— Сергей, взгляните! — Ахилло кивнул в сторону ложи, где сидел драматург. Пустельга оглянулся: Бертяев вновь стоял, так же ровно, каменно, не улыбаясь. Ему несли цветы — он спокойно брал букеты, жал руки, — но на красивом немолодом лице не отражалось, казалось, ничего.
— Ну, сфинкс! — хмыкнул Михаил. — А сам небось рад!
Действительно, Пустельга видел, что и раньше, и сейчас это спокойствие было лишь маской. Конечно, Афанасий Михайлович волновался — как и любой на его месте. Но маска была великолепна: Творец спокойно, невозмутимо дарил зрителям свое детище. Им понравилось — что ж, хорошо. А если б и не пришлось по душе, он переживет. Он сильнее этого…
Каменное спокойствие Бертяева исчезло лишь на миг — когда рядом оказались знакомый мужчина с орденом и та, в темном платье. Сергей вздохнул — и отвернулся…
В гардеробной была очередь, и Ахилло бессовестно исчез, оставив Сергея скучать в тесном окружении спешащих домой зрителей. Пустельга решил было поступить столь же бессовестно и взять лишь свое пальто, но тут Михаил наконец-то вынырнул, извиняюще улыбнулся — и раздражение исчезло. На Михаила невозможно сердиться, тем более по такому поводу.
Они оделись, но Ахилло неуверенно топтался на месте:
— Я… Понимаете, отец-командир, я тут встретил… одного знакомого…
Ум-гу… — Появился повод поязвить. — И вам, товарищ старший лейтенант, надо срочно этого знакомого допросить, покуда муж далеко?
— Почему муж? — удивился Ахилло. — Она не замужем!
Сергей хотел что-то добавить, но Михаил пожал руку — и был таков. Оставалось одно — ехать домой в одиночестве. Сергей вздохнул и вышел на улицуУ тротуара стояли машины, публика рекой выливалась из театра, и Пустельга вновь почувствовал себя чужим и лишним. Эти люди возвращались домой, в свои уютные квартиры, чтобы беседовать с такими же умными и воспитанными, как они сами, людьми о литературе, о музыке… А ему ехать в общежитие, чтобы с утра вновь начинать бесконечную охоту за неуловимыми врагами. Он вдруг вспомнил полное, одутловатое лицо Рыскуля, и ему впервые не захотелось возвращаться утром на службу.
— Гражданин! Здесь стоять нельзя!
Рядом были двое — странно знакомые, в темных кожаных куртках, с холодными, немигающими глазами.
— Почему? — Сергей удивился. — Я… никому не мешаю…
— Документы!
Это было настолько неожиданно, что Пустельга послушно сунул руку во внутренний карман пиджака. Наверно, движение вышло слишком резким — один из неизвестных быстро перехватил руку, второй полез в карман сам. Тело пронзило холодом: рука незнакомца была, казалось, высечена из куска льда.
— В чем дело?
Сергей оглянулся и увидел, что рядом появился третий. Он был не в темной куртке, а в обыкновенной шинели. Знакомой шинели с саперными петлицами.
— Сергей Павлович? — Волков тоже узнал его и сделал знак своим людям. Ледяная хватка разжалась.
— Идите! — Парни недобро глянули на Сергея, но послушно отошли в сторону. И тут Пустельга вспомнил, где видел их: там же, на кладбище Донского монастыря, возле разрытой могилы.
— Вы в наружной охране? — Волков улыбнулся, и Сергей подумал, что всезнающий Ахилло, вероятно, не прав. Конечно, комбриг — странный человек, но по-своему приятный. Бояться его, во всяком случае, ни к чему.
— Нет, Всеслав Игоревич. Я просто на спектакле был.
— — А-а, замечтались! Да, спектакль сильный… Нам с вами повезло: видели первое представление — и последнее.
Вот оно, значит, как! Сергею стало не по себе: он вспомнил странные речи Михаила.
— Что? Запретят?
— Думаю, да, — кивнул Волков. — Прошляпила цензура. Этот Бертяев — еще тот тип. То ли наивный, то ли очень умный. Вроде и не подкопаешься… Ладно, не будем стоять на ветру. У меня машина — вас подбросить?
Что-то в душе шепнуло: «Нет, ни в коем случае!» — но до общежития было далеко, и Сергей согласился. Машина была знакомой: он уже ехал в ней в ту первую ночь после приезда в Столицу.
— А я был тут по долгу службы, — закуривая, бросил комбриг. — Не худший вариант… Играют, конечно, как боги… Что так грустны, Сергей Павлович? Спектакль расстроил?
Да, спектакль немного расстроил. Вернее, не сам спектакль. Проклятая история с толстощеким типом в пенсне… Он ничего не мог сделать! Там, на сцене, герои брали в руки оружие, но здесь, в Столице…
Он вдруг решился. Осторожность требовала молчания, но Пустельга внезапно почувствовал, что этот странный комбриг что-то может и что-то знает. Что, если…
— Всеслав Игоревич, я слыхал одну историю… Почти как в пьесе… Один работник… высокопоставленный… принуждает женщин… Он собирает материалы…
Он умолк. Дальше следовало называть имена — но Сергей не решился. Волков слушал, чуть повернув голову:
— Очень высокопоставленный? — В голосе звучала явная ирония.
— Да… Очень…
— И вы не согласны с подобной практикой? Ирония стала еще злее. Сергей вспыхнул, но постарался говорить спокойно:
— Нет, не согласен, товарищ комбриг! Это недопустимо!
Волков хмыкнул:
— Будем считать, что я вас понял. Фамилия? Отступать было некуда. Сергей вспомнил мерзкое пенсне и пробормотал:
— Рыскуль. Он начальник…
— Знаю. Редкий мерзавец. Кого он выбрал на этот раз?
Говорить не хотелось. Ведь эту тайну доверил ему Михаил…
— Кажется… Она актриса Камерного театра…
— Смелее, — усмехнулся Волков. — «Аз» вы уже сказали, говорите «буки».
Да, краснолицый прав. Молчать поздно.
— Лапина. Вера Анатольевна Лапина.
— Понял…
. Больше не было сказано ни слова. Сергей так и не уразумел, что намерен делать Волков. Или он ничего не собирается делать, а просто проявил любопытство — и все?
Наутро Сергей уже почти не помнил об этой странной истории. Было не до нее: из командировки вернулся Прохор, вернулся неожиданно, на два дня раньше. Он привез с собой несколько толстых папок с документами и какой-то увесистый сверток.
— Я, товарищ старший лейтенант… вот, написал… — сообщил он, отрапортовав о прибытии.
Перед Пустельгой легла целая стопка исписанных страниц. Видно было, что лейтенант старался.
— Хорошо, — кивнул Сергей. — Прочту самым внимательным образом… А теперь, Прохор, пожалуйста, рассказывайте…
Тот, вздохнув, неуверенно посмотрел на свою докладную.
— Рассказывать… А может, товарищ старший лейтенант, прочитаете?
Он обернулся в сторону удобно устроившегося в кресле Ахилло, как бы взывая о помощи, но понял, что от судьбы не уйти.
— Ну, приехал я в Тамбов, значит. — неуверенно начал Карабаев. — Там завод… Очень большой…
Он с надеждой поглядел на свою докладную, но Пустельга был неумолим. Он давно уже поставил
