турок, в рабочей одежде и берете. Ева профессионально скользнула взглядом по его рукам и испугалась. Это были очень ухоженные и слабые руки с безупречным маникюром. Турок смотрел на нее задумчиво, как на редкое насекомое, с налетом изумления и брезгливости. Черты лица у него были не правильными, как у хорошего комика.
— Я хочу пить, — сказала Ева. — Кто здесь главный?
Слабый намек на улыбку на смешном лице.
— Чего тебе надо?
Турок молча и удивленно продолжал смотреть на Еву. Ему только что сообщили, что заказанный побег исполнен, что все в порядке и Слоник благополучно отбыл в Турцию. Турок спросил, правда ли, что дело сделала женщина. После долгого молчания большой и дорогой чин из ГРУ сказал, что не обсуждает своих специальных агентов с заказчиками. Теперь турок пытался понять, что за игру с ним ведут, и с удовольствием разглядывал «специального агента».
— Где Паша Закидонский? — спросил турок тонким и противным голосом и показал Еве кассету. — Какая такая больница?
— Опять сначала. — Ева вздохнула. — Мне это надоело, я буду говорить только с вашим главным.
— Здесь я главный.
— С таким-то тенорком? — Ева откинулась на подушку и с тоской посмотрела на стол. Там слабо светился длинный и тонкий стакан.
— Ты сказала этому… большому человеку, что убила Пашу.
— Слушай, если при тебе начнут жрать ребенка, ты и не то скажешь! Дай мне попить, я тебе объясню, почему хочу говорить только с твоим хозяином.
Смешной человек задумался. Потом согласно кивнул и налил Еве полный стакан воды.
Ева с удовольствием дождалась, открыв рот, пока скатится последняя капля.
— Я в детстве, — сказала она, отдышавшись, — когда очень хотела пить, представляла, что иду по пустыне. Жара, песок, а там, далеко, в горячем воздухе стоят пальмы, течет ручей. Надо только иметь терпение и дойти. — Ева поняла, что нельзя говорить о смерти Слоника либо надо тянуть время. Должны же ее в конце концов найти! — О чем я говорила?.. А, почему я хочу только с хозяином… Ну, сам посуди. Меня вытащили из квартиры практически голую. Привезли не к хозяину, а к больному идиоту, который стал при мне жрать… Нет, не могу. Как только он подавился, появились твои соотечественники, стрельба, то-се. У тебя нет такого чувства, что это еще не все? — Ева устала говорить, но испуг изобразила хорошо — турок быстро оглянулся. — Вот увидишь. Меня захотят выкрасть еще какие-нибудь исполнители. И так будет продолжаться до бесконечности. Да! Выход один: поговорить сразу с твоим хозяином. Твой хозяин скажет другому, хозяину другого места… — «У меня бред», — подумала Ева. — Чтобы ты лучше все понял, мне кажется, что, как только я поговорю хоть с одним хозяином чего-нибудь в этой прибабахнутой стране, меня сразу оставят в покое. Потому что все хозяева, они заодно, понимаешь. Они — в системе! Они друг другом существуют.
Турок задумчиво смотрел на затихшую Еву. Потом он позвонил, чтобы посоветоваться. И ему сказали, какие, мол, проблемы, в самом деле! Хочет говорить с хозяином, так в чем дело, отвези ее к хозяину, тем более что Паша действительно может быть в Турции. А давить, сказали, не надо. Она слишком слаба, окочурится, а вдруг она и правда специальный агент! Не трогать, не злить, накачать ее как следует, хозяин разберется.
Ева почувствовала, что ее одевают. Потом ей профессионально сделали укол в руку, и она заметила, что мир резко изменился. Женщина красила Еве губы и одевала ее как куклу, а Ева полюбила эту женщину всей душой. Но не все вызывало у нее припадки любви. Рассмотрев себя в зеркале, одетую и раскрашенную очень оригинально, Ева сказала, указывая пальцем:
— Гнуснятина! Мне не идет такое красное! Гнуснятина, но вы все такие хорошие. Сделаете меня наркоманкой — пристрелю!.. — Ее держали под руки двое мужчин, и она погрозила им пальцем. — А вон там сидит тролль! — Ева нашла в зеркале отражение сжавшегося в углу мальчишки. — Ах ты проказник!
И смешной турок переоделся. В строгом костюме с галстуком он был нелеп и страшен.
— Будешь вести себя тихо, делать все, что скажем, через пару дней привезу тебя к хозяину. Называй меня Коля.
— Не пойдет! — замотала головой Ева. — Вот если ты выбьешь себе один глаз… правый!.. Нет, левый! Да! Вставишь металлические передние зубы и сделаешься китайцем, тогда — да!
Через два часа Ева стояла, пошатываясь, у регистрационной стойки в аэропорту. Молоденький милиционер с жалостью и отвращением смотрел на разукрашенную проститутку рядом с маленьким, увешанным золотом богачом. Богач отдавал приказания своему слуге или шоферу, тот держал нелепо одетую женщину под руку и иногда заботливо вытирал ей лоб платком. Маленький богач заметил внимание милиционера, заискивающе улыбнулся и кивнул на женщину:
— Перебрала немного… Бывает.
Богач был гражданином Турции, а говорил по-русски чисто. Женщина была русской, по паспорту Екатериной. Она летела с богачом в южный город. Милиционер смотрел на длинные стройные ноги из-под очень короткого кожаного плаща с меховой опушкой. Лиловые панталоны с кружевами до колен, черные чулки, туфли на высоких каблуках, красные перчатки, расшитый золотыми фигурами невесомый длинный шарф… Чего-то не хватало… Сумочки с косметикой? Багажа было мало. «Оттянутся пару дней в каком- нибудь дорогом пансионате — называется, отвезет девочку на юг»«, — подумал милиционер и попросил открыть большой саквояж.
— Вы летите практически в другую республику, вы это знаете? Это уже заграница. У вас есть украинские визы?
Богач кивал головой, напряженно следя за руками милиционера.
Странно, но и в дорожной сумке тоже не было ни одной женской тряпки.
Богач отошел к стойке и стал собирать документы и билеты. Женщина вдруг сказала тихо, но отчетливо:
— Лейтенант, передай в милицию, что меня увозят.
Державший ее под руку шофер богача улыбнулся и прижал к себе женщину посильней. Она прикусила губу. Теперь у нее еще и ноги стали подворачиваться, шофер почти что держал ее на весу.
— Скатертью дорожка! Москва чище будет. — Лейтенант вдруг рассердился неизвестно на что — женщина, что ли, уж очень хороша… если отмыть?
Он постучал по стойке, подзывая следующих пассажиров. Но через минуту что-то заставило его оглянуться. Женщина заходила в стеклянные двери на посадку, она тоже оглянулась. По ее подбородку стекала струйка крови из прокушенной губы.
Лейтенант чертыхнулся и пошел звонить.
— Слушай… Не знаю, как объяснить, но что-то мне не нравится. Турок один уезжает к морю с пьяной проституткой. Да нет, багажа мало и женских вещей нет, а так все в порядке. Осмотрел. Хорошо осмотрел. Она почему-то сказала, чтобы я позвонил в милицию и сказал, что ее увозят. А я откуда знаю, что дальше?! — закричал милиционер. — Совершеннолетняя, — он немного успокоился и разозлился на себя, — паспорт обычный, чего тут разговаривать, ты запиши, кому надо — разберется! Нет, не испугана, она пьяная была! Нет, не плакала, улыбалась как идиотка. Нет, не красивая, а очень красивая! — Лейтенант зло грохнул трубкой.
Он закончит дежурство и пойдет пить пиво в бар в аэропорту. Потом его подвезут домой, и он заснет в машине, привалившись неудобно к окошку и отлежав щеку. А дома не станет раздеваться, ляжет одетый на диван и провалится в сон, совершенно забыв про женщину в аэропорту, пока в восемь тридцать утра его не разбудит звонок телефона. Еще плохо соображая, он приедет в обшарпанное здание районного УВД и там с ужасом уставится на фотографию Евы Кургановой в милицейской форме, и в сердцах стукнет кулаком по столу, и опрокинет нечаянно пластмассовый стакан с карандашами и ручками. Эти рассыпанные карандаши на старом линолеуме возле начищенных до блеска чьих-то сапог… Это именно они станут магическим знаком страха и отчаянья. Лейтенант сделается отличным сыскарем, но всякий раз, когда он, уже капитан… майор… будет бессилен перед опасностью, на грязный линолеум будут сыпаться
