— Пошлите по мосту, — неуверенно сказала я. — Выйдем к вокзалу, а там спросим.
— Пять раз в Адлере была и не знаешь, где этот санаторий находится?
— Откуда? Я ж тебе объясняла, что…
— … отдыхала только дикарем. Помню.
— А давайте у мужчин спросим, — предложила Эмма. — Вон целая копания у ступеней стоит.
— Не смейте! — прикрикнула на нее я. — Это таксисты. Они прицепятся, потом не отвяжешься! Сами разберемся. — Я сунула ей в руку ее же баул. — Двинули.
Мы двинули к мосту, кряхтя под тяжестью Эмминых сумок.
Поравнявшись с кучкой таксистов, вжали головы в плечи, чтобы они нас не заметили. Но не тут-то было!
— Дэвушка! — воскликнул один из мужиков, пожилой золотозубый весельчак, схватив Соньку за руку. — Такой карасивый, а сумки тащишь… Давай помогу!
— Не надо, — ответила за подругу я. — Мы сами.
— Слущай, зачэм сами? Ми поможем. Отвэзем, куда надо!
— Квартыра нужен? Дом? Комната? — подключился еще один, помоложе и понаглее.
— Не надо нам ничего, — испуганно выпалила Эмма, вцепившись в свою грудь. Наверное, решила, что если ее в поезде не ограбили, то на вокзале ограбят точно.
— Как нычиво? Савсэм? — подмигнул пожилой. — Ехать разве нэ надо?
— Нам бы до санатория… — робко молвила глупая Сонька. — «Солнечный юг».
— О! — чмокнул воздух пожилой. — Хороший санаторий! Толко далэко… Дорого будет…
— Нэ слушайте его, — встрял третий таксист, лысый жилистый с разорванным ухом. — У нэго дорого, у меня нэт…Я довэзу…
— Алав, это мой клиент, слущщай, — обиделся пожилой. — Чего надо, а?
— Нам ваши услуги не нужно, — рявкнул Юра. — Разве не ясно?
— А тэбя никто и нэ повезет, — пренебрежительно бросил жилистый. — Ты жирьный, место много займешь…
— Давайте, карасавицы, — подхватил нас с Сонькой под руки золотозубый. — Довэзу за пол цены. И вас и маму вашу, — он кивнул на Эмму. — Даже этого возму, — кивок в сторону удивленно моргающего Блохина. — А толстого, так и быть, пусть Алав забирает…
— А сколько стоит? — опять вступила в разговор Сонька.
— Для тэбе почти даром!
— Сколько?
— Двэсти рублэй! Говорю, даром! — и он опять подмигнул.
Сонька вопросительно посмотрела на меня. Решила, что двести на четверых, это приемлемая цена за доставку до отделенного места. Наивная!
— Дорогой, — подмигнула я радостному таксисту. — Ты не обнаглел?
— Я? Обнаглел? — он очень искренне оскорбился. — Да другие тэбя до «Солнэчного» за пятьсот повэзут… Знаешь, как далэко…
— В путевке написано, что санаторий находится в двухстах метрах от вокзала, — весело сказала я. И жду, как он изворачиваться будет.
— Правилно, — быстро согласился он. — Толко тут всо пэрэрыто. Заборы кругом! Нэ пройдешь по прямой, надо круг дэлать… болшой.
— Хватит врать-то! Скажи лучше, в какую сторону нам идти.
— Нэ знаю, как идти. Как ехать знаю, садысь довэзу за сто пятдэсят.
Не знаю, чем бы все закончилось, наверное, так бы и поехали с приставучим таксистом, лишь бы отстал, но на наше счастье из многолюдной перронной толпы вынырнул наш недавний собутыльник Вано.
— Ванечка! — вскричала Сонька. — Ваня! На помощь!
Вано среагировал на Сонькин крик, обернулся, улыбнулся и подбежал к нам.
Приставалы тут же переметнулись на других туристов.
— Что такое, дэвченки? — спросил Вано, приобнимая нас. Как я заметила, армяне вообще любят обниматься, а с молодыми девушками особенно.
— Как нам до санатория добраться? До «Солнечного…»?
— Тут близко совсэм. Забор бетонный видите? Там дырка. В нее пролэзите. Вот и санаторий.
— Так близко? — ахнула Сонька.
— Канэшно. Вон его даже видно. — И он указал на возвышающееся над бетонным забором здание.
— Это «Солнечный юг»?
— Ты по-русски читать умеешь? — засмеялся он. — Там же написано.
Мы с Сонькой сощурились (обе были близоруки, и обе не носили очков). Оказалось, что на крыше здания имелись большие буквы «СОЛНЕЧНЫЙ ЮГ».
— Спасибо, Ванечка, — сердечно поблагодарила армянина Сонька. — Приходи к нам в гости!
— Зачэм в гости? — улыбнулся тот. — На работу приду. Работаю там. Людей на экскурсии вожу. Вас свожу. На Ахун, на Красную поляну, Белие скалы, куда захотите… — И, помахав нам ручкой, он вновь слился с толпой.
А мы, опять взвалив на себя сумки, двинули по путям в сторону бетонного забора.
Шли медленно, то и дело спотыкаясь. Оно и не удивительно, так как ночью почти не спали. И ладно бы гуляли до утра, пили, ели, песни пели, а то ведь слушали… А дело было вот как. Где-то в десять вечера, когда мы, наигравшись в карты, нагулявшись по проходам, наевшись чипсов и прочей вкусной гадости, собрались отойти ко сну, на очередном полустанке в вагон впорхнула семейка. Мама, папа (уже очень в возрасте) и пацаненок лет восьми. Оказались нашими соседями, причем близкими. Папа с сыном разместились на противоположных боковых, а мамашка непосредственно рядом с нами, то есть на освободившейся нижней полке. Родители были малость тормозные, зато пацаненок поражал вертлявостью и шкодливой непоседливостью.
Были они явно из каких-то сектантов, потому что постоянно крестились и бормотали молитвы. Причем, не из баптистов или адвентистов (те всегда с иголочки одеты и по примеру своих проповедников, не переставая, лыбятся), не из кришнаитов (батя был лохмат и длинноволос), не из буддистов (никаких фенек на запястьях, зато на шеях православные кресты), а из какой-то бедной старорусской секты, название которой мы с Сонькой так и не придумали. Мы, поначалу решили, что они церковные (батюшка, матушка и попенок), но, вспомнив нашего отца Александра, который ездит исключительно на иномарках, а под рясой у него то и дело тренькает мобильник, передумали. Эти были одеты настолько бедно, что казалось, их вещи просто рассыплются от старости. На матушке был ситцевый халат, застиранный до того, что цветочки, бывшие некогда ромашками, превратились в подтаявших на солнце медуз. На папе «треники» со штрипками — я такие уже во втором классе отказалась носить — футболка с «Олимпиадой- 80» и кеды. На мальчишке наставленные снизу штанцы и линялая майченка.
Но, надо отметить, бедности своей они не просто не стыдились, они ее просто не замечали. Так что матерчатые (как пить дать, собственноручно сшитые матушкой) котомки они разложили без стеснения. Так же, не тушуясь, достали из них картошку в «лупяках» и зеленый лук, помолившись, поели и, опять помолившись, улеглись спать.
Вернее спать вознамерились только родители, пацаненок же решил немного попеть… Пел он всю ночь! И не псалмы, как мы ожидали, а песню «…не могу я спать у стенки, упираются коленки. Лягу я на край — не ложись!…». Голоса у мальчика не было, слуха тоже, слов он не знал, других песен, судя по всему, тоже, так что про разнесчастные коле-е-е-енки нам пришлось слушать до рассвета. Родители, конечно, пытались сыночка усмирить, но так мягко, ненавязчиво, так по-доброму, что маленький антихрист не только не умолкал, а начинал выводить свое «…лягу я на край…» с еще большим чувством. Заткнулся он только к утру, после того, как взбешенная Сонька втихаря от его блаженно спящих родителей (единственных во всем вагоне) переползла на полку певуна, схватила его за горло и прошипела «Не заглохнешь — язык отрежу!». Еще для острастки показала свои маникюрные ножницы — Сонька у нас знает, как с детишками договориться, учительница, как никак.
