– У нас тогда был пес Дозор, и ты очень любила спать у него в конуре.
– Класс! Бабушка, а может быть, это была Аня, а не я?
– Ты, ты! Я-то вас никогда не путала. У тебя, между прочим, есть отличительный знак.
– Какой, бабушка?
– На левой лопатке маленькое родимое пятнышко.
– Ань, срочно подними мне сзади майку – есть там что-нибудь?
– Есть, есть! Маленькое пятнышко как раз посредине лопатки.
– Левой?
– Левой!
– Ура! Бабушка меня помнит!
– Конечно, Юленька, я тебя помню и люблю. Я за тебя молюсь каждый день, а молитвенная память у людей самая крепкая.
– Ясное дело: если каждый день твердить Богу про какого-нибудь человека, так и не захочешь, а запомнишь его… Бабушка! А вот если вы… если ты взаправду меня любишь, то обещай не сердиться за один мой страшный-страшный грех.
– Какой еще такой «страшный-страшный грех»? Что ты там выдумываешь?
– Бабушка, я Аньке косу отрезала!
Аннушка сделала страшные глаза и отчаянно замотала головой.
– Юленька, нехорошо сестру Анькой звать… Погоди, как это косу отрезала? Это еще зачем? Кто разрешил?
– Так уж получилось. Понимаешь, бабушка, у меня-то волосы короткие, а тут приезжает моя сестра с длиннющей косой! Представляешь, какой ужас?
– Не понимаю, какой ужас! Такая прекрасная была коса…
– Ну как же ты не понимаешь, бабушка? Мы ведь оказались неодинаковые: лицо одно, а прически разные. А тут еще папа пообещал меня выдрать как егорову козу.
– Сидорову, наверно?
– Точно, Сидорову!
– А почему это папа собирался тебя выдрать? За дело поди?
– За дело, бабушка, за дело, – успокоила ее Юлька. – Вот тогда мы и решили стать совсем одинаковыми, чтобы папа не мог угадать, кого драть надо. Он запутался и на всякий случай простил обеих. Прости и ты, бабушка, а то ведь я завтра в первый раз на исповедь иду, так пусть у меня хоть на один грех будет меньше, ладно?
– Ладно, проказница, придется тебя простить. Но епитимью наложу на обеих: теперь вы обе забываете, где там у вас ножницы лежат, и обе отращиваете косы. Договорились?
– Договорились, бабушка! – дуэтом закричали девочки.
– Юленька, так ты завтра причащаешься?
– Да, только не завтра, а послезавтра. Так отец Георгий решил.
– Правильно решил, ведь у тебя послезавтра именины.
– Ой, бабушка, ты даже мои именины помнишь!
– Конечно, помню. Ну все, девочки, хватит нам тратить свое время и папины деньги.
– Бабушка, я тебя очень, очень люблю!
– Я тоже очень люблю тебя, Юленька. Нет, ты все-таки ни капельки не изменилась! А теперь дай-ка мне на минутку Аннушку.
– Подожди, подожди, бабушка! Я тебе еще покаяться хочу.
– Ну, покайся.
– Знаешь, бабушка, Аннушка меня все время воспитывает, воспитывает – прямо святую из меня хочет сделать!
– Ну, это у нее определенно не получится, не беспокойся. Это и есть твое покаяние?
– Да! А теперь даю тебе Аннушку! Аннушка взяла трубку.
– Бабушка, это я.
– Аннушка, ты там не переусердствуй, воспитывая Юлю в христианском духе. Не жми на нее очень-то: душа человеческая – дело тонкое.
– Ой, класс! – пискнула Юлька в полном упоении.
– Да нет, бабушка, Юля у нас умная и очень хорошая. Она сама все понимает, когда успевает подумать, – сказала Аннушка, улыбаясь сестре.
– Как же мне на нее хоть одним глазком глянуть хочется… Может быть, когда папа повезет тебя обратно в Псков, он захватит с собой и Юленьку?
Юлька завизжала от восторга.
– Хорошо, бабушка, мы попросим папу взять Юлю в Псков. Слышишь, как она радуется?
– Слышу, слышу. Ну, храни вас Бог, внученьки мои дорогие. Папе поклон от меня передайте.
– Передадим. Храни тебя Господь, бабушка! – сказала Аннушка.
– И твой Ангел Хранитель! – крикнула Юлька в трубку сбоку.
Когда зазвучали короткие сигналы и трубка была положена на место, сестры, не сговариваясь, взлетели на кровать и, взявшись за руки, принялись прыгать, распевая:
– Мы поедем вместе в Псков! Мы поедем вместе в Псков!
Ангелы радовались, глядя на них.
И никто из них не подозревал, что подлый Прыгун, сидя на своем обычном месте на карнизе, весь их разговор с бабушкой подслушал, запомнил и помчался докладывать Михрютке. Ну, а тот, выслушав Прыгуна, тут же побежал с доносом к Жанне и Жану.
– Юльку в Псков пускать нельзя, ее там окончательно испортят, в церковницу превратят, – решила Жанна. – После Пскова она еще и в Келпи не захочет ехать.
– Не пустим Юльку в Псков, – согласился Жан. – А вот от Анны надо бы поскорей избавиться – слишком уж от нее светло в Доме. У тебя на этот счет нет никаких идей, хозяюшка?
– Нет. Нам остается только терпение и смирение…
– Жанна, что ты несешь!
– Успокойся – ПОКАЗНЫЕ терпение и смирение. Скоро отец повезет ее в Псков, а Юльку я отвезу в Ирландию пораньше. И тогда…
– И тогда Мишин окажется целиком в твоих нежных и цепких коготках.
– Ясное дело! А домового надо бы наградить. Эй, Михрютка, ты где там прячешься? Хочешь со мной на дискотеку поехать?
Счастливый Михрютка свалился с потолка и заплясал перед хозяйкой.
– Еще бы не хотеть! В дискотеке музыка грохочет, люди скачут, и все на бесов похожи! Повертишься там – ну будто на исторической родине, в аду побывал!
– Вот и поедешь, оттянешься. Служи только хорошенько, все мне доноси, что услышишь, а награда тебе всегда будет.
– Рад служить, хозяюшка!
Назавтра отец Георгий встретил Акопа Спартаковича с сестрами в воротах Лавры.
– Вы с Аннушкой идите в храм, – сказал он Акопу Спартаковичу, – а мы с отроковицей Юлией покамест в тенечке побеседуем.
Отец Георгий повел Юльку по дорожке между высоких деревьев, мимо старинных надгробий, подвел к скамейке под большим кленом, там усадил ее и сам сел рядом.
– Ну, расскажи мне, отроковица Юлия, как ты к исповеди готовилась? – спросил он.
– Сначала мы с Аннушкой долго-долго молились, а потом она дала мне список грехов. Вот я и стала вспоминать все-все-все грехи моей жизни и отмечать в книжечке.
– И много отметила?
Юлька молчала, опустив голову.
Молчал и священник, неспешно перебирая четки.
– Почти все отметила, батюшка, какие в списке были, – прошептала наконец Юлька. – У меня только одного греха нет из этого списка.
