– В самом деле? – удивился отец Георгий.
– В одном-единственном грехе я оказалась не грешна! – сокрушенно сказала девочка, подняв на него налитые слезами глаза.
– Не может этого быть!
– Правда, батюшка, – вздохнула Юлька и пустила слезу.
– Ушам своим не верю!
Мимо них по аллейке проходил молодой монашек.
– Брат Евстафии, а поди-ка ты сюда!
Монашек подошел к ним.
– Благословите, батюшка.
Отец Георгий благословил его и спросил:
– Не знаешь ли ты, брат Евстафий, митрополит Петербургский и Ладожский у себя?
– Владыка раннюю служил, а сейчас, надо полагать, у себя в покоях отдыхает.
– Придется потревожить владыку. Поди-ка ты к нему, брат Евстафий, и отрапортуй, что в нашей епархии новая святая объявилась.
– Какая святая, батюшка? – непонимающе заморгал глазами монашек.
– А вот эта самая – отроковица Юлия. И удачно-то как объявилась – завтра Юлию Карфагенскую величаем, а нынче Юлию Крестовскую прославим: в колокола ударим, крестным ходом с нею во главе пройдем!
У Юльки от удивления слезы моментально высохли.
– Ой, вы меня не так поняли, батюшка! – воскликнула она. – Вы подумали, что я только в одном грехе виновата, да? А я виновата во всех, кроме одного!
– Да нет, я все правильно понял. Ты слышишь, брат Евстафий? Сия преподобная отроковица до одиннадцати лет дожила и каким-то одним грехом за всю свою жизнь ни разу не согрешила.
– Не может такого быть, – сказал, брат Евстафий, качая головой, – нет такого человека, чтобы даже в одном каком-то грехе за всю жизнь ни разу виноват не был. Не делом – так словом, не словом – так помыслом, а грешны мы все и во всех грехах. Кроме святых, конечно.
– Экий ты непонятливый, брат Евстафий, а я-то тебе про что толкую? Это ты да я во всех до единого грехах виновны, а вот Юлия сумела в каком-то грехе ни разу не провиниться. Святая отроковица, говорю ж тебе! Так что беги-ка ты, братец, поскорей к митрополиту, обрадуй его.
– А можно полюбопытствовать, батюшка, в каком именно грехе сия отроковица ни разу не согрешила? – поинтересовался брат Евстафий.
– Какого греха за тобой нет, праведница ты наша?
– Лжесвидетельства!
– Лжесвидетельства?! Фу… – отец Георгий отер лоб. – Брат Евстафий, ступай себе по своим делам: отменяются колокола и крестный ход, и митрополита тревожить незачем.
Брат Евстафий кивнул и отправился по своим делам.
– В лжесвидетельстве, дорогая моя Юлия, мы все как один виновны. Клевета на ближнего, передача вздорных слухов, сплетни – все это, милая ты моя девочка, и есть грех лжесвидетельства. Не верю я, что ты ни разу в жизни про своих подружек не сплетничала!
– Сплетничала, конечно, батюшка, сколько раз сплетничала… – упала духом Юлька. – Так это что же получается – я во всех грехах грешна?
– Как и я, грешный иерей, как и послушник брат Евстафий. Он ведь тебе ясно разъяснил, что все мы во всех грехах виновны. Вот будешь читать жития святых и узнаешь, как умели каяться святые, как они замечали в себе самомалейший грех и тут же старались его искоренить.
– Разве у них тоже были грехи? Они же святые!
– Вот ты пришла в церковь в синих, джинсах и в черной майке, а твоя сестрица надела белое платьице. Кстати, ты тоже в следующий раз юбочку вместо брюк надень, как положено православной девочке. А теперь скажи мне, если мимо вас проедет по луже какой-нибудь шофер-грубиян и обдаст вас грязью из-под колес, на чьей одежде будет заметнее грязь, на твоей или на Аннушкиной?
– На Аннушкиной, конечно.
– Вот так и грехи. На отбеленном покаянием и молитвой душевном одеянии святых самомалейший грех был заметен, как пятно мазута на белом платье. И они его тут же замечали и очищали покаянием. Понятно?
– Понятно.
– Вот так, отроковица Юлия. А теперь пойдем в храм, я вас с сестричкой поисповедаю.
После исповеди Акоп Спартакович отвез девочек домой, и они потом целый день ходили как по струнке, стараясь ни в чем не согрешить, чтобы назавтра достойно причаститься. Юлька была само благонравие, что отметила даже Жанна, но, узнав причину, поджала губы и презрительно процедила: – Какое мракобесие!
За что и получила невидимый щипок от когтей Жана:
– Выбирай выражения, хозяйка! Бесовский мрак-то тут при чем?
Ангел Юлиус до самой ночи не отходил от Юльки ни на шаг, всячески стараясь уберечь свою отроковицу от искушений. На ночь он встал на страже у дверей комнаты сестер. Ангел Иоанн был, конечно, рядом с ним, но он-то был безмятежно спокоен и только радовался: для Ангелов Хранителей каждая исповедь подопечного праздник, а уж причастие так и вовсе именины сердца и пир духовный, как говорили в старину.
Именинным утром Юлька вдруг ни с того ни с сего начала капризничать.
То есть это они с Аннушкой думали, что ни с того ни с сего, а на самом деле это Прыгун ночью как- то исхитрился впрыгнуть через открытое окно в комнату сестер, забрался под Юлькину половину кровати и до самого утра покалывал ее снизу через матрац рогами и шептал-нашептывал… Только когда с рассветом в комнату вошли Ангелы Хранители, Прыгун сиганул из-под кровати в окно и скрылся в саду.
– Я в церковь пойду в джинсах, – вдруг заявила Юлька.
Аннушка ничего на это не ответила, она уже причесывалась.
– Разве Богу так уж важно, как я одета? – вздорным голосом продолжала Юлька. – Ему важно, что у меня в сердце делается! Вот возьму и нарочно надену джинсы с дырьями на коленках…
– Надевай что хочешь, только не спорь – не греши перед причастием.
– Я и не буду спорить, а надену что захочу! – И Юлька потянула из шкафа джинсы с разорванными коленками.
Аннушка нахмурилась, но ничего не сказала. А Юлька натянула драные джинсы и начала вертеться перед зеркалом.
– А сверху надену еще красную майку с Микки-Маусом! – заявила она, косясь на сестру.
Микки-Маус Аннушку доконал.
– Юля, а что ты наденешь на праздничный обед в честь своих именин? – спросила она.
– Белое кружевное платье.
– Чудно! А мне дашь надеть вот эти твои джинсы?
– Ты что, собираешься на мои именины явиться в драных джинсах?
– Если будет не очень жаркий день. А если будет жарко, надену купальник.
– Ты с ума не сошла, Ань? – озабоченно спросила Юлька и даже потрогала Аннушкин лоб.
– Да почему же это я с ума сошла? В жаркий день купальник – самая удобная одежда.
– Но не за праздничным же столом! Я обижусь, если ты явишься в купальнике на мои именины!
– Что для тебя важнее – мой внешний вид или моя любовь? Тебе, Юля, должно быть важно, что у меня в сердце делается. А в сердце у меня сплошная любовь к тебе!
– Твой наряд как раз и должен выражать твою любовь!
– В таком случае я надену свой новый купальник.
– В купальнике на пляж ходят, а не на именины! Никакого рванья и никаких купальников, пожалуйста! Это неприлично!
– Хорошо, тогда я для приличия надену сверху новый халатик.
