название показалось безвкусным и претенциозным. Наверно, там, в Париже, постарались издать поэффектнее, дабы привлечь внимание. И зря: получилось слишком вызывающе. Он ведь писал не агитку. Правильнее всего работу назвать: «Внутренняя политика СССР в первой половине 30-х годов». Конечно, такое наукообразие могло вызвать усмешку — если в подобной книге могло быть хоть что-то смешное…
Главы. Первая, написанная по материалам Флавия, о том, что происходило в деревне в начале 30-х. Друг Терапевта сумел каким-то неведомым образом достать уникальную статистику. Одно дело — мемуары, другое — таблицы, сводные данные по областям, ориентировочные цифры по всему Союзу…
Глава о голоде 33-го… Украина, Северный Кавказ, Казахстан. Тут помогли какие-то неведомые знакомые Терапевта. Юрий вначале не верил тому, что приходилось читать, но бумаги — подлинники, с грифами «Секретно» — не вызывали никаких сомнений. Интересно, как не сошли с ума те, кто это подсчитывал? На Украине — каждый пятый, в Казахстане — каждый третий…
Следующая глава. Он написал ее первой и очень гордился, поскольку материал добыл лично. Помог старый знакомый отца, служивший при большевиках в наркомате водного транспорта. Так родилась глава о Беломорканале, а вместе с нею — и замысел книги. Этот знакомый умер два года назад — он уже не в их власти… И вновь (помнится, Юрий отстаивал именно такой прием в разговорах с Терапевтом) минимум эмоций — факты, доказательства, цифры… И жуткий вывод: экономически Беломорканал нерентабелен. Он практически бесполезен даже для обороны! Тогда зачем? Орловский не стал писать об этом — пусть думают…
И дальше. О депортации корейцев, о высылке «бывших» из Ленинграда, короткая глава о лагерях (слишком мало было данных, даже Марк не смог помочь). Вероятно, об «истребительно-трудовых» придется писать кому-то другому… Зато хватало данных о положении ссыльных, материалы достал сам Терапевт…
Юрий продолжал быстро перелистывать страницы. Главу о подготовке процесса Зиновьева и Каменева они решили издать отдельной статьей, несмотря на отчаянный риск. И вот теперь она на месте, в книге, предпоследняя. И наконец, самая свежая, написанная совсем недавно. Тут уж сотворил чудо Флавий, добыв засекреченные данные последней переписи населения. Двадцать лет советской власти:
читайте, думайте, сравнивайте… Усатый приказал аннулировать результаты этой «юбилейной» переписи-и теперь цифры становились уникальными…
Заключения, общих выводов, резюме — ничего подобного в книге не было. К чему? Имеющий глаза да увидит…
Что ж, несколько лет жизни лежали перед ним, аккуратно переплетенные в твердую обложку. Вероятно, последних лет жизни Юрия Орловского. О подобном исходе они говорили с Терапевтом еще в самом начале. Его старший друг считал, что рисковать все же не стоит. «Но они, там, за проволокой, должны знать!» — горячился Юрий. «Кому надо — давно знает», — губы Терапевта кривились грустной улыбкой. «Тогда… тогда они не смогут больше скрывать!» — «Смогут, Юра, смогут…» Он закрыл книгу, подержал ее еще миг в руке и отдал обратно. Итак, получилось. Выходит, Терапевт не зря назвал его Орфеем! Он все-таки спустился в ад, который сам же и описал. Но если этот, в капюшоне, принес книгу сюда — значит? Значит — что?
— Вы, наверно, удивлены? — Из темноты вновь послышался смешок. — У вас была превосходная конспирация, но мы сумели найти автора за неделю. И вновь-таки сами виноваты, Юрий Петрович. Вы не особо скрывали свой стиль. И когда писали книгу — и когда писали заметки о дхарской истории…
Черт! Вот это надо было предусмотреть, надо было просто быть чуть осторожнее! Дорвался до бумаги, обрадовался…
— Я с удовольствием прочитал ваш опус о дхарах. У вас очень острое перо и прекрасная логика. А через два дня в руки попало это издание. И знаете, мне сразу показалось, что ваши заметки — просто еще одна глава, которую вы почему-то не поместили в книгу…
А ведь это правда. Он хотел написать о дхарах, но Терапевт был резко против. Найти Юрия в этом случае было слишком легко…
— Вначале не поверил — отдал экспертам. Они взяли все ваши статьи, вашу рукопись… В общем, мнение однозначное. Что ж, рад приветствовать автора. Книга явно удалась.
В голосе не было ни сарказма, ни злорадства. Иванов говорил по-прежнему доброжелательно, словно действительно поздравлял с творческой удачей.
— Конечно, мы скупили почти весь тираж. Возможность перевода на французский и английский блокирована. Но, в общем, своего вы добились шум будет изрядный. Радуйтесь…
Юрий еле заметно пожал плечами. Разве он писал для того, чтобы порадоваться успеху у читателей? Вначале он и сам не хотел браться за такое, было слишком страшно — и не за себя. Ужасно работать с такими материалами, ведь это не выдумка очередного выжившего из ума Кампанеллы, это правда, подлинная история страны, когда-то бывшей его Родиной. Но он решился! Слишком глухим было молчание всего мира, слишком громкими ~ славословия купленных или одураченных — от Барбюса до Шоу и Фейхтвангера. «Мой голос тих», — процитировал как-то ему Терапевт, кажется, из раннего Надсона. Его, Юрия, голос был негромок, но, может, все-таки услышат, поймут…
— Итак, новая цена, Юрий Петрович… Если вы согласитесь на сотрудничество, я сделаю вид, что эксперты ошиблись. Мы будем искать автора, но, увы, не найдем, как и его сообщников. Даже если я узнаю кого-нибудь, кто вам помогал, то лишь шепну ему на ушко, чтоб он больше подобным не занимался. Это — если вы согласны…
Дальнейшее Юрий уже знал. Теперь, когда эти гады вышли на автора, найти остальных будет не так трудно. Иванов, похоже, понял его мысли.
— Вы уже, вероятно, догадались. Мы вас спросим — и вы назовете не только «мэви-идхэ», но и всех ваших сообщников. Молчать вы не будете, поверьте! Это не угроза — это реальность. Все вы будете расстреляны, как упорные и убежденные враги Советской власти. Все — включая вашу знакомую. Она должна была что-то знать — и она, конечно, знала. Все! Больше говорить не о чем. Я вас слушаю, Юрий Петрович…
Орловский заставил себя на мгновение забыть обо всем — даже о Нике. Сейчас важным было одно, единственное — потянуть время. Нужен тайм-аут:
день, хотя бы полдня…
— Я… я ничего не соображаю… — Юрий поморщился и постарался застонать как можно естественнее. — Голова… кружится… Что вы мне кололи? Мне нужно… на воздух…
— Сочувствую, Юрий Петрович. — И вновь голос человека в плаще с капюшоном казался искренним, будто он и вправду сожалел о случившемся. — Мы держали вас в бессознательном состоянии довольно долго: требовалось кое-что проверить и подготовить. Иначе нельзя — вы ведь теперь у нас государственная опасность № 11 Вы ведь, Юрий Петрович, можете ненароком пол-Союза сжечь… Здесь, правда, мы вас заблокировали, так что за пределы камеры вам не выбраться…
И этот тоже! Волков предлагал сжечь весь Союз, этот — половину. Почему они уверены, что он готов на такое? Не потому ли, что на его месте поступили бы именно так? Но если он опасен…
— Слушайте, Агасфер, а вы лжете! Если я расскажу, что знаю, вы не отправите меня назад в камеру. Ведь я по-прежнему буду помнить заклинание!
— Откуда про Агасфера узнали? От Волкова? Ай-яй-яй… Нет, я не лгу. Когда вы назовете «мэви- идхэ», я вам объясню, как его забыть, не потеряв памяти. Но не будем отходить от главного…
— Мне нужно подумать… День, всего один день!.. Иванов медленно покачал головой и встал.
— Час, Юрий Петрович. Час ~ не больше. Через час я вернусь. Надеюсь, вы будете благоразумны и не попытаетесь применять заклинание здесь. Сгорите сами, нам вреда не будет… Подумайте спокойно и поймите, что лучшего вам никто уже не предложит… Ну, до встречи…
Железная дверь медленно захлопнулась, камеру затопила тьма. А ведь они его боятся! Юрий невесело усмехнулся. Его, полумертвого, запертого где-то в закоулках их рукотворного ада, все-таки боятся! Неужели «мэви-идхэ» настолько страшит этих мерзавцев? Получалось именно так. Выходит, они не всесильны, с ними можно бороться! Жаль, что он ничего не сможет поведать Терапевту, его друзьям, всем остальным…
Юрий встал и медленно, преодолевая боль, разлившуюся по телу, сделал несколько шагов по камере. Надо уйти. Это он понял сразу, как только открыл глаза. Уйти так, чтобы эти мерзавцы ничего от
