Ник взглянул на часы, прикинул, что в Англии сейчас около одиннадцати утра, встал, прошел к пульту, уселся и набрал в адресной строке вызов шефу. Питеру Шредеру.
Ответила заместительница — рыжая английская леди средних лет. Долорес Хиллхардт. Тоже светило эмбриомеханики мировой величины, тетка въедливая и строгая, но ничуть не вредная.
— Ник? — Она даже обрадовалась. — Тебя уже отпустили эти кабинетные крючкотворы?
— К сожалению нет, мадам. Скажите, я могу поговорить с шефом?
— Вообще-то он занят. У тебя что, проблемы, малыш?
— Откровенно говоря, да.
— Жди, — отрезала Долорес и пропала из кубического экрана.
Спустя минуту экран переключился, и из пространства над пультом на Ника взглянул шеф.
— Здравствуй, Ник. Я рад, что с тобой все в порядке. Я уже посмотрел твои отчеты — проблему с валлоидным синтезом мы действительно прошляпили. Ты молодец. Жаль, что тебе не удалось довести работу до конца.
— Спасибо, шеф, — от души поблагодарил Ник.
— Я слышал, у тебя какие-то проблемы с контактерами?
— Не то слово, шеф! Я ведь нарушил пункт три седьмой главы наставления... А до того, что мне при этом разворотили всю рабочую площадку, угробили все зародыши и выросшие механы, что сам я вынужден был спасаться на дереве — до этого им дела нет. Кстати, я арестован.
— Арестован? — Брови Шредера сошлись над переносицей. — С какой стати?
— Да все с той же.
— Так! Ты на «Калахари»?
— Да.
— Побудь на связи. Кстати, откуда ты меня вызвал?
— Из капитанской каюты. Капитан был настолько любезен, что предоставил мне эту возможность.
Ник покосился на капитана — тот невозмутимо сидел в кресле и глядел в какой-то пестрый журнал.
— А... Тогда можешь не висеть на связи. Я все утрясу и сам вызову «Калахари». Сиди тихо и на рожон не лезь. Понял?
— Понял, шеф! — с воодушевлением заверил Никита. — Жду!
Он отключился и встал.
— Капитан! Честное слово, офицеры вроде вас заставляют думать о военных как о людях, а не как о солдафонах. Огромное вам спасибо!
Капитан, казалось, не обратил на его слова никакого внимания. Он отложил журнал в сторону, потер переносицу и словно бы куда-то в сторону сказал:
— Из-под стражи я тебя освободить не могу, сам понимаешь. Лучшее, что тебе сейчас можно предпринять, — это тихо засесть в каюте. Поэтому я тебе объявляю капитанский арест. Бессрочный. Учти, без моей санкции Градиленко тебя оттуда вытащить не сможет. А когда твой шеф все утрясет — я арест сниму.
— Спасибо, капитан! — благодарности Ника не было предела.
— Конвой! — Капитан обернулся к пульту.
На пульте неусыпно мигал глазок громкой связи.
— Кстати. — Капитан словно бы вспомнил что-то и подошел к встроенному в переборку шкафу. Отвел в сторону дверцу, взял что-то продолговатое, замотанное в камуфлированную тряпицу. — Это не иначе твое?
Он осторожно развернул тряпицу, и Ник увидел свое ружье. Изрядно погнутое и слегка покореженное, но Ник узнал его даже таким.
— Мое...
— У тебя есть вкус, парень. Мои ребята его подобрали... Если б его нашел этот гриб, тебе бы пришили еще и статью о передаче аборигенам техногенных изделий из запрещенного реестра.
Ник судорожно сглотнул.
— Уляжется все — получишь обратно. Его еще можно починить.
— Спасибо, капитан.
Капитан спрятал ружье в шкаф, а в дверь как раз постучалась охрана.
— Сэр! — молодецки рявкнул давешний сержант.
— Поместить его под капитанский арест! — приказал капитан. — Без моей санкции не допускать никого. Повторяю: никого, включая офицеров корабля и гражданских лиц с любыми полномочиями. Местом содержания назначаю выделенную ему каюту. У каюты выставить удвоенную стражу, наряд назначить по распорядку. Выполняйте!
— Есть, сэр!
Сержант качнул толовой, приглашая (или веля?) вытряхиваться из каюты.
На пороге Ник хотел еще раз поблагодарить, но столкнувшись со взглядом капитана, проглотил готовую уже вырваться фразу и молча зашагал прочь следом за сержантом. Чуть поотстав от Ника, шествовали два десантника с лучеметами.
«Поздравляю, Ник, — сказал Капранов сам себе. — Теперь ты дважды арестован».
В каюте он с некоторым даже удовольствием послушал, как клацнул наружный запор, и с многострадальным стоном повалился на откидную койку.
Целых четыре дня Ник провел в полном одиночестве. Едой и питьем исправно снабжала корабельная линия доставки. Под койкой, которую, похоже, давным-давно не поднимали и не крепили в походном положении, обнаружился пластиковый ящик со старыми журналами. Терминала в каюте не нашлось вовсе — сначала Ник подумал было, что его просто отмонтировали. Но нет, «Калахари» оказался довольно старым крейсером, наверняка построенным еще до колонизации Офелии. Ник валялся на койке, читал журналы и ни о чем особенно не думал.
Первое время.
Но потом, на третий-четвертый день, в голову потихоньку начали лезть разнообразные мысли.
Как долго ему еще здесь торчать в четырех стенах? Вернее, в шести — «Калахари», похоже, проектировал латентный пчеловод. Все, что только можно было сделать шестиугольным или шестигранным, здесь таким и было. От формы помещений до поручней на стенах и потолке.
Крейсер может пробыть в зоне контакта сколь угодно долго, а запас автономии у такой громадины наверняка исчисляется годами. Из-под ареста Ника вряд ли освободят, несмотря на обещания Шредера. Если бы имелась такая возможность, шеф бы ее точно уже осуществил. Значит... До Земли — эта успевшая опостылеть каюта, а там — слушание дела, и прощай дальний флот? И кто-нибудь потом перед рискованным шагом будет думать-тревожиться: «Ох, вышибут меня из флота, как Гринева, Даусса или Капранова...»
Мрачная перспектива...
Ник вспомнил прибытие на Селентину, свои мысли о том, что космолетчики не любят космос, а любят кислородные планеты. И понял, что был тогда не совсем прав.
Может быть, он и не любил космос. Но все равно стремился туда. Мысль, что отныне предстоит сворачивать в зародыши устаревшие механы и выращивать на замену новые, посовременнее; что придется безвылазно торчать на Земле, в толпе, в мегаполисе; что вряд ли теперь светит всласть поохотиться в неведомой глуши — эта мысль Ника угнетала. Подавляла все его естество. Слишком уж он привык к свободе дальних рейдов.
«Нарвался все-таки... — подумал Ник с отчаянием. — Но ведь не мог я свернуть программу, не мог, не успевал! Я Бугу увидел буквально за четверть часа до землеходов... Неужели они не хотят этого понять?»
Ник представил лягушачье лицо Градиленко и вздрогнул от омерзения и злости. Может, не стоило швыряться табуреткой? Повилял бы хвостиком, изобразил раскаяние — глядишь, и обошлось бы выговором да штрафом. А так — прощай флот...
