Брожу по Севастополю и ищу ответы на эти и другие больные вопросы.
Вот и командующего Черноморским флотом адмирала Кравченко о том же я спросил:
— Виктор Андреевич, когда-то Россия по-братски помогла Болгарии обзавестись своим собственным военным флотом. Логично было бы предположить такой шаг и в отношении Украины. Уж куда ближе, куда родней... Иногда кажется, взять бы вам, Виктор Андреевич, да хорошо посидеть с командующим ВМС Украины и решить за флотской чаркой все наболевшие проблемы...
— Не сомневаюсь, что решили бы... Но ведь мы с ним не конечные инстанции. Тут политики все решают. И за спиной украинского комфлота все отчетливее проглядывает тень американского адмирала. Ведь именно Пентагон финансирует совместные учения ВМС НАТО и Украины «Си бриз» нынешним летом. Они развернутся в территориальных водах Украины. Цель этих маневров весьма двусмысленная — «морская блокада по локализации межнационального конфликта в Крыму». Предложили и нам участвовать. Мы отказались в силу провокационного характера «Си бриза». Разве это не повторение англо-французской блокады Севастополя в 1854 году? Высадка «интернационального» десанта запланирована в северо- западной части Крыма, в районе горы Апук, где расположен полигон российских ВМС.
В геостратегическом плане интерес США к Черноморскому региону просматривается очень четко. Два НИИ работают по заданию ВМС США, изучая грунт Черного моря, течения, гидрологию. Идет активное освоение здешнего военно-морского театра. Только в прошлом году 29 кораблей НАТО крейсировали в черноморских водах в общей сложности свыше 400 суток... А заход кораблей 6-го флота США в Одессу? А приезд делегации американских конгрессменов в Севастополь якобы для того, чтобы изучить условия для будущего базирования американских кораблей в Севастополе? Как все это понимать?
Вот так и обменялись мы вопросами с командующим флотом, не найдя однозначных ответов. А они все-таки могли бы быть.
Ноги сами собой приводят меня на площадь перед Графской пристанью. Бронзовый Нахимов молча взирает на своих нелепых потомков, копошащихся у валютных обменных пунктов и киосков, набитых импортным ширпотребом, на купеческие суда в военных доках, на пеструю — желто-голубую — бело-сине- красную — чересполосицу флагов на мачтах... Почему-то к нему, старому холостяку, спешат свадебные пары, чтобы поделиться цветами. И еще приходит сюда по воскресеньям бывший флотский трубач, достает из футляра инструмент и заводит пронзительную песнь души и меди. Он играет свой концерт для трубы без оркестра под уходящее в синеву вечернего моря темно-красное солнце. И севастопольцы, вырванные из привычного круга настырных забот, замедляют шаг и поднимают головы. И видят белую подкову — на военное счастье! — Константиновской батареи и Российский флаг, реющий над штабом Черноморского флота, и золотой крест Княже-Владимирского собора, осеняющий город поверх темени чугунного Ленина, указующего почему-то в сторону Босфора, поверх бронзовых штыков, вонзенных в небо, поверх корабельных мачт, обвитых ветрами, и телевизионных антенн, окунутых в ложь эфира.
Гипсовый горнист с крыши бывшего дворца пионеров, а ныне не то казино, не то ресторана, пытается вторить трубачу на Графской. Но даже корабельные горны с недалекой Минной стенки и те замолкают, пристыженные чистым переливчатым звуком, от которого сжимается сердце и просыпается память... Рубли и гривны летят в раскрытый футляр...
Но, Боже ты мой, как мало что изменилось за полтораста лет с тех времен, когда один из многих севастопольских офицеров, никому не известный подпоручик Толстой, стоял вот здесь, на Приморском бульваре, и смотрел туда, куда и поныне смотрят все гуляющие тут — на море в разрыве бухты, и слушал то, что и сейчас всем слышно:
«Солнце перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По воде разносятся звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им».
Звуки выстрелов, но не с бастионов, а с феолентских полигонов, неслись и сейчас, сотрясая стекла в домах на Крепостном шоссе. Били танковые пушки. Морская пехота готовилась к боям. К каким? Против кого?! За кого?
Ночь. Минная стенка. Толчея разнородных кораблей, ошвартованных носом к морю, кормой к городу. Среди скопища сигнальных огней, горящих иллюминаторов, палубных люстр и беспокойных прожекторов затерялась полная луна.
Каждый корабль — это маленький Севастополь.
А город пригас, словно в боевом затемнении — экономя электроэнергию. Южные созвездия рисуют над ним и над морем свои таинственные мерцающие знаки. Но никто не читает звездный семафор.
Год он ходил с запиской в кармане: «Меня убил имярек...» Это на тот случай, если киллер не промахнется. Вообще-то он и сам неплохо стреляет. Только оружия не держит. Как сдал в 1990 году пистолет и кортик, дела и обязанности главного инженера Балаклавского судоремонтного завода, снял погоны капитана 2 ранга, так нашел себе иное оружие. Перо публициста-камикадзе. В жизни ничего не писал, кроме коротких писем матери в белорусский городок Ошмяны да ремонтных ведомостей. А тут начертал статью об аварийности на флоте, которую с ходу опубликовали в литературном журнале. А дальше заполыхало от искры Божьей: и пошло гулять имя Владимира Стефановского по столичным да крымским журналам, газетам, альманахам.
— С тобой полгорода (надо понимать, пол-Севастополя) не здоровается! — сетует жена.
Насчет половины — это она, конечно, перехватила. Одно верно — не любят в Севастополе Стефановского все власти — и явные, и тайные, легитимные и мафиозные. Потому и ходил год с запиской, не из-за страха, а чтобы сразу навести на след убийцы... Да и чем можно напугать моряка-подводника на суше? Не зря же у англичан бытует поговорка: «В море бывает хуже...» А в морях у инженера-механика океанской подводной лодки капитан-лейтенанта Стефановского бывало и впрямь похуже.
За что не любят Стефановского? За то же, за что не любят и налоговых инспекторов. Он взыскивает долги. Не денежные, разумеется. Долги памяти. Взыскивает с начальства — городского и ведомственного, с российских властей, севастопольских, флотских... А начальство этого ох, как не любит. И клянет, и честит неуемного теперь уже кавторанга, организовавшего и возглавившего в Севастополе правозащитную ассоциацию «Моряки и корабли», как может и где придется.
Возмутитель спокойствия — это его социальная роль. По какому праву?
— А по праву бывшего «торпедного мяса». Я бы и сам давно мог гнить где-нибудь в отсеке погибшей лодки — как ребята с К-129-й, или сгореть заживо, как горели на «Отважном». И молчали бы про меня так же, как про них, — десятилетиями! Мне повезло — я жив. Так вот за это везение я и буду требовать — шапки долой перед теми, кто погиб за вас. Кто унесен морем. Кто ушел со своими кораблями в пучину, не бросив вахты.
Одна из комиссий Севастопольского Морского собрания завалена поношенной одеждой, игрушками, коробками с не очень просроченным детским питанием. Это гуманитарная помощь из Германии — для престарелых севастопольских моряков и их внуков.
Стефановский растерянно взирает на всю эту благодать. На лице горестное недоумение. Два украинских таможенника деловито перетряхивают старые пиджаки и брюки. Зачем? Определяют общую стоимость добра. Зачем? Чтобы назвать сумму налога на гуманитарную помощь. Зачем? Чтобы пополнить государственную казну. За чей счет? За счет Морского собрания, в адрес которого прибыла гуманитарная помощь из Германии, или немцев, приславших ее?
— Это что же получается? — вопрошает Стефановский. — Если я подаю нищему милостыню на улице, я должен платить налог? Или нищий? Это что за закон такой?!
Таможенники смущенно отмалчиваются. Они люди служивые. Приказали «растаможить груз», вот и растаможивают. Хотя и им это дело вовсе не нравится.
Стефановский идет в приемную к мэру. Стефановский пишет открытые письма президенту Украины — отмените безнравственный закон. Севастопольские газеты печатают послания одного президента (Морского собрания) другому президенту (Украины). Зная Стефановского, я ничуть не удивлюсь, если президент Кучма возьмет и пересмотрит Закон о налоге на гуманитарную помощь.
