Дракон явно настигал судно, и Хономер вздохнул с облегчением, когда на палубе появился наконец Агеробарб, несший в руках посох и сумку. Следовавший за ним по пятам человек тащил медную пятилапую курильницу. Тразий Пэт, легкомысленно насвистывая, вышел на палубу последним и, кинув единственный взгляд на дракона, подошел к капитану. Взяв всклокоченного, донельзя взволнованного Манису под локоть, молодой маг начал ему что-то тихо втолковывать. Капитан закатил глаза, взмахнул свободной рукой, в которой был зажат широкий абордажный тесак, совершенно непригодный для грядущей схватки, и попытался стряхнуть с себя Тразия, но тот продолжал что-то настойчиво говорить, не обращая ни малейшего внимания на протесты Манисы. Видя, что от мага так просто не отвязаться, капитан зычным голосом позвал нескольких гребцов, и те полезли в трюм, чтобы доставить Тразию необходимые для волшбы предметы.
Агеробарб между тем отправился на корму, установил там курильницу, бросил в нее пышущие жаром угли, принесенные в толстостенном глиняном горшке, и, зажав посох между колен, принялся перебирать содержимое своей сумки. Не занятые парусами мореходы обступили мага, воинственно потрясая гарпунами и копьями. Хономер протолкался поближе к курильнице и стал с любопытством наблюдать, как Агеробарб выбирает нужные ему для колдовского действа мешочки и проверяет сохранность их содержимого.
— Удастся ли тебе обезвредить эту тварь, брат мой? — поинтересовался он и по тому, как затихли мореходы, понял, что вопрос этот занимал многих.
— Полагаю, что, если все пойдет, как задумано, я сумею уничтожить дракона, — ответствовал Агеробарб, высыпая на угли щепоть желтого порошка.
— Ты его хотя бы подрань, а уж мы навалимся всем скопом и забьем мерзкую гадину! — выкрикнул кто-то из гребцов.
— Лишь бы она корабль ко дну не пустила, прежде чем мы гарпуны в нее кинем! — поддержали его товарищи.
Агеробарб, сумрачно взглянув на толпящихся вокруг мореходов, ничего не ответил и высыпал на угли красный порошок.
— Брат мой, быть может, ты позволишь мне прежде попробовать отогнать этого дракона? — мягко спросил Тразий, неожиданно возникая из-за спины Агеробарба. — Думаю, я сумею убедить его не нападать на корабль, если он и правда собирается это сделать.
— Ты? — Агеробарб уставился на молодого мага, изумленно приподняв брови. — Боюсь, тебе это не удастся. А что он намерен напасть, не вызывает, по- моему, никаких сомнений.
Словно в подтверждение этих слов, огромная голова дракона взмыла над водой на невероятно длинной и толстой шее. Широкая пасть распахнулась, обнажая желтые клыки, и мореходы испустили вопль ужаса.
— Быть может, он просто желает прогнать нас из своих охотничьих угодий и потому демонстрирует свою мощь? — предположил Тразий и скомандовал стоящим за ним людям: — Делайте, как я велел.
Гребцы расступились, и четверо шедших за магом мореходов швырнули за борт копченый окорок, который закачался на волнах, поддерживаемый несколькими надутыми мехами из-под вина.
— Ты полагаешь, что для возбуждения аппетита этой твари надобно сначала поднести ему закуску? — саркастически спросил Агеробарб.
— Закуску и выпивку, — ответил Тразий, и двое замешкавшихся мореходов по мановению его руки бросили в воду полупустой бочонок с вином.
— О Предвечный и Нерожденный, образумь брата моего! — воззвал Агеробарб, простирая руки к небесам, и, повернувшись к Тразию, гневно промолвил: — Не лучшее время и место выбрал ты для потехи! Уходи и не мешай мне, пока еще в моих силах остановить этот ужас морей!
— Ужас? Да полно! Глядите, что сейчас произойдет! — Тразий махнул рукой, и все невольно уставились в указанном направлении.
Завидев качающийся на волнах окорок, дракон изогнул свою чудовищную шею и одним махом заглотил и копченую тушу, и поддерживавшие ее на плаву меха. Янтарные глаза его сверкнули, и по толпе мореходов пронесся приглушенный ропот. Молодой маг прошептал что-то неразборчивое, на окаменевшем лице его выступили скулы.
— Прекрати! Прекрати немедленно свои фокусы! Эту тварь необходимо убить, иначе она от нас не отстанет! — проскрежетал Агеробарб и начал делать пасы над курильницей.
— Смотрите, он отстает! — крикнул кто-то из гребцов.
— Да прибудет с нами милость Близнецов! — произнес Тразий, осеняя себя знаком Разделенного Круга. — На вас, Двуединые, уповаю! Вас молю, уберегите от пролития крови! Мир, созданный Предвечным, велик и обширен, места в нем хватит всем. Отец Нерожденный, ужели тесно стало под зажженным тобой солнцем людям, зверям, птицам и гадам морским?
Юноша разжал вытянутую в направлении дракона руку, и на раскрытой его ладони что-то вспыхнуло. Он вскрикнул от боли и прерывающимся голосом потребовал:
— Останови дракона! Пусть примет он то, что дается ему от чистого сердца, и уйдет в родную стихию!
Хономер увидел, как загримасничал, тряся обожженной рукой, Тразий, как дракон, проглотив бочонок, ушел в синюю глубину, и глазам своим не поверил — неужели подействовало?
Агеробарб что-то раздраженно бубнил себе под нос, мореходы, опустив копья и гарпуны, уставились на пустынные воды, ожидая, что чудовище вот-вот вновь вынырнет, но дракон не появлялся. Наконец кто то ударил древком копья о палубу и завопил истошным голосом:
— Ушел! Век бабы не иметь, ушел!
И будто сорвавшись с цепи, заорали, запричитали, завыли, заулюлюкали все столпившиеся на корме люди. Подхватив Тразия, швырнули в воздух раз, другой, третий…
— О Двуединые, возможно ли это? — пробормотал Хономер, все еще не в силах поверить увиденному. Он хорошо помнил завет Близнецов, гласивший, что грешно убивать любую тварь, но знал и то, как часто им пренебрегают в ситуациях, где выполнить его ничего не стоит. Он привык к этому, ибо при желании нетрудно найти оправдание любому проступку. Он знал также, что убить значительно легче, чем заставить одуматься и повернуть любое живое существо, и потому сознавал, что Тразий продемонстрировал магию высочайшего класса.
Больше всего, однако, поразило Хономера не мастерство этого юноши, лишний раз подтвердившее безошибочность выбора Возлюбленного Ученика Близнецов, а то, что Тразий избрал именно этот, наиболее сложный и трудоемкий способ избавиться от дракона. Обладай он сам подобным умением, чудище было бы тотчас убито. Он так же, как и Агеробарб, не колебался бы ни мгновения, а этот парень, этот юнец мыслил как-то иначе… Вероятно, этот трюк удался ему потому, что он сумел почувствовать себя драконом, понять и пожалеть этого монстра. Но как удалось ему сделать это? Как смог он одолеть соблазн безнаказанно применить магическую силу самым простым и эффектным способом? Или потому-то и дано ему обладать этой силой, что он не желал использовать ее во зло кому бы то ни было?
8
Вивилана подмигнула своему отражению в зеркале, закинула руки за голову и подумала, что подруги не льстили: грудь у нее — одно заглядение. При таком небольшом росте, будь она чуть крупнее — и выглядела бы вульгарной; чуть меньше — и ее можно было бы принять за миловидного большеглазого мальчишку. Тем более что в лице ее и правда было что-то мальчишеское, хотя нянюшка и говорит, что это пройдет. Впрочем, Дуберу послушать, так Ви вообще первая красавица Аланиола. Думать так приятно, да поверить трудно. Потому что, если бы это действительно было так, Хрис бы с нее глаз не сводил. А он, противный, все еще за девчушку малую ее принимает. Хоть бы этот золотоволосый ему глаза открыл, что ли…
Девушка обольстительно улыбнулась, потом наморщила носик, капризно надула пухлые алые губы, томно закатила светло-карие глаза и, хихикнув, послала не то отражению своему, не то зеркалу воздушный поцелуй. Волшебное это стекло несколько лет назад привез ей из дальних далей Хрис, и стоило оно, по словам отца, безумно дорого. Сам Верцел на такую бессмысленную трату денег никогда бы не решился — в скупости его и завистники не обвиняли, но где ему было понять, что эта редкая игрушка может значить для хорошенькой девчонки. Пожилому купцу и невдомек было, что именно благодаря зеркалу у Вивиланы так много подруг, которые, в отличие от него, превосходно понимали разницу между полированной бронзой или даже серебром и этим вот чудесным зерцалом, глядя в которое каждую веснушку, каждую ресничку рассмотреть можно.
Помимо зеркала у подруг Вивиланы была и еще одна причина завидовать ей: никто из них не имел таких роскошных, густых и волнистых волос редкого красно-коричневого оттенка. Спускаясь до талии девушки, они украшали ее лучше всяких драгоценностей, и, сознавая это, она не ленилась расчесывать их по несколько раз на дню. Утомившись гримасничать перед зеркалом, Вивилана вооружилась костяным гребнем, дюжиной хитроумных шпилек и заколок и принялась мастерить невиданную прическу, благо из такого прекрасного материала создавать ее было одно удовольствие. Однако занималась она на этот раз своим любимым делом без обычного увлечения, ибо мысли ее заняты были совсем иным.
Какие бы затейливые прически она ни изобретала, какие бы диковинные наряды собственного изобретения и изготовления ни надевала, выходя к столу, ни единожды ей не удавалось заметить в глазах Хриса того восторженного огонька, который нет-нет да и вспыхивал в глазах Эвриха. До недавнего времени Вивилана надеялась, что рано или поздно Странник обратит на нее внимание, не может не обратить, но после того, как он с этим золотоволосым красавчиком привел с Дурного рынка двух рабынь, уверенность ее в собственной неотразимости несколько поколебалась. То есть, конечно же, она была во всех отношениях несравнимо привлекательней этих девок, но они-то отправятся с Хрисом в Мономатану, а она останется здесь, и не известно, когда в следующий раз увидит Странника. И увидит ли вообще… А если он к тому времени обзаведется женой?
Впрочем, мысль о будущей жене Хриса почему-то не так раздражала девушку, как воспоминания о купленных им с Эврихом рабынях. Обе они, на ее взгляд, были ни на что не годны. У хилой, заморенной девчонки из Саккарема левое плечо было значительно выше правого, и от одного вида ее на душе становилось пакостно и уныло, как в беспросветно дождливый день. Тьфу, и только!
Вторая, чернокожая, в возрасте Хриса, лет этак тридцати — тридцати пяти, была недурна собой, если кому-то нравятся мономатанки. Круглые налитые груди не могла скрыть даже грубая дерюжная хламида, заменявшая ей тунику, тяжелые бедра, правильной формы овальное лицо с крупными, выразительными чертами, черные курчавые волосы… Словом, была бы она по-своему даже хороша, если бы не чересчур широкие плечи и несильная, но сразу бросающаяся в глаза хромота, сводившая на нет все ее прелести. Глядя на подпрыгивающую, дергающуюся походку чернокожей, любому становилось ясно, что работник из нее тот еще, а вместе с саккаремкой они составляли столь потешную пару, что Вивилане стоило немалых усилий удержаться от смеха.
Смех, впрочем, быстро сменился раздражением, когда она услышала, что Хрис с Эврихом не только кличут калечных рабынь по именам, но и разговаривают с ними как со свободными, просвещенными аррантками. Будь эти рабыни писаными красавицами, найти объяснение такому поведению мужчин было бы нетрудно. В конце концов, даже если бы Хрис привел с Дурного рынка мальчика, и это можно было бы понять, в просвещенной Аррантиаде умели относиться терпимо к человеческим слабостям и странностям, хотя и не поощряли их. Но купить двух калек — это было явное извращение, понять которое
