— Так ли? — прищурился начальник полиции, явно копируя прищур монарха на портрете. — Вы прекрасно говорите на итальянском. Правда, чувствуется жесткий акцент.
— Ничего удивительного, я шотландец.
— Скорее австриец. — Симоне весело захохотал, довольный своей шуткой. — Австриец, выдающий себя за шотландца! Как же вы, господин коммерсант, — последнее слово он произнес с оттенком издевки, — не побывали ни в одной фирме или банке Генуи? А ведь там полный простор для торговцев колониальными товарами! Генуэзцы начали это дело задолго до британцев. Непростительный промах!
— Я не понимаю вас, — упрямо повторил Роберт, чувствуя, западня вот-вот захлопнется и ему придется либо полностью раскрыться, либо отдуваться за чужие грехи. Кто знал, что треклятый Мирадор со своими дружками напортачит и придется сходить на берег вместе с пленником? Посещение Италии не входило в планы Роберта, и он не имел подходящей легенды, украшенной, как корона драгоценными камнями, массой достоверных фактов и имен. Тогда он легко мог бы сослаться на банкиров или купцов и ищейке не оставалось ничего иного, как заткнуться, но… Теперь приходится изображать тугодума и плести об интересах фирмы в Турине.
— Мы договаривались поговорить откровенно, — напомнил Филиппо. — Но вы не хотите признаться, хотя я располагаю доказательствами, необходимыми для вашего изобличения. Чистосердечное признание облегчит не только вашу душу, по и участь! Клянусь, я сам походатайствую за вас перед Его Величеством и попрошу помиловать.
«Врет, — подумал англичанин. — Хочет получить орденок или повышение в чине и требует от меня каких-то дурацких признаний, а как только я поддамся, тут же сунет мою голову под топор, а сам поднимется на следующую ступеньку административной лестницы. Речь явно идет не о пленнике. Но о чем? В чем я должен признаться этому „гению сыска“?»
— Я не понимаю вас, синьор Симоне! В чем я должен признаться?
Начальник полиции лукаво погрозил ему пальцем, перегнулся через стол и понизил голос:
— Вы хотите, чтобы я сам сказал об этом? Так? Вы связаны присягой? Вы австрийский шпион!
— Это даже не смешно. — Роберт поджал губы. — Это просто глупая шутка. Я никогда не бывал в Австрии и клянусь, что не имею никакого отношения к ее секретным службам, если таковые там имеются.
— Они имеются у каждого уважающего себя государства, — самодовольно заметил Симоне. — Итак, вы признаете, что являетесь австрийским агентом? Проще говоря, шпионом, проникшим на нашу территорию?
— Скажите, вы сумасшедший? — вполне серьезно спросил англичанин.
— Вот вы как? — Начальник полиции нисколько не обиделся. — Я уважаю вашу выдержку и стойкость. Поэтому дам время подумать: хочет ли ваша шея влезть в петлю и узнать, сколько весит задница? Поверьте, она всегда перетягивает!
— Не сомневаюсь, — сухо заметил Роберт, — но уверен, что вам скоро придется приносить мне глубочайшие извинения.
Филиппо скептически хмыкнул и позвонил в маленький серебряный колокольчик. В кабинет вошли двое полицейских и встали по бокам сидевшего на стуле англичанина.
— Итак, — Симоне откинулся на спинку кресла, — вы не желаете признать свою вину?
— Нет, синьор. — Роберт поднялся. Похоже, несколько затянувшийся фарс близится к развязке?
— Тогда подумайте.
Начальник полиции сделал знак подчиненным, и те железной хваткой взяли англичанина за локти ловко развернули задержанного, потащили его во двор и втиснули в закрытую карету, зажав на сиденье с двух сторон. От полицейских крепко пахло потом, дешевым вином и луком. Роберт хотел достать из кармана надушенный платок, чтобы демонстративно прикрыть им нос, но его поймали за запястье — лапы у подчиненных Симоне оказались не хуже стальных браслетов. Англичанин решил не сопротивляться — все равно эта глупая комедия скоро закончится.
Куда они ехали, он не видел, поскольку конвоиры опустили черные шторки. Примерно через час Роберт очутился во дворе мрачного здании, окруженного высокой стеной. Неужели тюрьма? Конвоиры опять подхватили его под руки и втащили в канцелярию. Молодой чиновник в очках начал задавать вопросы: имя, подданство, вероисповедание, род занятий.
— Я могу жаловаться? — прервал его англичанин.
— Конечно, — тут же откликнулся чиновник. — Королевскому прокурору и министру полиции. Бумагу и чернила вам принесут в камеру.
— В камеру?! Мне не предъявили никаких обвинений!
— Ошибаетесь, синьор. Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу Австро-Венгрии. Снимите пояс и галстук, отдайте подтяжки, часы и все имеющиеся при вас бумаги. Мы внесем все это в опись.
— Фантасмагория! — Роберт ошалело покрутил головой. Такого поворота событий он не ожидал.
Спустя полчаса его заперли в одиночной камере с единственным узким зарешеченным окном, выходившим во двор. На стене висело обязательное для всех итальянских присутственных мест распятие, под ним деревянные нары вместо кровати, прибитый к полу табурет и откидной стол. В углу прикрытый деревянной крышкой бак — параша. На ее крышке стояли таз и кувшин с водой для умывания.
«Ну, Мирадор, — подумал Роберт, — если ты не вытащишь меня отсюда до завтра, пеняй на себя! А пока нужно написать королевскому прокурору и министру полиции — пусть этого самодовольного болвана Симоне взгреют по первое число и отучат выступать с таким апломбом. Где обещанные бумага и чернила?»
Англичанин начал стучать в дверь и чуть не разбил себе кулаки, пока пришел надзиратель. Приоткрыв «глазок», он сердито буркнул:
— Чего шумишь? Хочешь, чтобы надели кандалы?
— Дайте бумагу и чернил! Я должен написать жалобу королевскому прокурору.
— Завтра. Сегодня уже все жалобы отправили. — «Глазок» закрылся.
Роберт подошел к окну и поглядел на часового, стоявшего у полосатой будки около ворот. Косые лучи заходящего солнца взблескивали на примкнутом к ружью штыке, окрашивая его алым, словно он уже обагрился свежей кровью. Англичанин зло стукнул кулаком по решетке: ну, Мирадор! Если бы не его слюнтяи, «Благословение» уже подходил бы к Гибралтару, а то и миновал его…
Устроившись напротив распахнутого окна, Кутергин и да Эсти через подзорные трубы разглядывали дом, в котором по сведениям, полученным синьором Лоренцо, содержали слепого шейха. Трехэтажный, с мансардой, он стоял на другом берегу реки, чуть наискосок от дома, который занял по приезде в Модену маркиз. Если сведения, добытые моссадиери, верны, то в данный момент Мансур-Халима и его родственников и друзей разделяли лишь стены домов, с полверсты пространства и мутноватые, отливающие зеленью воды реки, ниже по течению впадавшей в знаменитую По.
Федор Андреевич внимательно осмотрел зарешеченные окна второго этажа, каменную кладку стен дома, быстро текущие воды и скалистый обрыв. Кстати, он просто плевая горушка по сравнению со скалами, где приходилось ползать вместе с Али-Резой, спасаясь то от исмаилитов, то от погони вольных всадников. Неужели и Мирт в этом доме под черепичной крышей, а вместе с ним заветная шкатулка, книга и сумка с бумагами? Капитан был уверен, что на набережной в Генуе видел именно Мирта, переодетого в европейское платье, — слишком страшную память оставил по себе Желтый человек, чтобы перепутать его с кем-либо. Это сильный, злобный и опасный противник, и он готов драться до тех пор, пока его не убьют.
Интересно, выпускают Мансур-Халима погулять, или нет? Хорошо, если слепцу дадут подышать — он привык к свежему воздуху и долгое пребывание в душных комнатах быстро начинает сказываться на его самочувствии и настроении. Федор Андреевич помнил как в старинной крепости старик большую часть времени проводил на улице и был полон оптимизма, трезво смотрел на вещи, искал выход из западни, а посидев у исмаилитов под замком, как-то потух, сильнее сгорбился и разом постарел на десяток лет. По крайней мере именно таким увидел его капитан, когда попал в комнату пленников.
