– Мадам, нетрудно догадаться, что это колье может принадлежать только вам.
– Но почему?
– Оно так к лицу вам. И никому больше, – галантно улыбнулся Вольф.
Сидевший с дамой за столиком господин в светлом фраке покачал головой:
– Вы умеете не только делать фокусы, господин Мессинг. Вы еще умеете говорить убийственные комплименты.
– Благодарю вас. – Вольф подошел к другому столу и положил перед господином в темном фраке золотые часы с цепочкой: – Кажется, это ваше…
– Сногсшибательно… – пожевал пухлыми губами господин.
А Вольф уже двинулся дальше и положил перед дамой жемчужное ожерелье. Дама захлопала в ладоши:
– Браво, господин Мессинг, браво!
Вольф вернулся на сцену, собрал в горсть остальные драгоценности и теперь уже быстро перемещался среди зрителей, возвращая предметы роскоши владельцам. То и дело вспыхивали аплодисменты, пассажиры смеялись, изумленно закатывали глаза, восхищенно аплодировали.
Последним Вольф подошел к Канарису. Он сидел один и курил сигару. Перед ним стоял бокал с коньяком и чашка с кофе.
– Возьмите, пожалуйста, вашу визитку, господин Канарис.
– О-о, фантастично! Как вы догадались? – улыбнулся Канарис.
– Не валяйте дурака, – негромко проговорил Мессинг. – Я ожидал, что встречу вас на корабле, и это, признаться, меня совсем не обрадовало.
Канарис хотел что-то ответить, но Вольф повернулся и пошел через зал к сцене. Его сопровождали аплодисменты.
Черная ночь спустилась на океанские воды. Гроздья ярких голубых звезд нависали совсем низко, казалось, протяни руку – и дотронешься до них. Яркой маленькой гусеницей полз по маслянисто-черной глади океана лайнер. Тихо и мощно работали двигатели, и едва уловимая дрожь передавалась всему громадному телу корабля.
Вольф стоял на палубе и, облокотившись о поручни, смотрел в темную бездну. Порывами налетал теплый ветер, внизу глухо шумели и шуршали сонные ночные волны. Временами во тьме вспыхивали фосфоресцирующие голубые огни.
В нескольких метрах от Вольфа к поручням прислонился еще один полуночник, тоже любующийся ночной гармонией воды и неба… По палубе время от времени проходили гуляющие пассажиры, те, кому ночью не спится. Слышались негромкие разговоры.
Неожиданно из полумрака вынырнул Генрих Канарис и остановился рядом с Вольфом:
– Добрый вечер, господин Мессинг.
Вольф покосился на него, не ответил и отвернулся.
– Напрасно вы так враждебны ко мне, – усмехнулся Канарис. – Мы с вами одного поля ягоды… Оба спасаемся бегством из Европы. Вы – от войны, а я – от долгов…
– Не вижу сходства, – сухо ответил Мессинг. – И у меня нет никакого желания разговаривать с вами.
– Напрасно. Я слышал, вы всегда приходите на помощь людям, попавшим в затруднительное положение. А я как раз именно в такое положение и попал… Проще сказать, я попал в беду.
– Проигрались? – покосился на него Вольф.
– Не то слово, господин Мессинг. Я разорен. Я – нищий. И еще огромные долги. Если мои кредиторы найдут меня – убьют без промедления.
Вольф снова покосился на него, но ничего не сказал. Канарис помолчал и заговорил снова:
– Я прошу вас спасти меня, господин Мессинг. Я не могу ничем вас отблагодарить, я могу только просить. Вы знаете, я ведь из хорошей семьи, я был богат, вернее, мой отец был богат. Я из старинного рода Канарисов из Баварии. У отца имелись большие земли, пивоваренные заводы, лесопилки, животноводческие фермы… несколько родовых замков… картины Гойи, Тициана… старинные гравюры, старинное серебро и прочее, прочее…
– И вы все это проиграли?
Нет, не смог, – усмехнулся Канарис. – Подлый старик лишил меня наследства и все завещал моей младшей сестре. Мне он выделил мизерную часть, на которую я и должен был существовать. Но я проиграл все свое наследство дотла.
– На чем же вы разорились? На скачках? – спросил Вольф.
– И это тоже. А еще рулетка… и карты… Сначала мне чертовски везло. Я выигрывал везде! Стал богат, как Крез… Азарт пьянил, будоражил кровь, наполнял жизнь весельем и риском! Меня даже женщины интересовали постольку, поскольку мужчине нужна женщина. Но потом… судьба состроила мне отвратительную гримасу – я стал проигрывать… раз за разом…ив результате проиграл все… Стал брать в долг. Кредиторы давали. Верили – как же, молодой барон Канарис. Батюшка его несметно богат. И давали, давали… Пока не выяснили, что я нищий… – Канарис развел руками.
– Что и следовало ожидать.
– Я ведь барон Канарис… – Он опять усмехнулся, вынул из кармана золотую папиросницу, достал папиросу, прикурил и пыхнул дымом. – Нищий барон – смешно, правда?
– Смешно… – Мессинг пристально смотрел на него и молчал.
И вдруг словно вспышка молнии осветила его память… Поезд в Варшаву., вагон… тамбур… несчастный старик-контролер, стоящий перед открытой дверью… Вот он оборачивается, смотрит огромными от ужаса глазами, бормочет: «Не надо… не надо», а потом страшно кричит и прыгает в черную пустоту..
– Вы так ужасно смотрите на меня, господин Мессинг. Вижу, как вы презираете меня… и как ненавидите. Вы, наверное, были бы рады, если б я сейчас бросился в океан и утонул. Чувствую это по вашим глазам… – Канарис усмехнулся. – Но не брошусь. Ваши чары на меня не действуют, господин Мессинг… наверное, потому, что я очень плохой человек… или очень хороший. – Канарис язвительно скривился.
Мессинг промолчал.
– Вот Германия скоро проиграет войну, и тогда мой папаша может вконец разориться, – беспечно добавил Канарис.
– Вряд ли. Богатые и во время войны богатеют, и после. Нищими становятся только бедные, – возразил Вольф.
– Случится очередная революция, и бедные станут богатыми, – весело произнес Канарис.
– Сильно сомневаюсь.
– Вы меня удивляете, господин Мессинг.
– Чем же это?
– У нас схожие взгляды.
– Меня это совсем не радует, – резко ответил Мессинг и выпрямился. – Извините, но мне пора в свою каюту.
– Погодите, прошу вас, – почти умоляющим тоном заговорил Канарис. – Черт с ней, с Германией, и моим злобным батюшкой – я прошу вас помочь мне! Один только раз, господин Мессинг!
– Что один раз? – спросил Вольф, глядя на его искаженное страстью лицо.
– Выиграть! И я порву с этим навсегда! Я начну новую жизнь. В Монтевидео! Я забуду о своем прошлом! О скачках! О картах! О рулетке!
– Я не верю вам.
– Я говорю правду, господин Мессинг! Вы можете спасти мне жизнь. Неужели моя жизнь в ваших глаза ничего не стоит?
Вольф смотрел в его почти безумные глаза, и снова больно резануло память…
…Грохочущий вагон поезда… открытая дверь в тамбуре… и контролер держится за поручень, оглядывается назад, и на лице его страх. Он смотрит в глубину вагона… И встречается с глазами Вольфа. И
