— Вот улица Увечных телег! Где мои чоги?
— Держи. — Эврих опустил в подставленную ладонь три монетки и, глядя, как мальчишка деловито засовывает их за щеку, подумал, что, если бы тот оказался сыном Ильяс, это бы ничуть не противоречило предсказанию Глядящего-внутрь-себя. Впрочем, истолковать его слова можно было тысячью способов, но как проверить хотя бы одно предположение? Попробуй-ка, например, узнай, что вытатуировано на предплечьях этого сорванца. Скрещенные молнии в круге, коими оберегают своих чад от многоликого зла простолюдины, или же символы кланов Огня и Леопарда?
— Послушай-ка… — начал было аррант и обнаружил, что, пока он придумывал, под каким предлогом попросить своего провожатого закатать рукава долгополой рубахи, тот уже успел дать деру. Пожав плечами, Эврих пролез в указанную щель между домами и оказался на улице Увечных телег. Окинул оценивающим взглядом выбоины от колес многочисленных тяжелогруженых арб и подивился, что кто-то ещё отваживается здесь ездить.
— Уф, ну и пришлось мне нынче побегать! Парит, сил нет! Не иначе ночью гроза разразится, — отдуваясь, произнес Тартунг, вваливаясь в комнату и стаскивая с плеч пропотевший халат. — Где Эврих?
— У тебя есть для него новости? — спросила Афарга, не отрывая глаз от медной ступки, в которой перетирала листья голубого бахреца.
— Есть, и преотличнейшие! Эпиар Рабий Даор вернулся в столицу, я только что виделся с ним. Он желает завтра же встретиться с Эврихом. Кстати, где он?
Тартунг выбрал из кучи лежащего в углу комнаты тряпья другой халат, брезгливо покрутил носом и накинул на плечи. Задумался, не сменить ли шаровары, но решил, что сделает это потом, после того как окатит себя бадьей воды из колодца.
— Как же тебя пустили к Эпиару, в таком-то виде? Он ведь купец не из последних и кого попало, верно, не принимает. Да и дел у него за время отсутствия должно было накопиться.
Страшно довольный успешно выполненным поручением, равно как и тем, что Афарга не отмалчивается — появилась у неё такая скверная привычка по прибытии в Мванааке, — юноша не заметил, что она дважды не ответила на его вопрос об Эврихе, и возбужденно принялся рассказывать:
— Дом у этого Рабия что надо, не тутошним хибарам чета, и меня к нему, естественно, пускать не хотели. Ну я шепнул привратнику, мол, дело прибыльное и срочное, пусть хоть слугу позовет какого. Я ему, дескать, два слова шепну, чтобы хозяину передал, а там видно будет. Кликнул он слугу. Важности у того — верблюду впору занимать, но снизошел все же, выслушал меня. Я думал, на том и кончится, не увижу его больше, Эврих-то ведь мне ничего передавать не велел — запамятовал, видно, — вот и пришлось на ходу придумывать.
Юноша сделал паузу, ожидая вопроса Афарги. Сегодня она, похоже, была в настроении, потому что не стала его разочаровывать и спросила:
— Что ты велел передать Эпиару? Долго пришлось ждать?
— В том-то и дело, что нет. Верблюдообразный этот тотчас же примчался и повел меня к своему господину. А передать я ему велел, что Эпиара Рабия Даора желает видеть посланец человека, который отплыл некогда от берегов Мономатаны на «Персте Божьем». Э-э-э, да ты ведь эту историю не знаешь! — спохватился юноша. — Надо будет попросить Эвриха, чтобы поведал тебе, а заодно и Аль-Чориль с Тарагатой. Потому как если они о деяниях Тразия Пэта ничего не узнают, так и выручать его не возьмутся. А без них…
Тартунг замолк, почувствовав, что его занесло. Эврих ведь уже не раз принимался рассказывать Аль-Чориль о маге, служившем Богам-Близнецам, учеников которых у арранта были веские причины недолюбливать, да не больно-то его предводительницы гушкаваров слушали. От былого уважения их и едва ли не обожания чудо-лекаря не осталось и следа. На смену им пришли недоверие и подозрительность, в основе которых лежало нежелание разбойниц признать, что Эвриховы возможности хоть и велики, но не беспредельны. Им бы, конечно, хотелось, чтобы он пальцами щелкнул, и вот вам, пожалуйста: Ульчи уже на императорском троне сидит. Так ведь не бывает этак-то, это даже ранталуку ясно!
Был такой момент, чего уж там лукавить, когда и Тартунг полагал: захоти чудо-лекарь — и мертвые оживут, а звезды посыплются с небосвода золотыми монетами. К счастью, длилось это заблуждение недолго, и сумел он таки понять, что мало чести быть всемогущим. Нет, тем-то и поразил его воображение аррант, что далеко не безграничные способности свои умел использовать в нужный момент, неизменно достигая при этом поставленной цели. И Ульчи этого с помощью Тразия Пэта найдет, ежели прислушаются к его словам драчливые девки, вместо того чтобы под ногами путаться. Особенно сейчас, когда Эпиар появился наконец в Мванааке.
— Так где Эврих-то? Неужто опять в город отправился? — На этот раз в голосе юноши отчетливо прозвучало беспокойство. — Ты чего отмалчиваешься? И Шайал глаза отводил… Ну, в чем дело?!
Начиная злиться, он, едва сдерживая раздражение, шагнул к Афарге, и та, все так же не поднимая головы, ответила:
— Ничего с ним не случилось. Пьет он. С Яргаем и Пахитаком.
— Как это пьет? Ты чего городишь? Не видел я его в зале!
— А они нарочно в Шайалову каморку забрались, чтобы никто им не мешал. То ли спаивают его гушкавары по приказу Аль-Чориль — вдруг что сболтнет, то ли в самом деле утешить стараются, — безучастным тоном ответствовала девушка.
— Да скажи ты толком, что стряслось, почему его утешать надобно?
— Мхетта у него на руках умерла. Девчоночка махонькая, у которой спинка повреждена была.
— Вай-ваг! Она же вроде на поправку пошла… — растерянно протянул Тартунг. — Вот, значит, оно как. Ладно, пойду погляжу. Не помню я, чтобы Эврих вином злоупотреблял…
Каморка Шайала — старого трактирщика, проникнувшегося к Эвриху дружескими чувствами и едва ли не благоговением после того, как тот, взявшись лечить его внучку, почти полностью избавил её от разрывающего грудь кашля, — располагалась в самой глубине гигантского дома, размеры которого непосвященному невозможно было даже представить. Собственно говоря, это был не один дом, а более полудюжины хижин, соединенных дворами и переходами, примыкавшими к заброшенной в незапамятные времена шахте каменного карьера. В «Доме Шайала» жили многочисленные родичи хозяина, занимавшиеся приготовлением пищи для посетителей трактира, плетением ковров и циновок, изготовлением пальмового вина и рисовой водки; здесь же располагались погреба и складские помещения, где хранились запасы снеди, а также предназначенные для сбыта товары, добываемые гушкаварами не вполне законным путем. Домов, подобных этому, в приречном районе Города Тысячи Храмов было немало, и соратники Аль-Чориль не испытывали недостатка в жилье. Сама же она вместе с Тарагатой и десятком приближенных предпочитала во время наездов в столицу останавливаться у Шайала. По её словам, это было надежное убежище, и, судя по количеству выходов, расположенных в самых неожиданных местах, Шайал и его домочадцы пребывали в постоянной готовности к нашествию незваных гостей. Трактирщик как-то с гордостью сообщил Тартунгу, что городские стражники несколько раз вторгались в его «владения» и уходили несолоно хлебавши.
Поверить в это было нетрудно, ибо за неполные две седмицы пребывания в «Доме Шайала» Тартунг так и не разобрался в его планировке. Стены и перегородки, сделанные из камня, кирпича, досок, стволов бамбука, циновок и натянутой на рамы бумаги, появлялись и исчезали словно по волшебству. Двери возникали в самых неожиданных местах и через день-два пропадали, заставляя юношу искать обходные пути, а сгорбленный временем трактирщик на вопрос, зачем это делается, лишь хитро улыбался и шамкал, что, дескать, жизнь идет, все меняется — чему же тут удивляться.
Пробираясь к каморке Шайала, Тартунг отметил очередные превращения, связанные, вероятно, с вывозом из тайных складов доставленных сюда гушкаварами товаров, и в который уже раз поразился размаху и бесстрашию невзрачного с виду трактирщика. Интересно, как они с Аль-Чориль нашли друг друга? Кто-нибудь из сообщников её со стариком свел? На первый взгляд не слишком-то он подходящая компания для дочери Газахлара, но, если вдуматься, шамкающий хитрец пользуется в столице не меньшим влиянием, чем излеченный Эврихом оксар…
Тартунг не сразу понял, что донесшийся из-за дощатой двери голос принадлежит Эвриху, а распахнув её, убедился, что к арранту, Яргаю и Пахитаку успели присоединиться Аль-Чориль с Тарагатой. Похоже, Афарга была права, гушкавары накачивали его господина рисовой водкой — и весьма преуспели в этом! — с совершенно определенными намерениями, иначе зачем бы сюда пожаловали их предводительницы?
— А, Тартунг! Вовремя пожаловал! — приветствовал юношу аррант, делая безуспешную попытку приподняться с циновки. — Присаживайся к столу, у нас тут оч-чень содержательный разговор завязался.
Слушать бредни подвыпивших мужчин представлялось Тартунгу не слишком приятным занятием, но он не колеблясь принял приглашение Эвриха, полагая, что сейчас тот нуждается в его присутствии и поддержке более чем когда-либо.
— Стрелку из кванге полную чашу! — зычно провозгласил Яргай, Аль-Чориль поморщилась, а Тарагата напомнила Эвриху: — Ты говорил о заморском чародействе, явленном тебе неким великим магом — Тилорном.
— Да-да, вы назвали бы его великим магом, но сам он утверждал, что не понимает чародеев нашего мира, — рассеянно проговорил Эврих, ход мыслей которого был прерван приходом Тартунга. — Он успел научить меня кое-чему, и если бы я был более прилежным и усидчивым…
— Так чему же он научил тебя? — настаивала Тарагата, полагая, что аррант уже достаточно пьян и не станет таиться.
Тартунг пригубил предложенную ему Яргаем чашу, дабы не привлекать к себе внимания отказом, и мысленно усмехнулся. Предводительницы гушкаваров не желали слушать Эвриха трезвого, но готовы были внимать ему после того, как тот выпил полкувшина рисовой водки. Они до сих пор не поняли, что аррант терпеть не может лжи и прибегает к ней крайне неохотно. А это значит, что, даже влив ему в глотку все запасы водки, хранящиеся в «Доме Шайала», они не услышат от него ничего такого, чего он не сказал бы им в трезвом виде.
— Тилорн учил меня помогать своим ближним. Но теперь я понимаю, что не задал ему главного вопроса — зачем? Зачем помогать тем, кто находится на пути к Всеблагому Отцу Созидателю? Вы, как и обитатели Вечной Степи, называете его Великим Духом, саккаремцы — Богиней — Матерью Всего Сущего, соотечественники Тартунга — Наамом, Великим Драконом. Не в названии суть. Так зачем же мешать тем, кто спешит на встречу с ним?.. — вопросил Тарагату Эврих, устремляя на неё затуманенный выпивкой взгляд. — Быть может, палачи и убийцы в самом деле величайшие благодетели рода людского? Кто умер насильственной смертью, будет обласкан Богами. Кого скосила во цвете лет болезнь, придет в их чертоги, не познав тягот старости и неизбежных разочарований, обид и оскорблений. Так к чему становиться на пути этих счастливцев?
— Может быть, надобно помогать не тем, кто умирает, а тем, кто нуждается лишь в облегчении страданий? — глубокомысленно предположил Пахитак. Угощая Эвриха, он не забывал угощаться и сам, а потому ворочал языком с превеликим напряжением. Чувствуя, что силы его на исходе и скоро он утратит возможность принимать участие в разговоре, отважный гушкавар торопился внести в него посильную лепту.
— Ежели страдания очищают душу, то лекарь, исцеляя страждущего, оказывает ему дурную услугу. Зачем же тогда, спрашивается, ученики Богов- Близнецов открыли в Кондаре лечебницу для неимущих? Быть может, прав был мой земляк, написавший: «Человек, любимый Богами, умирает молодым. Блажен, кто, не познав горести жизни и насладившись прекрасным зрелищем солнца, воды, облаков и огня, спешит вернуться туда, откуда пришел, — под руку Отца Созидателя. Проживи хоть два века, все это ты увидишь таким же и никогда не узришь ничего прекраснее. Так зачем скитаться по бесприютному миру, в коем мы
