подделывать такой перстень.
— Чем дальше заходит эта история, тем больше в ней темных мест, — заметил до сих пор упорно молчавший Дима. Ромка никогда не понимал говорит ли он серьезно или шутит. Не понял и в этот раз.
Багдасаров тем временем открыл дипломат и поставил на стол завернутый в хрустящий целлофан замок и коробку с перстнями. Теперь все семь ее ячеек были заняты.
Освободив замок от упаковки, Слава сказал:
— Пожалуй, самое время вставить ключ в замок...
Они неторопливо соединили перстни в нужном порядке. Толстая составная трубка, в которую превратились семь перстней, приятно утяжеляла руку. Все трое по очереди подержали ее в ладонях. Потом Багдасаров перевернул ее камнями вниз и решительно вставил в замок.
Трубка уверенно встала на место, тихо щелкнув.
Минута тянулась за минутой, в комнате повисло напряженное молчание. Они ждали, но ничего не происходило.
Наконец Ромка не выдержал:
— Где же дорога?
Его вопрос прозвучал на удивление жалобно.
— Я ничего не вижу...
Багдасаров внимательно взглянул на Ромку и отрешенно прошептал:
— Дорогу не обязательно видеть. По ней нужно просто идти. Где-то я это читал...
Шаг к столу они сделали одновременно, к столу, где покоился вставленный в замок ключ.
— Откуда я знаю? — сердито сказал Багдасаров, словно огрызнулся. — Не сработала, и все.
Ромка требовательно таращился на него и отставать не собирался. Перстни уже рассовали по ячейкам, замок, завернутый в замшу и целлофан, остался в центре пыльного стола.
— Может, мы не учли чего-нибудь. Не выполнили некое условие. Или, наоборот, сделали что-нибудь лишнее. Или выбрали неудачное время. Да мало ли? Что мы в сущности знаем? Почти ничего — собери ключ и вставь в замок. А вдруг это нужно делать лишь в полночь с четверга на пятницу, убив предварительно летучую мышь и сориентировав замок по компасу? Да чтобы в радиусе десяти метров не было ничего железного? А?
— Ерунда, — отрезал Дима.
Ромку распирала досада.
— Ерунда, конечно, — уныло согласился Багдасаров. — Но ведь не сработала эта штуковина?
Федоренко поморщился.
— Погоди, Слава, не пыли. Во-первых, с чего ты взял, что не сработала? Вдруг это мы, олухи, попросту ничего не рассмотрели? Думал над этим?
Багдасаров сел на диван.
— Иносказание? — неуверенно предположил он.
— Необязательно, хотя и не исключено.
— А что еще? Не отпирайся, старший, я вижу, что у тебя есть теория.
Багдасаров оттаял и вновь превратился в прежнего Багдасарова — пытливого, цепкого, расчетливого и спокойного. Ромке, как всегда, досталась роль слушателя.
Дима помедлил, словно взвешивал в последний раз свои мысли и доводы.
— Ты не задумывался, почему практически все восточные философские системы так или иначе называются «Путь»? Путь длинного кулака, путь дракона, звенящий путь? Даже каратэ — это «Путь пустой руки», а не просто «пустая рука», как все привыкли переводить. Каратэ-до!
— Своеобразный метод самоуглубления? — вдумался Багдасаров, подхватив мысль и развивая ее. — А что? Сколько мы документов переворошили, сколько информации впитали и перелопатили... Это ведь тоже способ самосовершенствования, путь к себе, грубо говоря. Хм, забавно!
— Другой вариант, — продолжил Дима. — Экзамен. Дорога открывается только со второго раза. Или с третьего. Цель — проверить, насколько ты в ней нуждаешься. Если один раз попробовал и охладел от неудачи — гуляй, такие не требуются. А если ищешь, пробуешь снова и снова...
— Да ты просто кладезь мудрости, — усмехнулся Багдасаров. — Только у тебя чересчур уж... астральный подход.
— Предложи материальный, — парировал Дима.
— Я уже предлагал: невыполнение какого-либо условия-фактора.
Дима покивал.
— Знаешь, — досадливо сказал Багдасаров, — поспешили мы с тобой в Киев. Зря не стали копаться в дневниках Филиппа-ключника. Откуда у него такое странное прозвище?
Федоренко пожал плечами:
— Еще не поздно!
Багдасаров вздохнул и глянул на Ромку.
— Вот так-то, Ромочка!
Улыбка его была азартной и чуть-чуть грустной. Ромка улыбнулся в ответ.
— Знаете, ребята... Мне кажется, вы уже давным-давно в дороге. Один я на обочине застрял. Возьмите меня с собой, а?
— То есть? — не понял Дима.
— Можно с вами в архив? Ни разу ведь не был. Авось, помогу что-нибудь раскопать.
— Эк хватил! — покачал головой Славик и обратился к Диме: — Ну, что, берем его?
— Но учти, — честно предупредил Федоренко, — архив Филиппа в Ярославле, а куда нас потом занесет...
— Ну и ладно, — не смутился Ромка. — Дорога есть дорога!
— Вот и отлично.
Багдасаров любовно уложил футляр с перстнями и замок в дипломат и направился к выходу. Только теперь Ромка вдруг увидел на внутренней стороне двери полустертую надпись: «Via est vita» — гласила она. — «Дорога — это жизнь.»
И Ромка понял, что согласен.
Пелена
Бойт ждал пятницы с отчаянием — ночь на субботу была первой ночью полнолуния. Значит, опять начнется... Боль во всем теле, приблизительно с полуночи. И слухи, слухи, ползущие по городку: «Вы слыхали? У Фарлингов сын пропал. И сарай сломан, а забор и вовсе в щепы...» «А следы, следы? Кто может оставлять такие следы на земле?» «Кто?» Потом, конечно, найдутся обезображенные останки молодого Фарлинга, жители торопливо попрячутся по домам, запирая двери и ставни, потому что покрасневшее солнце нырнет за горизонт и сразу же навалятся липкие июньские сумерки, а за ними — вторая ночь полнолуния.
Бойт удрученно вздохнул. Все началось недавно — это полнолуние всего третье. И все же... Уже четырежды находили истерзанные останки жителей Армидейла, неосторожно покинувших свои дома ночью. Несколько раз к утру оказывались полуразрушенными деревянные строения.
Городок погрузился в оцепенение. Обитатели отсиживались за мощными стенами старых каменных домов, понимая, что оборотень — кто-то из местных. Армидейл — такая глушь, что за ночь добраться от ближайшего селения можно разве что на самолете, а самолеты сохранились только в столице и, говорят, давно уже не летают. Горы и лес окружили городок с трех сторон, единственная дорога убегала на юг, где далеко-далеко, в неделе пути, лежит такой же замшелый городишко Гриборг.
Бойт торопливо шагал по улице, обдумывая то, что пришло в голову сегодня утром. Соседи безмолвно кивали ему — Бойт здоровался и сразу же опускал взгляд. Он боялся, как и все в Армидейле.
Правда, никто не мог узнать, что боится он совсем не того, что остальные. Самое парадоксальное —
