сталь, и она, безусловно, будет пущена в ход…
Ниилит завороженно смотрела, как маг выволок на середину шатра жаровню, состоящую из плоской, похожей на щит чаши, укрепленной на трех изогнутых ножках. Пошептал над покрытыми пеплом углями, заставляя их разгореться, и высыпал в огонь несколько щепоток черного порошка. Фиолетовое пламя столбом ударило вверх, едва не спалив кожаный свод шатра. Азерги взмахнул руками, широкие рукава халата взметнулись и опали, как черные крылья, свечи вспыхнули ярко-синим пламенем и погасли. Шатер залило ядовито-малиновое сияние, в зловещем свете которого нестерпимо страшным показался Ниилит заунывный речитатив мага, начавшего вполголоса читать заклинания на неизвестном, каркающем и пришепетывающем языке. Чувствуя, как по телу разливается слабость, а лоб покрывается испариной, девушка попыталась отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но мертвенное оцепенение сковало члены, отняло волю.
Понизив голос, Азерги забормотал что-то совсем уже неразборчивое, выхватил из висящих у пояса ножен кинжал и полоснул себя по левой руке. Кинул окровавленный кинжал в жаровню и протянул над ней руку, чтобы капли сочащейся из пореза густой, вязкой на вид крови упали на угли. Пламя приобрело желтовато-зеленый оттенок, что никак не повлияло на разлитое в шатре малиновое сияние, и маг, сорвав с шеи кулон, сделанный из огромного изумруда, которому была придана каплевидная форма, приложил его к кровоточащему порезу.
Ниилит видела уже, как Азерги использовал этот достойный украшать шадскую грудь кулон в своей волшбе, обращаясь с ним крайне бережно, и была поражена, когда маг, отняв камень от раны, швырнул его в жаровню. Горло девушки сдавила невидимая рука, дыхание на миг прервалось, и ей почудилось возникшее из зеленого пламени перекошенное смертельной мукой лицо молодого мужчины. Потом послышался слабый треск — это раскололся брошенный в огонь изумруд, и шатер погрузился во тьму…
Очнувшись, Ниилит не сразу поняла, где находится — перед глазами плыли разноцветные круги, во всем теле ощущались какие-то неестественные слабость и пустота. «Наверное, так чувствует себя опорожненный бурдюк», — подумала девушка, и сравнение это, первое почему-то пришедшее на ум, помогло припомнить последнюю ворожбу Азерги. Теперь, правда, Ниилит не была уверена, что это в шатре погас свет, а не сама она потеряла сознание. Впрочем, задержаться на этой мысли ей не удалось, ибо из-за стен шатра долетел такой страшный крик ужаса и боли, что по телу побежали мурашки и девушке сделалось не до воспоминаний.
Мельком подумав, что, верно, первый, предшествующий этому крик и вывел ее из забытья, Ниилит поднялась на непослушных ногах и сделала несколько шагов к выходу из шатра, в котором горела теперь только одна свеча. Что бы там ни думал о ней Азерги, она все же ученица Зелхата и умеет облегчать человеческие страдания…
В последние дни Ниилит неважно себя чувствовала, но так худо ей уже давно не было, и понадобилось собрать все силы, чтобы выбраться из шатра. На свежем воздухе в голове начало проясняться, и девушка поняла, что, во-первых, у нее нет с собой никаких лечебных снадобий, необходимых для оказания помощи больным или раненым, а во-вторых, в таком состоянии вряд ли ей удастся кому-то помочь — очевидно, волшба Азерги вовсе не безвредна для тех, кто находится поблизости. Благоразумие подсказывало вернуться в шатер, и она уже готова была внять голосу разума, когда истошный вопль вновь разнесся над засыпающим лагерем.
«Надо все же посмотреть, что стряслось, иначе всю ночь кошмары будут мучить», — решила Ниилит и заковыляла к соседнему шатру, где вокруг костра толпились едва ли не все сопровождавшие посольство воины.
При ее приближении кольцо мужчин распалось. Пропуская Ниилит к костру, воины шарахались, как от пораженной моровой болезнью, и у девушки возникла догадка, что тут не обошлось без колдовства Азерги. Не успела она подумать об этом, как увидела самого мага, подошедшего сквозь расступившуюся перед ним толпу к стоящему по другую сторону костра воину, на котором были сосредоточены взгляды собравшихся.
— Азерги! Азерги пришел! — зашелестели вокруг приглушенные голоса, и тут Ниилит заметила, что из левой, рассеченной чуть ниже локтя руки воина, к которому подошел маг, не переставая, течет кровь. И кровью же вымазана одежда раненого и тряпки, лежащие у его ног…
— Мне сказали, что ты истекаешь кровью и призываешь меня. Чего же ты хочешь от меня, Ашук? — спросил Азерги низкорослого тощего воина, с усилием оторвавшего обезумевший взгляд от своей кровоточащей руки и поднявшего глаза на мага.
— Да-да, я звал, звал! — залепетал он заплетающимся от ужаса языком. — Спаси меня! Останови кровь! Останови ее, а то она течет и течет и скоро вся вытечет из моего бедного тела! Она не унимается, несмотря на повязки, и только ты можешь остановить ее!
Ниилит часто попадался на глаза этот воин с бегающими глазками и неприятным, напоминающим крысиную морду лицом, казавшимся сейчас, даже в жарких отблесках пламени костра, смертельно бледным.
— Почему ты решил, что я могу тебе помочь? Тебе нужен лекарь, а уж если он не поможет, следует позвать жреца, — произнес маг, бесстрастно глядя на струящуюся из руки Ашука кровь. И, словно размышляя вслух, добавил: — Хорошему воину обычно не удается наткнуться на собственное оружие…
— Эта рана… Она возникла сама собой. У Ашука в руках не было оружия, когда потекла кровь… Мы все видели… — заговорили было разом несколько человек, но тут же и замолкли под тяжелым взглядом шадского советника.
— Я пытался наложить жгут или замотать порез тряпками, однако тогда кровь начинает бить из раны как городской фонтан, — упрямо сказал один из стоящих рядом с Ашуком воинов, не глядя в лицо магу.
Ниилит уставилась на руку раненого — обычный неглубокий порез, вена задета, но, подсохнув, кровь образует корочку и… О Богиня, да ведь он в точности такой же, каким был у Азерги, полоснувшего себя кинжалом по руке во время последней волшбы! Девушка невольно перевела взгляд на левую руку мага, но рукава его черного, расшитого серебром халата были опущены.
— Ты один можешь мне помочь, я знаю! Спаси меня! — взывал между тем истекавший кровью Ашук. — Я знаю, это твое колдовство! Останови его, уйми мою кровь, и я буду тебе верным рабом!..
— Ты ошибаешься. Зачем мне заколдовывать тебя, воин? — все так же холодно спросил Азерги, и Ниилит поняла, что Ашуку не дождаться помощи от мага. Понял это и раненый. Собрав силы, он рванулся к Азерги, извергая проклятья и грозя страшной местью, и если бы стоявшие рядом воины не подхватили его, наверняка рухнул бы к ногам мага.
— Ты… Ты ударил первым… Ты знал, что я послан убить тебя, и навел на меня порчу… Ты сильнее, так будь… Будь же милосердным… — прохрипел прерывающимся голосом Ашук, глядя в неподвижное, как клювастая маска, лицо Азерги побелевшими от страха близкой смерти глазами.
— Тебя послали убить меня? Какая глупость! Кому нужна моя смерть? — проговорил Азерги, обводя проницательным взглядом лица столпившихся вокруг костра воинов. Они один за другим опускали глаза, но маг не мог не почувствовать немого укора и осуждения. — Хорошо, я облегчу твои страдания. Однако это все, что я могу для тебя сделать. Гляди, земля вокруг на пядь успела уже пропитаться твоей кровью.
С этими словами маг шагнул к силящемуся что-то сказать Ашуку и положил ладонь на его лоб.
В то же мгновение где-то в роще, на краю которой был разбит лагерь, зазвучал хриплый рог, и из тьмы с грозным кличем: «Хум! Хум!» — ринулись на столпившихся у костра воинов вооруженные длинными копьями верховые. Свист, улюлюканье, отрывистые команды, конское ржание, лязг оружия обрушились на Ниилит как гром среди ясного неба. Некоторое время, окаменев от неожиданности, она бездумно смотрела, как носятся между шатрами конники, пронзая копьями и рубя всякого, кто попадется под руку, как падают, обливаясь кровью, безоружные воины, чьей главной обязанностью было охранять возглавляемое Азерги посольство. Потом чье-то пронзенное копьем тело рухнуло в костер, сноп искр взвился в ночное небо, и девушка, стряхнув оцепенение, со всех ног кинулась прочь — подальше от предательского света костров.
Инстинктивно пригибаясь и прикрывая голову руками, она как-то увернулась от свистнувшего совсем рядом меча, едва не попала под копыта вставшей на дыбы и страшно храпящей от возбуждения лошади, но когда спасительные кусты были уже совсем близко, внезапно ощутила, как шею ее захлестнула тугая петля аркана. Ниилит едва не задохнулась, в глазах потемнело, а потом чьи-то руки подхватили ее, бросили поперек седла, и лошадь рванулась во мрак, оставляя позади крики раненых, стоны умирающих и наконец-то прозвучавший из нардарского лагеря тревожный и чистый звук горна.
17
Глядя, как подоспевшие нардарские воины сбивают с кожаного покрытия шатра огонь, Азерги испытывал ни с чем не сравнимую ярость. Когда же останки шатра были оттащены в сторону и он получил возможность взглянуть на кучу обгорелого мусора, в которую превратилось его содержимое, лицо мага сравнялось с цветом халата, а левая щека начала дергаться так страшно, что находившиеся поблизости воины поспешили прочь от едва сдерживавшего бешенство советника Менучера.
Беглого взгляда на разбитые шкатулки, кувшины и склянки, рассыпанные порошки и корешки, изломанные статуэтки и жезлы было достаточно, чтобы понять: маг лишился главного достояния — магических предметов, снадобий, настоек и необходимых для их изготовления веществ, которые так тщательно составлял и собирал в течение многих лет. Кое-что, правда, осталось припрятано в Мельсине, но до столицы Саккарема надобно еще суметь добраться. Кое-что, быть может, ему удалось бы выковырять из земли, извлечь из-под пепла и углей, однако на это требовалось время, а его-то у Азерги как раз и не было.
Стоя на пепелище, он чувствовал себя как кузнец, лишившийся кузницы; как ювелир, потерявший свои прекрасные инструменты, — с той только разницей, что многие из собранных им вещей, включая изорванные и погибшие в огне свитки, добыть или восстановить было, увы, невозможно. Еще ужаснее, что мятежникам, о присутствии которых в этих местах никто и не подозревал, удалось увезти с собой Ниилит, являвшуюся ключом к сундуку Аситаха, который только и мог возместить понесенную потерю. И чем дольше он будет предаваться бесплодным сожалениям и гневу, напомнил себе маг, тем труднее окажется отыскать обладающую бесценным даром девчонку.
Мысль эта заставила Азерги взять себя в руки и, кинув последний взгляд на пепелище, отправиться к Марию Лауру. На всякий случай он распорядился, чтобы на месте сгоревшего шатра была поставлена охрана, не позволявшая кому бы то ни было копаться в оставшейся от его имущества куче мусора, но в глубине души маг был уверен — возвращаться сюда ему уже не придется.
Чтобы хоть как-то успокоиться, Азерги попытался отыскать в случившемся положительные стороны, имеющиеся, как известно, даже у самых скверных ситуаций. Первое и самое важное — он жив и даже не ранен. Своевременно приняв личину убитого воина, он уцелел, — несмотря на то, что именно его-то смерти и жаждали напавшие на посольство мятежники. Второе — девчонка, без которой в обозримом будущем ему было бы никоим образом не добраться до сундука предшественника, тоже жива и, будем надеяться, невредима. Сразу же после бегства мятежников он обошел разгромленный лагерь и убедился, что среди раненых и убитых ее нет. И наконец третье. До потери своих магических сокровищ ему удалось не только уберечься от посланных Гистунгуром убийц, пытавшихся в храме Богини Милосердной умертвить носительницу дара и следовавших за ним по пятам от самой столицы, но и на время обезвредить их. Он не
