Вышел месяц из тумана

— Я не считаю, что все семьи счастливы одинаково.

Семен то ли пукает во сне, то ли губами выражает свое отношение к услышанному.

— Сем! — она оборачивается. — У тебя что — тоже была своя глава?

— На анализ? Не дам! — он вылезает из-под скамьи и хлопает покрасневшими глазами. — Мочу дам. Баш на баш. Причем пиво вперед! Мужики, кровь дам!

— Истекаю клюквенным соком!— Тамара улыбается мне бесцветными глазками. — Я уверена, Гена, что начать слушания нам имеет смысл с вашей главы.

— Но ее нет. Если я не ошибаюсь, то она — вот она, — я по-дурацки развожу руками, как будто хочу объять небосвод. Он, кстати, здесь полинялого серого цвета.

— Ах, так! Значит, мы все-таки по вашей милости!.. — она кивает, она давно подозревала.

Да что же это? Лодка вздрагивает. Вцепившись в сиденья, они затравленно смотрят на меня.

— Ну ты, чудище одноглавое! Ты что с людьми делаешь?

Люди проснулись, людям желательно пива откушать. Не могут они, не откушав, — Семен поднимается.

Лодку качает — и опять без видимой причины. Семен обрушивается на Тамару:

— Твою мать! Не твою, Томусенька, не Веру Степановну. Его!

— Сюрреализм, — одними губами выводит она.

— А качает потому, — Семен на полусогнутых отползает к корме, — потому, что у него корней на нашей почве нет! Да, Томусик?

— А вам не кажется, что нас силой удерживают в одной лодке? Нас ведут. Нам помогают. Тамара, ну же? — я с некоторым подобострастием ловлю ее взгляд.

Она же резко встает:

— Так вы у нас — религиозный мистик! — и бесстрашно переваливается за борт. — Оставляем вас в вашей пустыньке.

— В пустыньке вашей, — бормочет Семен, выползая за нею.

Мне кажется, что их вот-вот начнет засасывать серый песок, оставив на поверхности лишь упрямые головы. Тут-то мы и наговоримся вволю! Я пытаюсь сконцентрироваться на этом желании (кто знает здешние порядки?), но Тамара увесистой поступью уже вышагивает к горизонту. Семен плетется за ней, то и дело отвлекаясь на подножные ракушки — одни отбрасывая, другие рассовывая по карманам.

Очевидно, и мне следует выбраться наружу — на сушу, на берег, на дно… Странно, что при моем чувстве стиля меня обрекают употреблять первые попавшиеся слова. Не знаю более верного способа дискредитировать героя, назвавшего себя страницей выше литератором. Так — слева по борту в песке закипает родник. И точно такой же уже закипает справа! И рядом… Дно мертвого озера скворчит раскаленной сковородой.

Присаживаюсь и осматриваю днище. Я не умею плавать. Мягкий толчок и — лодка оторвалась от земли. Слава создателю, течи в ней нет. Вёсел тоже. Под сиденьем лежит алюминиевая миска — очевидно, на случай дождя. И небо, как и днище, я ощупываю за пядью пядь — чистейшее от края и до края. Солнце же яркое и по-зимнему никакое. Мне не хватает его прикосновений, как не хватает и запахов. Воздух, точно физиологический раствор, грамотно питает организм. Вода не может не пахнуть прохладой. А она не пахнет.

Я сижу на срединной скамье, потому что здесь всего безопасней. Ну и что? Если это образ, Бога ради. Я не самый рисковый человек, это правда. Что еще рассказать? Что вода прибывает… Но мне нечем измерить уровень. Просто лодку раскачивает на волнах. Или это большая рыба бьется сзади о борт? Лодка вдруг начинает крениться, я хватаюсь за обе уключины и со звонким «ку-ку» получаю в затылок — он взмок от страха — тепловатую горстку капель… Вряд ли это мой собственный пот. Обернувшись, я вижу Аню! Она с русалочьей легкостью взбирается на корму. Розовый в синих цветах сарафан облепил упругое тело. Я не видел на ней этого сарафана. И по-мальчишески заострившихся черт.

Она же отжимает уже подол и ерошит волосы. Глаза смеются над моей растерянностью. И мне надо сделать немалое усилие, чтобы перебросить через сиденье одну, а потом другую ногу и наконец оказаться к ней лицом.

— Ну вот!

— А вы кто? — весело спрашивает она.

— Офелия!

— Это грузинская фамилия, да?

— О радость! Помяни…

— Я — Офелия? Ну нет! Я в прошлой жизни была Антигоной.

— Сокращенно — Анушей? Аннушкой?

— Вы знаете мое имя?!

Невероятно, но она не шутит. Синяя оторопь незнакомых глаз. Сколько же ей сейчас? Я хочу, чтобы было все! И я знаю, все будет — здесь? В этой лодке? Неважно. Все по-другому! Впервые, замирая от страха… Она наблюдала за мной в нашу первую ночь, не испытывая, кажется, ничего, кроме любопытства. И сейчас наблюдает. Вся взъерошенная, нахохленная, а — бестрепетная. С детства это в ней, что ли!

— Неужели я угадал?

— У вас, я вижу, офигенная интуиция!

Сленг, студенческий сленг! Третьекурсница Нюша!

— Да, конечно. Но вы… вы мне дали подсказку.

— Я? Какую? Ах, да! Антигона! Ладно-ладно! И я попытаюсь. Вас зовут…— она забрасывает ногу на ногу и в задумчивости покачивает широкой — это мучение подобрать ей туфли — ступней. — Алексей! Ой, нет. Не торопите!

Я кажусь ей развязным. Отвязанным, как она говорит. Лодыжки незнакомых дам глазами так не едят. Я так не ем. Но ей-то нравятся отвязанные. Я-то знаю. Для первого знакомства я слишком много знаю. Потому и будет теперь все по-другому.

— А все-таки на букву «а»!

— Извините, на «г».

— Григорий? Георгий! Геннадий? Нет, Глеб, Гавриил, Герасим… Я сама! Из них? — Ухо вжала в плечо и высматривает подсказку в моих хмурых, должно быть, глазах. Не спугнуть!

— Да, из них, — и киваю.

— Вы умеете плавать?

— Да, но как меня звать?

— Гоголь. Моголь. Щеголь. Вы сказали «да»?

— Я сказал: да, но! Плаваю, Анечка, я не ахти. А вы замужем?

— Вопрос не мальчика, но мужа. Причем чужого! Угадала?

— Все зависит от того, какой нынче год на дворе. Если вы учитесь, а вы учитесь! Девять против одного, что на филфаке!

Ей, конечно, не больше двадцати. И никакого Всевочки она не знает. И фыркнет сейчас, и утопит в подробностях, нельзя в этом нежном возрасте без подробностей про любовь к античности, про боялась, что провалюсь, ведь Москва, а я детство — по Мухосранскам!.. Нюша, студентка! Вот спадет вода и пойдем — не знаю куда, но возьму тебя за руку и буду делать вид, что веду и знаю. Потому что пока вода — что за свинство! — я боюсь ее, как Муму.

Чистовик. Сразу пишем все набело. Пусть лишь как вариант. Я согласен! Идея весьма продуктивная. Суть идеи — наглядно явить многовариантность бытия. Значит, наново!

— На филфаке, я угадал?

— Я — историк. А вы?

— Программист.

— Ты? С чего бы?

— Что? Не похож?

— Ты, Геняша, на средней руки литератора очень похож, от которого жена свалила в Израиль и который плывет теперь в лодочке без руля и без ветрил.

— Куда ж нам плыть… Шутница, затейница, проказница.