— Мой дорогой Фрэнк!
— Знаю, знаю; перехожу к делу. В случае Томазины Эллиот…
Мисс Силвер сказала:
— Ты говоришь, не из Скотленд-Ярда.
К ней по проводам донесся взрыв смеха.
— Вы абсолютно правы! На службе я никогда себе не позволяю подобных отступлений. Я в телефонной будке. В случае Томазины Эллиот мы, похоже, имеем висяк. Начать с того, что нет доказательств того, что эта Анна действительно исчезла, и нет ни единого намека, в каком направлении ее искать. В общем, как я сказал, висяк. Были два подступа. Первый — что откликнутся на объявление. Что ж, Томазина давала объявление, а мы сделали обращение по радио. Мы поднажали на этот пункт, но остались ни с чем. Второй шанс был в том, чтобы добиться от последней ее хозяйки или от кого-нибудь из домашних хоть каких-то сведений. Девушка, переходящая на другую работу, просто обязана кому-нибудь об этом сказать. Она просит выслать ей рекомендации или называет адрес новой службы для передачи их лично; она оставляет свой новый адрес для пересылки писем. Ну так вот, по словам миссис Дагдейл, ничего этого Анна не делала. К ним ходил Хобсон, он говорит, они совершенно не желают разговаривать. Каждый раз, как эту даму о чем-нибудь спрашивали, она верещала, что у нее будет нервный шок. У него сложилось впечатление, что это действительно нервишки, а не чувство вины. Он сказал, то же происходило с его теткой, чем она всех выводила из себя. Добиться от нее толку было все равно что таскать воду из пустого колодца: сколько ни забрасывай ведро, оно придет пустым. Из чего легко заключить, что сержант Хобсон вырос в деревне, где воду черпали из родников.
— А прислуга миссис Дагдейл?
— Непробиваема! У нее есть личная горничная — гибрид стального капкана и устрицы. Две другие — есть еще две! — обе в летах и совсем не рвутся связываться с полицией. Мнение Хобсона: они ничего не знают, но если бы и знали, не сказали бы. И вот теперь вступаете вы.
Мисс Силвер вкрадчиво сказала:
— Могу я узнать, в каком качестве?
Он засмеялся.
— О, в чисто профессиональном. Томазина придет к вам. Она получила в наследство от тетки кучу денег, и сумма гонорара ее не волнует. Я ей сказал, что ту стальную устрицу только вы одна сможете улестить. Нет, серьезно, в логове у Дагдейлов кто-то должен что-то знать. Вырывать ногти сейчас как-то не принято, а другого способа заставить их говорить я не знаю. Во всяком случае, Анна уехала от них живая и в своем уме…
— Как она уехала?
— На автобусе, с одним чемоданчиком. Она провела там всего месяц, как вы знаете. Коробку со своими вещами она отослала Томазине в Шотландию и сказала, что позже напишет. И вот все не пишет.
— Куда поехал автобус? — резонно поинтересовалась мисс Силвер.
— А этого никто не знает. Анна дошла пешком до конца улицы и села в автобус. Там проходит шесть автобусов. Какой выбрала Анна, неизвестно. Славная задачка, не находите? Она могла поехать на Кинг-Кросс, Ватерлоо, Виктория, Бейкер-стрит, Холборн или Тотенхем-Корт-род. Она могла пересесть с автобуса на электричку. Могла поехать в Шотландию — нанять шофера. Могла взять такси и поехать в доки. Все варианты отнюдь не исключены.
Мисс Силвер сказала: «Боже мой!»
Через два часа Томазина сидела в одном из резных кресел и не сводила глаз с внимательно слушающей мисс Силвер. Она просидела не больше двадцати минут, но рассказала этой безвкусно одетой маленькой экс-гувернантке множество таких вещей, которые постеснялась выложить Питеру Брэндону или инспектору Эбботту.
Об Анне:
— Она от меня зависела. Нельзя до такой степени зависеть ни от кого. Я пыталась ее вразумить, но ничего не получаюсь, у нее просто никого больше не было. Поэтому я так уверена, что дело не в том, что ей надоело писать. У нее нет ни семьи, ни друзей. Никого, кроме меня. Я должна ее найти.
О себе:
— Тетя Барбара оставила мне много денег. Мне двадцать два года, и я уже могу ими распоряжаться. Денег правда целая куча, потому что у нее была богатая крестная, чудаковатая, но добрая. Ей было чуть не сто лет, она все завещала тете Барбаре, а тетя Барбара — мне и Питеру. Меня к ней часто возили. — В глазах Томазины мелькнул неподдельный интерес. — У нее были такие же кудрявые волосы, как у вас, и точно такой книжный шкаф. Ничего, что я так говорю? Я из-за этого с первой же минуты почувствовала себя так, будто знаю вас всю жизнь.
В ответ она получила улыбку, благодаря которой мисс Силвер располагала не только доверием, но и симпатией клиентов. Улыбка заставила Томазину добавить кое-какие подробности насчет Питера Брэндона.
— Тетя Барбара была замужем за его дядей. Он на десять лет старше меня. Тетя Барбара хотела, чтобы мы поженились, но в завещание это не вписала. Он меня то и дело просит за него выйти, но я не думаю, что он в самом деле хочет жениться. Видите ли, он знает все мои недостатки, а я знаю его, а ведь это так скучно — ничего не открывать друг в друге. Конечно, неплохо знать про человека самое плохое…
Мисс Силвер одарила ее добрым взглядом.
— Можно многое сказать в пользу давней привязанности, это основа прочного брака.
Томазина вздохнула.
— Тетя Барбара все время так говорила. — Она еще раз вздохнула. — Питер очень уж много о себе воображает. Знаете, он пишет книги. Когда привыкаешь создавать характеры по своему усмотрению, начинает казаться, что так же можешь распоряжаться и людьми. Питер настроен против Анны. Он твердит: «Оставь ее в покое, сама вернется».
Мисс Силвер некоторое время молча вязала. Потом она сказала:
— Письмо, о котором вы говорили, я хотела бы его посмотреть.
Томазина раскрыла сумочку.
— Инспектор Эбботт говорил, что вы захотите. Оно совсем короткое. Вот.
Она протянула сложенный листок: в верхнем правом углу было оттиснуто: «С.В. Ленистер-стрит, дом 5», и телефонный номер, видимо, миссис Дагдейл. Под адресом и телефоном — несколько сбегающих вниз строк от руки без обращения:
Мисс Силвер вернула письмо.
— Вы виделись с этой миссис Дагдейл, последней хозяйкой Анны?
У Томазины вспыхнули глаза.
— Если это можно назвать «виделись»! Развалилась на диване в халате, окна закрыты, в руке пузырек с нюхательной солью! И все, что сказала — что Анна не оставила адрес, и она ничего о ней не знает, и не пошла бы я вон, пожалуйста, потому что у нее болит голова. А горничная, ну просто какая-то
