Кому-нибудь иному, допустим, Игоряше Нещевротному, славящемуся нетрадиционной ориентацией и незаурядной выносливостью, изыски соседей по нарам скорее всего не показались бы неприятными.
А вот Александр Эдуардович, как ни странно, хирел.
Даже тюремщики, чьи каменные сердца давно поросли мохнатой шерстью, содрогались, заглядывая украдкой в общую яму. То, что видели они, не поддавалось людскому пониманию. Оно противоречило заветам Тха-Онгуа и целомудрию Сияющей Нгандвани…
Посему решение отсадить страдальца стражники приняли единогласно. А упрекни их кто-либо вышестоящий в злонамеренном человеколюбии, ответ был бы дан незамедлительно: разве простится служителям тюрьмы, если один из поднадзорных скончается прежде назначенного судом срока?!
О-о, здесь, в яме Канги Вайаки, господин Штейман снова почувствовал себя человеком. Чесальщик пяток, как гордо это звучит! И как милостив господин, не принуждающий раба своего ни к чему иному!
Впрочем, Ливень-в-Лицо и не собирался ни к чему принуждать чесальщика. Каждому свое, и негоже чешущему пятки делать то, для чего существуют наложницы…
— Пой, пой, Г'Хавно, — расслабленно пробурчал Сокрушающий Могучих, погружаясь в дрему, и Александр Эдуардович, не прерывая пения, ласково лизнул левую пятку повелителя зашершавевшим, много чему обучившимся за истекший месяц языком.
Им обоим — и владыке, и рабу — было сейчас хорошо.
Если бы еще не гнус…
С каждым днем все влажнее делался воздух, и вместе с сыростью пришли мельчайшие клещи, вгрызавшиеся под кожу. Плоть зудела и свербела, но М'буула М'Матади ни разу еще не унизился до стонов.
Он был стоек и терпелив. А кроме того, к нему все чище являлся Некто, умеющий прогонять паразитов…
Некто был добр, но непонятен.
Он являлся неизвестно откуда и был похож на Голос, возникающий нежданно под сводами черепа. Голос тихо и невнятно бормотал, задавал вопросы и сам себе отвечал на них, а после его ухода тело наполнялось бодрой силой и злой готовностью выжить вопреки всему. Он был похож на тоненький писк комара, этот чудный Голос, звучащий словно бы издалека…
Но сегодня, стоило Канги Вайаке задремать, он зазвучал громко и отчетливо, словно говорящий стоял совсем рядом. И это было достойно удивления, как и то, что впервые вопросы, задаваемые Некто, были обращены к самому Ливню-в-Лицо.
— Зачем ты здесь? — спросил Голос, и не ответить ему было невозможно. — По нраву ли тебе здесь?
— Нет, не по нраву, — шепотом отозвался Канги Вайака, но тотчас понял, что говорить вслух нет необходимости. — Я не хотел быть здесь. Но такова воля Тха-Онгуа, и Могучих, и самого Подпирающего Высь.
— Вот как? — Голос, похоже, удивился. — А почему ты покоряешься их воле?
Ответить на этот вопрос было совсем нетрудно.
— Потому что они сильны и воля их священна…
— Разве? — еще больше удивился Голос. — Ты ли говоришь это?Разве не ты отсекал головы тем, кого именуешь Могучими, и разве не тебе чешет пятки один из них?
Предки свидетели, это была правда! Раньше М'буула М'Матади не задумывался о таком, но стоило истине прозвучать, и она сделалась неоспоримой. Нет нужды бояться Могучих!
— Если же не они, то кто дал Муй Тотьяге право назваться Подпирающим Высь? Подумай и ответь: может ли подобный ему править и повелевать?
Странное дело: произнесенное Голосом вовсе не показалось Ливню-в-Лицо кощунством. Очень кстати вспомнился вдруг Муй Тотьяга Первый, только не нынешний, блистающий обилием орденов и позументов, а прежний. Тот, которого не раз бивал на состязаниях сверстников крепкий и рослый парень Вайака, не знающий в те дни, что станет Ливнем-в-Лицо.
Мощь властелина — в поддержке Могучих. Но если Могучие слабы, то чья же сила утверждает власть ничтожества?
Неужели… ничья?
— Хорошо, — ласково одобрил Голос. — Ты рассуждаешь верно. Но задумайся еще вот над чем: если лживая слабость торжествует над мужественной силой, кому это выгодно, а кому — нет ?
Кому выгодно?
Доселе Канги Вайака не задавался такими вопросами. Все было ясно Левой Руке Подпирающего Высь, ибо все было указано свыше, и смысл бытия заключался в пище кхальфах. Но теперь, став М'буула М'Матади, он обязан был найти ответ…
Для чего нужен Муй Тотьяга Могучим?
Для того чтобы держать в узде людей нгандва.
Зачем нужны Могучим люди нгандва?
Чтобы торить тропу Железному Буйволу.
Почему ведут они Железного Буйвола в дикие горы?
Нет ответа. Но ясно одно: не на пользу людям нгандва.
— Верно! — теперь Голос был хмур и жёсток, как бич. — Не на пользу Нгандвани стараются пришельцы, и стонет под их ногами оскверненная Твердь. Равнина и горы устали терпеть. Они ждут избавителя, и если найдется такой, то по праву воссядет он на резной табурет. А теперь, — Голос смягчился, — подумай, Сокрушающий Могучих, крепко подумай и ответь: разве не понял ты еще, кто я и зачем пришел к тебе ?
Золотое сияние полыхнуло перед смеженными очами узника, вытянулось огненной канителью, изогнулось аркой, и там, за гранью, в кипении исступленной белизны, явственно вырисовалась смутно очерченная фигура, облаченная в радужный плащ с капюшоном.
И все сделалось понятным Канги Вайаке.
Его собственная Тья, Вторая Душа, говорила с ним и просила разрешения войти в тело…
Каждому из народа нгандва ведомо: две души даровано человеку извечным Тха-Онгуа — низкая душа тела, именуемая Гьё и высокая, нареченная Тья.
Неразрывно связанная с плотью, живет Гьё, и мужает, и дряхлеет, и умирает, и не возрождается более. Такова судьба большинства людей нгандва. Но к очень немногим, избранным для священного служения, посылает Творец сияющую Тья, Бессмертную Душу, а вместе с нею — тяжкие труды, горькие утраты и — в уплату за все — право на вечную жизнь.
Лишь с согласия смертного может слиться с ним воедино Тья, и не каждый соглашается принять ее, ибо для многих спокойная жизнь дороже жизни вечной.
Но слава о решившихся сияет в веках, и место их у престола Тха-Онгуа, по правую руку его…
Каждый человек нгандва знает это. Люди же дгаа, обитающие в горах, отрицают наличие Тья, признавая лишь Гьё. Что ж, на то они и дикари, мало чем отличающиеся от животных, и лучший из уделов для них — служить нгандва, истинным людям.
— Разрешите ли войти? — спросил Голос.
Он заранее знал, каким будет ответ, ибо ведает Тья невысказанные помыслы Гьё, но по воле творца обязана Бессмертная Душа спросить у человека позволения, так же, как и человек обязан ответить. Ясно, недвусмысленно — и вслух.
— Да! — не колеблясь, сказал спящий Ливень-в-Лицо, и чесальщик замер у ног его, испуганный и удивленный.
В первый раз за восемь дней разговаривал повелитель во сне, и никогда не становилось лицо его таким умиротворенным, как в это мгновение.
Чесальщик пяток, жалкий раб, не мог видеть, как переступает лучистый порог пришелица, облаченная в радугу. И не дано ему было ощутить яростный жар золотой волны, что прокатилась по самым сокровенным уголкам плоти Канги Вайаки, растворяя в себе его Гьё, выжигая напрочь сомнения и вселяя мечты о великом и неизбежном…
Этот миг был решающим моментом Внедрения. Любая оплошность, даже мельчайшая, могла свести
