Центр композиции, крепыш-коротыш в кожанке и шляпе («Холодно же. Денег на шапку нет, бедный, форсит, чем может», – успело машинально промелькнуть в голове) сунул руку в карман, там металлически щелкнуло; крайние двинулись на полшага вперед. Валя заслонила Игоря:
– Не троньте его!
– Трогать будем тебя, – открыл коротыш.
– Чо ж – она тебя любит, а ты за нее не тянешь, – укорил Игоря крайний, явственно отводя руку для простецкого маха в ухо.
Для интеллигента всегда болезненна мысль о физической расправе. Настолько болезненна, что вытесняет прочие мысли и рефлексы и парализует. Чтоб оказать сопротивление неожиданному, опасному и превосходящему противнику – надо иметь крепкие нервы или постоянный бойцовский навык: интеллигент не имеет ни того, ни другого.
Глумливые смешки и опасные жесты достигли грани кошмара: нас, сейчас, здесь, за что, не может быть, неправда! Бежать? Но вдвоем не убежишь. Беззащитность ужасала.
Валина внешность была удостоена высокой оценки в крайне унизительной форме. Игорь молчал.
– А я бы на твоем месте его не защищал, – сказал ей коротыш. – Он ведь тебя не защищает, а? Что, обосрался, кавалер?
Вслед за чем крайний навесил кавалеру в выцеленное ухо, и темнота для последнего расцветилась искристым фейерверком. В секунды, пока он был оглушен, Валя ощутила безмерно оскорбительные похлопывания по местам, в лицо ей выдулась струя дешевого табачного дыма, насмешливое:
– Нич-чо, трахать можно… мотайте, чего перебздели!
И скрип снега за спиной: сцена окончилась.
Подобное унижение способно испортить мужчине всю жизнь. И пусть Валя уверяла, что Игорь молодец, не стал связываться с бандитами, показывала сочувствие, жалость, облегчение, мол, все нормально, он подыгрывал; чудовищная неловкость осознавалась непоправимой, неизбывной.
Чего испугался, терзал он себя, возвращаясь. Ну, набили бы морду. А если б пырнули? Вряд ли до смерти… героем бы выглядел. Обгаженность…
– Леня, – спросила жена, – как же так выходит? Человеку говорят: ты подлец, а он отвечает действием: зато я сильнее тебя; и еще остается прав перед людьми. Бред! Слабый не виноват в своей слабости! А если он – хороший, умный, тонкий, добрый, любящий? Несправедливо: почему столько выгод победителю?
– Господь Бог создал людей слабыми и сильными, а полковник Сэмюэл Кольт создал свой револьвер, чтобы уравнять их шансы, – с удовольствием процитировал Звягин.
– Горе побежденным! – воздела руки жена. – И милость к падшим призывал! А как же Христос: прощать обидчику и подставлять вторую щеку?
– Святые не имеют детей, – пожал плечами Звягин, – а человечество хочет жить. Заметь – грех тоже привлекает женщину.
– Порочная привлекательность. И чем же привлекает?
– А тем, что грешащий имеет силу, храбрость, страсть достаточную хотя бы для того, чтобы нарушать общепринятую мораль.
Величина, смысл, ценность человека определяются тем, насколько он способен переделать мир, – Звягин оседлал любимого конька – или сел на диван, смотря в какой плоскости рассматривать действие. – Вначале все было просто: побеждал сильнейший, он мог прокормить семью, продолжить род, охранить его от врагов и опасностей. Затем в преобразующую силу все больше превращался ум; недаром женщины испытывают интерес к умным мужчинам…
– Господи, как политинформацию читает, – поморщилась жена, подруга боевая дней суровых, дух един и плоть едина.
– Молчать и слушать старших по званию, – приказал Звягин. – Тот, кто доказывает свою правоту физической силой – по-природному исконно прав: он доказывает, что значительнее своего обидчика и врага на Земле…
Победа привлекает женщину – да! Потому что доля мужчины на Земле побеждать! Силой, умом, страстью! Выдержкой, волей! Побеждать – значит переделывать мир, оставить свой след, реализовать свои возможности. Это и есть удел и назначение человека.
Вклад женщины – принадлежать к роду победителей, продолжить его, тем самым – продолжить передел мира, обеспечить саму возможность этого передела, рожая победителей.
И женщина инстинктивно стремится к мужчине, в котором победительное начало выражено сильнее. Ведь любовь – проявление инстинкта жизни, а жизнь это самореализация и передел мира.
– А почему любят богатых?
– Богатство – свидетельство силы человека в этом мире.
– А знаменитых?
– Слава – свидетельство значительности человека.
– А красивых? – Жена торжествующе посмотрела на замолкшего в затруднении Звягина.
– Красота – это тоже значительность, – нашелся он. – Красивый многим нравится, он заметен, ему легче идут навстречу, он ценен уже сам по себе.
Да… Так если мужчина избит тремя хулиганами – это не поражение в глазах женщины: ну, втроем они сильнее физически, вот один на один – еще посмотрим. И побитый одним, но не сломленный, неукротимый, – он тоже победитель: в конце концов не он, так дети его своей неукротимостью и устремленностью добьются любой цели. А вот струсивший, отступивший – он проиграл, он слаб духом, и в глазах женщины падает. Ум и благородство на словах – дешевы. Ибо трусость – означает непригодность мужчины в борьбе, которая есть жизнь, добиваться своего, оставлять след в жизни. Трус слаб всегда, потому что трусость не дает ему возможность реализовать силу. Наверное, ничто так не отвращает женщину от мужчины, как трусость.
– Ты у нас известный храбрец, – засмеялась жена.
– Чашку кофе храбрецу! – велел Звягин.
26. Не имей сто рублей
– Одолжи у него стольник, – посоветовала Лариса. – А лучше двести-триста.
– Зачем? – изумилась Валя.
– Посмотреть – даст или нет.
– Зачем? Мне не нужно. Если будет – конечно даст. Но если б и понадобилось – я не хочу брать у него, это… нехорошо…
Лариса сощурила длинные глаза:
– Если женщина для мужчины что-то значит – он рад для нее на все и с деньгами не считается. Надо знать, с кем имеешь дело. Просьба о деньгах прекрасная проверка чувств.
Совет был неприятен: презренные уловки!.. Но – верен… Валя разыгрывала в воображении сцену: срочно продается, скажем, фирмовая куртка. А отдаст – постепенно, со стипендии, отдаст.
В Дом журналистов, место престижное, для посвященных, Игоря пускали без пропуска, здороваясь: знали. Потягивая внизу в баре кофе, Валя, невольно кося по сторонам, где обычные на вид люди запросто разговаривали о публикациях и командировках, спросила как можно небрежнее, ввернув в удобную паузу:
– Кстати, ты не мог бы немного одолжить мне?
– Сколько? – улыбнулся он готовно.
– Ерунда. Сотни две. (Улыбка его стала резиновой). Даже полторы.
Игорю казалось, что он ничем не выдает себя.
– Прямо сейчас?
