долларами, засыпавшими пол.
Володя вспомнил старика, который приходил предупредить Еву. Его надо было срочно найти, старик должен был знать того человека, который это сделал. А где живет старик, должна знать Далила! Она как-то рассказывала про потрясный ужин в квартире старого поляка.
Володя обрадовался, что можно что-то делать, заспешил, по лестнице сбежал через две ступеньки и налетел на двух милиционеров, поднимавшихся в квартиру Евы Кургановой. Володя рванулся, расталкивая их, и был задержан до выяснения обстоятельств.
Обстоятельства выяснялись почти три часа. Сначала Володя кричал и требовал, потом просил, чуть не плача. В пятый раз рассказывал очередному чину, как видел Еву в последний раз, в пятый раз показывал шишку на затылке и стучал отчаянно кулаками по столу. Для себя он определил, что про поляка говорить нельзя. Он вдруг как-то сразу понял, насколько это все серьезно, и прокусил губу, вспоминая свои насмешки над Евой.
Потом он дал подписку о невыезде и вырвался на ночную улицу почти невменяемый.
Доехав на такси к дому Далилы, Володя уговорил себя успокоиться, но Далила, открыв дверь в ночной рубашке, сразу с ужасом уставилась в его безумное лицо.
— Еву увезли, когда мы были вместе, когда мы… это самое… Меня ударили по голове, я зашвырнул ее пистолет, он мне действовал на нервы, ты должна немедленно вспомнить, где ты ела с Евой у старика- поляка, — выпалил Володя, схватив Далилу за плечи и тряся.
— Сядь! — сказала Далила, начав дрожать всем телом.
Она освободилась от рук брата и закрыла дверь. Потом стала подталкивать его к кухне, закрыв дверь комнаты, где спал сын.
Володя набрал стакан воды из-под крана ч выпил с жадностью. Он рассказал Далиле, как провел три часа в милиции, как именно он лежал на Еве, когда получил по голове, и потребовал, чтобы она быстро вспомнила, где живет поляк, раз уж она, Далила, во всем виновата.
— Почему это я виновата? — шепотом спросила Далила, быстро заплетая пушистую желтую косу. — Ты хочешь вляпаться еще во что-то, зачем тебе этот поляк? Пойми, ты ничем ей не поможешь! Это не твои игры!
— Я запрятал ее пистолет в одном месте! — тоже шепотом сказал Володя, шипя Далиле в лицо. — Ты хоть понимаешь, что этого бы не произошло, если бы не твои идиотские объяснения, твоя долбаная психология! Я был бы начеку! Я бы хоть пистолет ее не забросил, как… как последний!.. Господи, это все из-за меня! И из-за тебя. — Он опять схватил Далилу и потряс. — Ты ни черта не смыслишь в людях, а я-то считал тебя специалистом!
— Брось меня! — Далила извернулась и укусила Володю за руку, он отпустил ее, взмахивая кистью руки. — Это ты ничего не понимаешь!
— А-а!! Ты сделала это специально! Ты специально несла всякую чушь про ее комплексы, у тебя выходило, что она просто хочет привлечь мое внимание, привязать меня, этакая фантазерка с вывертом!
— Противный глупый мальчишка, застрявший между пятнадцатилетием и старостью! Тебе нужен кто-то, кто виноват? Так посмотри на эту рожу! — Далила сунула близко к самому лицу Володи небольшое зеркальце, приплюснув ему нос.
Володя вышиб зеркальце из ее руки и надавал ей пощечин, Далила наклонилась и протаранила его живот головой, после чего они свалились на пол и сцепились, выдергивая друг другу волосы и кусаясь. Они катались по полу, насколько это позволяло пространство небольшой кухни, стараясь не шуметь, только иногда кто-нибудь из них громко вскрикивал.
Устав и обессилев, они затихли, все еще сцепившись, и заплакали. Сначала Далила, всхлипывая и дергая носом, а потом и Володя, молча вытирая несколько щекотных дорожек слез на висках.
Рано утром, около семи часов, сын Далилы обнаружил мамину кровать пустой, сонно заглянул в ванную, а потом прошел на кухню.
Потирая глаза и зевая, мальчик спокойно рассмотрел спящих на полу Далилу и Володю. У Далилы под глазом сочно темнел синяк, у Володи запеклась кровь на длинных царапинах на щеке, но они лежали крепко обнявшись, и лица их были спокойными.
Мальчик переступил через спящих и стал наливать чайник.
Гнатюка вызвали на место происшествия ночью. Он в полном недоумении осмотрел квартиру Евы Кургановой, кухню, засыпанную долларами, и поинтересовался, не нашли ли ее оружие. На улице ему быстро показали, расстегнув черные мешки, лица двух охранников. Он приказал своим сотрудникам проехать с ним к Волкову, и через полчаса испуганный, но принявший душ и переодевшийся Волков подробно рассказывал, как он испугался, как стреляли по приехавшей охране, как затолкали Еву в машину, номер которой он не видел, зато хорошо запомнил номер первой машины, которая «пасла» Курганову от работы до дома.
Гнатюк не сказал ни слова. Он молча смотрел в лицо Волкова, приглаживающего постоянно во время своей исповеди мокрые волосы со лба назад, к затылку. Потом Гнатюк сделал то, о чем еще долго будут изумленно вспоминать сопровождающие его сотрудники. Он прошел в ванную комнату Волкова, одежда кучей валялась на полу. Гнатюк отбросил лежащую сверху рубашку, майку, взял в руки джинсы и вытащил из них трусы, темнеющие довольно большим коричневым пятном. Гнатюк поднял эти трусы вверх, разглядывая, и слегка потянул носом, хотя запах был слышен даже стоящим в коридоре.
Лицо Волкова пошло красными пятнами, Гнатюк протянул ему трусы и только тут заговорил.
— Если бы не эти обделанные трусы, которые действительно доказывают, что ты испугался, я бы тебя арестовал немедленно — за соучастие в похищении. Твое счастье, что ты не успел их постирать, — сказал он и уехал.
В машине Гнатюку сообщили о вызове в один из складов в центре, из которой вырвалась большая заграничная машина, пробив ворота. Прибывшая милиция обнаружила внутри склада жилой павильон и в нем мужчину неопределенного возраста с большим деревянным клином в груди. При обыске в ангаре обнаружены: автомобиль иностранного производства, большая партия комплектов для алмазообрабатывающих машин и мужчина среднего возраста, прятавшийся среди коробок и отказывающийся отвечать на вопросы. Владельцу ангара позвонили, он едет.
Гнатюк подъехал к ангару одновременно с Федей.
Федя показал документы и прошел в ангар вместе с работниками управления. Он осмотрел стол, внимательно склонился над Максом, обошел павильон, заметив на полу разбитый магнитофон. Ему закричали грубо и предупредили об отпечатках пальцев.
— Кто это сделал? — спросил Федя, проведя ласково рукой по бритой голове Макса.
— Это я сделал! Я! — закричал незамеченный Федей в темном углу небольшой всклокоченный человечек в наручниках. — Это я убил Макса-людоеда, я, Ангел Кумус!
Федя с таким недоумением уставился на Ангела, что Гнатюк вздохнул. Он надеялся, что хозяин склада хоть что-то понимает в этой чертовщине.
Приехавший врач сказал, что по предварительному осмотру смерть Макса наступила от сильного смещения либо перелома шейных позвонков. Федя опять уставился на Кумуса, вытерев ладонью пот с лица.
— Это я сделал! — кричал Ангел, прикованный наручниками к стулу и топавший в исступлении ногами. — Он ел детей!
Федя сообщил, что ничего, кроме джипа, не пропало, подписал протокол и вышел из ангара к своей машине, в которой его ждал секретарь.
— Она там? — спросил секретарь.
— Нет. Там какой-то хлюпик орет, что это он сломал шею Максу, а потом заколотил ему клин в сердце, это все ненормально, так не может… Так не должно быть!!
— Да это Ангел Кумус, он безобиден, — сказал секретарь.
— Макс собирался ужинать, — сообщил Федя тихо.
— Это проблема, — согласился секретарь. — Но ведь у него справка была, откуда ты мог знать, что именно едят на ужин твои работники.
