Когда Грунькин кончил читать, я первый подверг его творение беюпощадной критике:
– И что это такое?! Разве это стихи?! Это ж… – Я не мог слов найти от возмущения.
К сожалению, остальные пираты не согласились со мной.
– Стихи, конечно, неважные, – оказали они. – Но все-таки!
Короче говоря, мы пообещали принять его в пираты. Правда, назначили трехдневный испытательный срок.
Грунькин обиделся:
– Не доверяете?… Ладно, еще пожалеете…
Глава 15.
Второе сражение с Вениамином
Наступила «знойная летняя ночь», как сказал писатель Александр Беляев в «Человеке-амфибии». Все было при себе: и луна, и звезды.
– Ночью все кошки серы! – сказал мой брат Ленька, заворачиваясь в простыню, как в плащ.
– Ночь – это не день! – удачно заметил я, потихоньку вынув из Ленькиной тумбочки его собственный фонарик.
– Ночь – самое подходящее время для мести! – жутким голосом сказал страшно начитанный Гринберг, выкатывая из-под кровати желтющую тыкву, выдолбленную внутри.
– Ночью люди спят, – проворчал Грунькин.
Пружины на его кровати нервно застонали, и он отвернулся носом к стене и даже накрылся одеялом с головой.
– Спи, спи! – разозлился Рой. – Мы тебя из пиратов попрем, как миленького!
А Левка добавил:
– Филин!
Пружины снова застонали, но Грунькин благоразумно промолчал. Гринберг проделал в тыкве дырки для глаза, рта и носа и надел себе на голову. Глаз не было видно, зато нос так и торчал!
– Марсианский головной убор! – гордо заявил Левка.
– Не нос, а рубильник! – сказал Грунькин. Он высунулся из-под одеяла на том самом месте, где должны были бы находиться ноги, и хихикал:
– Ну и нос! Почем метр?
Левка, ни слова не говоря, медленно приблизился и внезапно наклонился над ним в своем жутком тыквенном шлеме для того, чтобы произвести убийственное впечатление. И произвел: тот перепугался не меньше, как до полусмерти, и завопил нечеловеческим голосом, или благим матом:
– Я пошутил! Я пошутил! Честное слово!
Грунькин исчез под одеялом и вынырнул там, где и должна была находиться голова, – у подушки.
– Ха-ха! – засмеялся он, осмелев. – Карабас-Барабас!
Тогда Левка вдруг снял шлем, задумчиво повертел его в руках и как насадит его Грунькину на голову!
Грунькин загудел что-то изнутри и стал поспешно дергать шлем вверх, но не тут-то было. Размер не тот, запросто так не снимешь!
Грунькин так старался – чуть себе уши не оторвал. И ни в какую! Мне его даже жалко стало.
Ну, и посмеялись же мы над Грунькиным!
Грунькин, видимо, испугался, что его голова останется в тыкве на всю жизнь, и начал рваться к двери. А из-под шлема неслось, как из пустого молочного бидона:
– Пираты так не поступают! Я все Вениамину расскажу! Он вас из лагеря отчислит!
– Да брось ты! – испугался Ленька и стал помогать ему освободиться от тыквы. А она – ни туда, ни сюда. Тогда Ленька разозлился и ударил ребром ладони – тыква так и треснула и распалась на две половины.
Грунькин схватился за шишку на голове и выскочил в раскрытое окно.
– Все! – уныло заявил Рой.
Мы лежали и ждали мщения. Вот-вот заявится Вениамин с хнычущим Грунькиным, прочтет нам двухчасовую лекцию о правилах лагерного распорядка, а потом со вздохом скажет:
– Собирайте вещички и по домам! А в школу мы сообщим особо!
Ленька не выдержал всеобщего скорбного молчания и пробубнил:
– А чего это мы о нем и о нем?… Нечего было с ним связываться, он шуток не понимает.
– Сам ты не понимаешь! – послышалось за окном, и Грунькин влез в комнату. Забрался под одеяло и притих. А потом застонал жалобно-прежалобно: «Ой-ой-ой…» И так до бесконечности, без передышки!
– Уж лучше бы он Вениамина привел, – вздохнул Рой.
Грунькин постонал еще немного, а потом вдруг говорит:
– Что, струсили? Вениамин уже спит давно, двадцать четвертые сны видит! А вы обрадовались, что мне шишку набили, и ни с места!
Ленька вскочил и мерной рысцой затрусил к Грунькину.
– А что, неправда? – вскочил Грунькин. – Мы-ы… Мы-ы… «Мы его напугаем! Будет знать, как книги по ночам отбирать!» А сами? Трепачи! – и отвернулся.
Ленька потоптался на месте, сел на мою кровать и тихонечко свистнул.
