— Нет кассеты из магнитофона.
— А вот это самое плохое. Кто взял, как думаешь?
— Я не могу думать, я первый раз в таком дерьме: Максу ломают шею, баба сбежала на джипе, потом пришел этот идиот с клином!.. Так бывает только в кино… я не знаю, так не бывает! Сломать Максу шею!
— Ну ты же знаешь, Макс такой беззащитный, когда ест.
— Либо он не успел поесть, либо съел на этот раз все вместе с одеждой, — задумчиво предположил секретарь.
Ева Курганова очнулась в машине, когда турок, сидевший с ней на заднем сиденье, отложив пистолет, двумя руками расстегивал на ней брюки, сопя и убежденно лопоча что-то в лицо. Его напарник за рулем иногда возбужденно оглядывался, стараясь не пропустить самое интересное. Ева зажмуривалась от боли в голове, лицо турка расплывалось и множилось черными усами. Она уговорила себя собраться, взяла турка за волосы сзади, откинула его голову, внимательно посмотрела в глаза и улыбнулась лукаво, проведя медленно указательным пальцем по улыбке, чуть раздвигая губы.
Турки быстро посовещались и остановились, въехав в подворотню. Пока шофер выбирался из машины, чтобы сесть третьим сзади, Ева очень удивила возбужденного турка, наставив на него его же пистолет. Турок неуверенно улыбнулся и протянул руку к оружию медленно и удивленно. Ева сразу выстрелила, и шофер, уже открывший заднюю дверцу, полез к кобуре, отпрыгивая. Потом он увидел наставленное на него дуло и побежал, подпрыгивая на ходу и вскрикивая, потому что Ева стреляла по ногам, иногда зажмуривая глаза от сильной боли в голове. Турок забежал во двор и спрятался. Когда джип отъехал, он осторожно вышел к подворотне и обнаружил своего напарника раненого, лежащего на мокром асфальте.
Ева бросила машину почти сразу, нашла телефонную будку и застыла в ней, прижав к себе трубку телефона. Под унылый гудок она вдруг поняла, что есть только одни человек, которому надо звонить, и набрала номер телефона Хорватого.
— Это Ева. Помоги по старой дружбе. У меня, наверное, сотрясение мозга. Я сделала побег Слонику из тюрьмы, меня пытаются выкрасть — сначала наши, теперь, похоже, турки. Тихвинский переулок, я на улице.
Хорватый прижал трубку своего телефона к груди, закрыл глаза и застыл на несколько секунд. Потом он осторожно оглянулся на спящую жену — она была беременна, плохо спала и раздражалась по малейшему поводу.
— Я приеду к тебе, — сказал наконец Хорватый тихо. — Что там у тебя рядом, магазин, аптека?
— У меня тут небольшая церквушка, да, и аптека есть.
— Подойди к аптеке, присядь где-нибудь, я помигаю фарами.
Хорватый быстро одевался, мучительно раздумывая. Одевшись, он решительно вздохнул и набрал номер телефона. Он сначала не поверил Еве насчет этого побега, но, быстро сопоставив некоторые факты, понял, что все это не бред.
По телефону Хорватый говорил короткими фразами, стоя по стойке «смирно». Его пожурили за нервозность и посоветовали не ездить на встречу и не мешать разобраться с этим делом Главному разведывательному управлению.
— Она это все сделала по глупости! — повысил голос Хорватый.
— Не мечи икру и не создавай панику. Разберемся, — ответили ему и положили трубку.
Хорватый сел, окаменев. Он вспомнил, как Ева пришла к нему домой и задавала странные вопросы. Он знал, как там разбираются. Почему она позвонила ему? Она назовет его. Большие неприятности. Глупость в государственном масштабе. Прощай, звездочка.
— Не мечи икру. Не мечи икру, — повторял он, как заведенный.
Хорватый проверил свое оружие и осторожно щелкнул дверью, выходя. Он все повторял и повторял про икру, в машине двигался автоматически, через полчаса он заметил, что небо стало светлеть. Он вздохнул глубоко, перестал бормотать и понял, что едет убить Еву.
Хорватый приехал первый. Въезжая медленно и почти бесшумно в узкий переулок, он наткнулся взглядом на небольшие, чуть подсвеченные холодным рассветом купола церкви.
Сигнал тревоги поступил на пульт управления в шесть тридцать утра, через семь минут группа захвата была у Тихвинского переулка.
Гнатюк узнал о происшедшем в семь двадцать, его попросили приехать к аптеке в Тихвинском и поговорить со свидетелем. Наметился след Евы Кургановой.
Свидетелем оказалась невысокая полная женщина. Мария Игоревна работала этой ночью, дежурила в аптеке. Моргая белесыми ресницами и постоянно вытирая рот рукой, она выслушивала вопрос, внимательно склонив голову набок. Потом повторяла последние слова, опять думала и начинала отвечать с вопроса.
— Когда я ее заметила?.. А как не заметить? Фонари хорошо горят, она медленно подошла и села вот тут, скрючившись, — женщина показала сквозь стеклянную витрину аптеки на улицу, — тут ниша такая. Она и села. Мне ее с краю видно было, сидит, дрожит. А когда пистолет она достала, я сразу подумала — все! Наркоманка, будет грабить аптеку. Я пошла звонить. Куда я звонила… А куда я могла звонить? В милицию звонила, ноль-два! Они мне и говорят, посмотри, говорят, внимательно, может, это и не пистолет. А я что, пистолетов много видела, да еще и ночью. Может, говорю, и не пистолет. Тогда, говорят, тетка, звони, когда начнет стрелять, вот так! Я пошла смотреть, чего она делает. Она вот так скрючилась, холодно ведь! Сидит, дрожит. Я стою здесь, у окна, смотрю. Я вот так присела за витриной, меня не видно, а она сидит. Тут машина тихо так едет, вон оттуда. Какая машина?.. А я по чем знаю, какая она? Машина и машина, едет тихо. Эта сидит, не встает, вжалась в стену. Я смотрю. Машина давай фарами мигать. Она сидит. Я подумала, может, померла. У нас в прошлом месяце так один бомж и помер, прям вот тут, у двери, но не в мое дежурство. Потом смотрю — не померла. Тихо так распрямляется, встает. Только она встала, а с той стороны еще две машины. Вот этот, который представительный лежит, — Мария Игоревна показала на улицу пальцем, — ну, который приехал первый, он тоже заметил машины, вышел и стоит. Она, бедняжка, от стены отошла, один шажочек сделала, а тут еще две машины! Вон оттуда! Да громко, с визгом, на полном ходу! Я думала, в аптеку врежутся. Этот, первый, закричал: «Ева! Ева!» — я уже говорила вашим, я хорошо это слышала, у меня хороший слух! Она и побеги к нему! А он и выстрелил! В нее! Она упала, за бок схватилась. Тут все стали стрелять. Которые приехали вторые, верно, чеченцы. Черные, страшные и орут не по-нашему. Которые последними прибыли, вон та машина стоит, справа, так в специальной форме были и в шлемах, у них, получается, только одного и ранили. У чеченцев сразу упали двое, а этого, представительного, я не знаю, как убили, потому что не выдержала и побежала в коридор звонить. Я, значит, опять — ноль-два, и кричу, все, мол, уже стреляют и уже точно из пистолетов и автоматов! Куда женщина делась?.. Куда она могла раненая деться? Ее чеченцы в машину затащили, считай на ходу втаскивали, у нее ноги еще волоклись по дороге, а потом затащили… Эти, в шлемах, стреляют, стреляют, а все мимо. Ну, потом все тихо стало, мне, значит, стучат в дверь и спрашивают: «Это вы вызывали?» Я открыла, говорю, два раза вызывала, если бы вы, охламоны, приехали сразу, когда она только пришла! А они спрашивают: «Ну и что тут у вас случилось?» Так и спросили. Я говорю, ничего не случилось, постреляли маленько, а так все в порядке, аптека цела, можете уезжать. Потом приехали другие, а потом еще вы, я уже третий раз рассказываю, запишите меня на магнитофон, устала.
Гнатюк вышел в холодное утро. Хорватый лежал, раскинув руки, у своей машины. Гнатюк задумчиво постоял над ним и пошел посмотреть на других убитых. Раненого спецназовца увезла «скорая». Гнатюк чудовищно устал и ничего не понимал.
На утренней оперативке в управлении Гнатюк сообщил, что на магнитофоне со склада, на стуле с убитым и на металлической двери есть отпечатки Евы Кургановой. Описав вкратце происшествие в Тихвинском переулке, Гнатюк предложил такую версию:
— Ева Курганова после похищения ее из квартиры пыталась сбежать из склада. Ничего не скажу про убийство охранника склада, ему свернули шею, но была ли это Ева — вопрос. Дальше она звонит человеку, которому доверяет, и называет место, где будет ждать его. В это место приезжают одновременно:
