Деньги, вещи — вздор, когда сравниваешь их с дорогими тебе людьми.
Вот только как будут мои без меня? Худо-бедно, но я был кормильцем. Найдут другого мужа и папу? Варька ведь уже не раз грозила мне этим, когда я излишне долго, по ее мнению, задерживался на берегу. Моряк зарабатывает в море.
Насколько легче Кабанову! Он давно успел развестись и остался один, как перст. Не знаю, что там у них произошло с бывшей женой — командор не любит вспоминать подробности прошлой жизни. Но сомневаюсь, что инициатором стал он. Сергей — человек долга, вряд ли он в способен кого-либо бросить, тем более любимого человека. А вот как жена могла бросить такого мужчину? Чего же тогда бабам вообще от нас надо?
А чего от меня хочет Мэри? Защиты? Уверенности в завтрашнем дне? Пусть я не десантник, однако многие ли из наших мужиков могут похвастать тем, что имеют пригодную для семнадцатого века специальность? Раз существуют корабли, то есть и люди, ведущие их по волнам…
…Ужин состоял из куска отварной солонины, ячменной каши и стакана вина. Нормы были не особенно большими, но как-то хватало. Серега тоже ужинал со мной. Практически весь день он то возился с пушками, то учил бывших пассажиров фехтовать, и устал, думаю, не меньше моего. К тому же рана его еще не зажила. Петрович потратил массу времени, доказывая командору лечебную пользу покоя, но так и не убедил упрямого пациента. На все доводы Кабанов отвечал, что в постели его непременно укачает, и вообще он умрет со скуки. Правда, особых приступов морской болезни я за ним не замечал, но был втайне согласен с пагубностью безделья. Покой расслабляет, а ведь неизвестно, что ждет нас впереди.
— Никогда не думал, что придется иметь дело с музейными ценностями, — неторопливо жуя, сказал Сергей.
— Ты о пушках? А я, по-твоему, предполагал, что придется ходить под парусами?
После этого обмена репликами мы замолчали, и лишь когда взялись за трубки, разговор возобновился.
— Ты уверен, что мы сможем добраться до Европы? — уже не в первый раз спросил Кабанов.
— Европа не настолько мала. Как-нибудь не промахнусь. Кстати, ты уже решил, в какую страну мы направимся? Европа, она большая. Хорошо бы знать заранее, куда именно мы желаем попасть.
— Куда-нибудь поближе к России, — ответил Сергей, раскурив трубку. — Если большинство не предпочтет иную страну.
— Значит, все-таки в Россию? Но ведь там скоро начнутся войны, да и в петровские реформах приятного мало. Многие будет против.
— Я солдат, — слегка улыбнулся Сергей. — А остальные… Я не вправе решать, как им прожить оставшуюся жизнь. Так или иначе, но в Европе наши пути неизбежно разойдутся. Каждый будет устраиваться как может. Люди у нас по большей части торговые, им где хорошо, там и родина. А мне это блуждание по заграницам уже порядком надоело. Да и кем я могу стать? Купца из меня не получится, моряка — тоже, наследство мне не светит. Одна дорога — в наемники. Но чем сражаться непонятно за кого, лучше послужу России. А ты?
— Не знаю, — откровенно признался я. — Я ведь не солдат, а моряк, да и то не военный. А у нас на родине и флота еще нет.
— Нет, но будет. Подожди. Триста лет российскому флоту отмечали в девяносто шестом, значит, через четыре года появится.
— Где? К Балтийскому морю выхода еще нет, — напомнил я. — Разве что, в Архангельске.
— Может, и в Архангельске. Ты лучше у Флейшмана спроси. Историю он знает лучше нас с тобой. Хотя решать все равно тебе.
— А ты заранее осуждаешь мой выбор, — поддел я его, хотя ничего окончательно не решил.
— Ошибаешься, — Сергей допил вино и с некоторым сожалением взглянул на пустой стакан. — Не те у нас обстоятельства, чтобы осуждать кого-то за выбор или принуждать к своему. История, насколько я понимаю, уже состоялась. Россия все равно победит с нами или без нас. А мы, чисто по возрасту, вряд ли доживем до победы. Возвращение на родину по существу равноценно решению отправиться добровольцем на фронт. До всеобщей мобилизации еще никто не додумался, призыву мы не подлежим, и каждый должен решать этот вопрос сам для себя. Во времена Ивана Грозного я бы тоже предпочел держаться подальше от родных мест. И совесть меня бы не мучила.
Мы поговорили еще немного и отправились спать.
Наверное, я сразу и заснул. В памяти осталось лишь, как я укладываюсь на кровать, а затем пробуждаюсь без четверти четыре.
Море не знает отдыха. Как и море, редко дремлют в нем корабли. Но корабли не ходят сами, и потому люди сменяют друг друга на вахтах, правят курс, вглядываются в ночь, высматривая опасность…
Мы не знали, насколько близка к нам земля, и не оставляли на ночь много парусов. В темноте нетрудно налететь на рифы, а еще одно кораблекрушение — это уже слишком. Впередсмотрящие напряженно вглядывались во тьму, но в остальном ночные вахты, как правило, спокойнее дневных. Никто не носится на палубе, никто не прибирается, никто не возится с такелажем…
После крепкого кофе спать почти не хотелось, и я медленно прохаживался по квартердеку, пыхтел трубочкой, да перебрасывался ленивыми замечаниями с Кузьминым. Николай привычно стоял за штурвалом. Следовало бы для пользы дела перевести его в другую вахту, но расставаться с ним мне не хотелось. Не первый рейс вместе, сработались, привыкли друг к другу, а это тоже значит немало.
— А что сейчас в Венесуэле? — спросил Николай. — Колония там или независимое государство?
— Наверное, колония. Государства в Америке, по-моему, возникнут позднее. А чья… Язык-то испанский.
— По мне уж лучше испанцы, чем англичане, — убежденно заявил Кузьмин. — Головорезы хреновы!
— Испанцы тоже не лучше, — возразил я, вспомнив разговор с Флейшманом. Юра говорил, что зря романисты романтизировали борьбу пиратов с испанскими завоевателями. Испанцев неизменно изображали в облике классических садистов и негодяев. Да, они разрушили государства атцеков и майя, но население нынешней Латинской Америки в значительной степени состоит из метисов и креолов, то есть из потомков индейцев, а в англоязычных Соединенных Штатах коренные жители уничтожены почти под корень. Так кто же из бывших противников был более жесток? — Они ведь тоже за нами гнались.
— Что ж не гнаться, раз мы убегали? Стрелять-то они не стали. Может, хотели узнать, что за флаг такой? Ни разу не видели, вот и полюбопытствовали. А мы сразу задали стрекача. Глядишь, и обошлось бы.
— А если нет? Не знаю, как они ведут себя дома, но здесь, по-моему, никто особенно не отличается от наших британских друзей. До властей далеко, а море умеет хранить тайны. Пропал корабль, и пропал. Никто ничего не докажет. А у нас женщины…. Лакомая добыча.
— Не так-то просто эту добычу взять, — проворчал Кузьмин. — Мы тоже не лыком шиты.
— Куда ты потом направишься? После того, как до Европы доберемся? Вернее, если доберемся?
— Как — куда? — даже удивился Николай. — В Россию, конечно! Рулевые на любом флоте нужны. Не пропаду.
— Почему обязательно в Россию? Хорошие рулевые действительно на любом флоте нужны. Так что можешь выбрать любую страну.
— Чего я там не видел? Живут они, может, получше нашего, но уж больно там все чужое. Нет, я лучше к себе. А ты, Сергеич? Неужели хочешь туда податься?
— Да вроде нет. — Я и в самом деле понятия не имел, куда лежит мой путь. Но рано или поздно надо будет определиться и решить, какое место и в какой стране я хочу занять в этой жизни.
— И командор не хочет. Моряки наши хотят вернуться на родину, десантники тоже, — перечислил Кузьмин. — Разве что, бизнесмены бывшие против. Им-то все едино где жить, лишь бы деньгу зашибать.
А я? Чего хочу я? Патриотом родной земли назвать меня трудно. Никогда я не понимал всей этой
