уверенность, а страх, растерянность, почти отчаяние.
— Лучше скажите, как долго вы будете ловить «Вандею»?
Пустельга вспомнил: в Ленинграде часто говорили о неуловимой подпольной организации. Намекали даже, что именно из-за нее был снят начальник областного управления НКВД…
— Расследование по делу «Вандеи» успешно завершается, — продолжал Ежов, рискуя вновь сорваться на крик, — следствие выявило широкую сеть заговорщиков внутри Главного Управления и в областных центрах. В настоящее время враги народа…
— НКГБ считает иначе… — Сталин махнул рукой на разом побледневшего наркома и усмехнулся. — Как видите, товарищ Ежов, польза от параллельных структур очевидна… Слушайте приказ: следствие по делу «Вандеи» прекратить, документы сдать в архив… Как поняли?
На Ежова было жалко смотреть. Он словно стал еще меньше, рискуя свалиться со стула на пол.
