Уделялось, правда, внимание и гаданию по звездам. Пригодится! И неизбежно в наш век. Еще Беруни горевал: 'Чтобы получить звание астронома, необходимо, хочешь, не хочешь, знать и астрологию'.
Возьмем, к примеру, красноватую звезду Альдебаран из Тельца. По природе своей она родственна Мирриху (Марсу), и действие ее-неблагоприятное. Кто имел неосторожность родиться под этой коварной звездой, пусть боится, злосчастный, не то что грешить - даже чихнуть, не оглянувшись. Иначе ему, собачьему сыну, несдобровать,- смеялись они над людским неразумием. Что за дело звездам до двуногих букашек, бестолково снующих по какой-то ничтожной планете?
...Жутко и радостно бывало звездными ночами на крыше медресе! Небо казалось огромной черно-синей глыбой стекла, осыпанной кристаллами. Звезды час от часу перемещались слева направо, снизу вверх, и справа налево, сверху вниз, вокруг всегда неподвижной Полярной звезды. Омар, сам не свой, дрожал, затерянный в этой прозрачной холодной бездне. Откуда и куда несутся звезды? И почему? И что за ними?
В коране просто: по воле аллаха. И все тут. Но почему же каждое созвездие имеет свои диковинно-затейливые очертания? Здесь видна скорее прихоть случая, чем чья-то разумная воля. Разум - соразмерность. И он расставил бы звезды в определенном порядке, соблюдая точность и повторимость расстояний. Но звезды рассыпаны как попало.
Уже одно это вселяет в душу горечь сомнении.
***
- Хочу спросить,- сказал как-то Омар, когда они вдвоем с шейхом закончили наблюдения за созвездием Близнецов (вот их-то действие вполне благоприятное).
- Спрашивай.
- В коране говорится: аллах сотворил семь небес, одно над другим, и нижнее небо снабдил светилами, поставив их для отражения дьяволов. Так?
- Сура шестьдесят седьмая, стих пятый,- отметил дотошный шейх.
- И еще говорится: бог, создавший небо, может его остановить и низвергнуть на землю. Но Аристотель пишет, что небо никем не создано и не может погибнуть. Оно вечно, без начала и без конца, и нет силы, способной заставить его двигаться не в ту сторону.
- Трактат 'О небе'.
- Выходит,- господи, помилуй! - аллах... тут ни при чем? Кому верить? Ведь Аристотель жил почти за тысячу лет до пророка.
- Сказано древними: 'Все подвергай сомнению. Ибо сомнение - корень познания'. И еще сказано: 'Пересекай море, но поглядывай на берег',- ответил шейх смущенно.- Как правоверный, ты должен верить корану. Ибо он ниспослан в объяснение всех вещей. Но здравый смысл...
- Вот именно! Здравый смысл. Однако он,- простите, учитель,- не приемлет и вечность с бесконечностью:
Это уму непостижимо. Кто-то из старших пишет: 'Из ничего - ничто'. Все имеет свое начало. А у Вселенной его нет. Как это понимать?
- Ага! - воскликнул шейх со смехом.- И тебя стукнуло, сын мой? Над этой загадкой много людей ломало голову до нас. Раз уж возник такой вопрос, человек не перестанет пытать: почему? Ответа - нет. Отсюда и всякое сумасбродство.
Горько Омару. Оттого, что этот сверкающий мир, хоть и кажется близким, рукой подать, остается все же недоступным. Что толку, что знаешь название той или иной планеты, звезды? Побывать бы на ней. Увидеть возле, потрогать.
В коране сказано: бог опустил с горных небес на землю огромную лестницу, по которой дух и ангелы восходят к нему. Найти бы ее! Но она - для небожителей. Людей и чертей, говорится в коране, задумавших влезть на небо, встретит яркий зубчато-мелькающий пламень. Так-то. Человек приравнен в священной книге к черту. Может, не зря вопрошал хмельной старичок Мохамед в Баге-Санге: 'Во имя бога - это во благо тому, кто верит в бога? Или во зло?'
- Зайдем ко мне,- предложил шейх Назир.- Я дам тебе 'Алмагест' Абуль-Вафы Бузджани. Он был из этих мест. Гордись, твой земляк. В этой книге он излагает учение румийца Птолемея о планетах. И еще я тебе дам 'Звездный канон' Абу-Рейхана Беруни. Его вещь - посерьезнее. Беруни намекает на вращение Земли. Хотя, правда, еще индус Арьябхата писал пятьсот лет назад, что она вертится вокруг своей оси и вокруг солнца. Читай на досуге, может, найдешь у них ответ на те вопросы, что тебя тревожат. Впрочем, вряд ли. Их самих многое сбивало с толку. С одной стороны - коран, с другой - истинное знание. И бейся, мечись между ними, как можешь. Видел пьянчуг? Пить грех, и хочется пить. Потому - разлад в душе.
Шейх Назир Мохамед Мансур - ученый известный, и Омара удивляло, что не купит он или не снимет себе хороший дом, живет в келье при медресе, как малосостоятельный приезжий ученик. Но зато, наверное, келья у него громадная, светлая, вся в коврах.
...Он чуть не упал, увидев келью шейха! Крохотная комнатушка. На земляном полу ветхий коврик. В одном углу - свернутая постель, в другом - сундучок, должно быть, с книгами. В нише - поднос, щербатые чашкиплошки. И все.
- Ты, конечно, проголодался,- сказал заботливо шейх.- Вот хлеб, вот дыня. Перекусим.
Перекусили. Дыня оказалась сочной, спелой, пахучей.
- У нас в Баге-Санге есть работник.- Омар рассказал о старичке Мохамеде, о его дырявом сарае.- Ну, он человек недалекий, несчастный. А вы-то умный, ученый...- Омар окинул унылым взглядом убогое жилье наставника и стесненно пожал плечами.
- Ум,- вздохнул шейх Назир.- Он удобен в известных пределах. Мало ума - плохо. Много ума - еще хуже. Хорошо человеку среднего ума, которого ровно столько, сколько надо, чтоб человек был доволен собою и жизнью. У него нет сомнений, и он благоденствует. А мы с тобою... Сейчас мы смотрели с тобою на звезды. Вселенная неизмерима. И что перед нею наша нужда и наше благополучие?
- Лет семи я мечтал стать бродягой.
- И будешь им! Если захочешь...
***
Звезды неслись по кривой в бесконечность и сверкали по-прежнему ярко. Но, поскольку их было все равно не достать, Омар, забыв о звездах, обратился к делам земным, человеческим. К тому его побуждала плоть. Будь хоть трижды умен и учен, от животной сути своей никуда не уйдешь. Если, конечно, ты не худосочный калека.
К четырнадцати годам его будто подменили: раздался в плечах, огрубел, вырос в дылду. Это уже другой Омар. Невыносимо наглый, до жестокости драчливый и даже - глупый. Юнец все чаще заглядывался на соседских девочек и еще пуще - на взрослых женщин, на их животы и бедра. По лицу пошла красная сыпь.
Однажды в знойный полдень, не находя себе места, он забрел в отцову мастерскую. Она состояла из низких тесных помещений, где работали пожилые мужчины, старухи и отдельно - молодые женщины и девушки. Здесь шили палатки, полосатые, белые, черные: хлопчатобумажные - летние, шерстяные - для курдов, арабов, белуджей, цыган и даже шелковые - для знатных людей.
Его угораздило попасть на женскую половину. Работницы разом прикрылись. Лишь Ферузэ, вдова лет двадцати семи, осталась с открытым лицом. Она имела на это право: когда-то, еще девчонкой, Ферузэ носила хозяйского сыночка на руках.
