— Педро Коломбо. Он слышал о ней от своего отца, а тот от своего. Педро утверждает, что его род ведет начало от древних толтеков, в давние времена обитавших в этих местах. Более того, он убежден, что и мой отец принадлежит к этому роду, иными словами, мы с Агвиллой — далекие потомки и наследники правителей Второй династии. Разумеется, все это не более как легенда. Но в один прекрасный день Педро отрыл туннель, который ввел его внутрь Эль Темпло. По закону племени он сообщил об этом моему отцу. С этого все и началось.
— Что ты имеешь в виду?
Анди задержался перед барельефом, изображавшим человека, из груди которого вырывают сердце.
— У моих предков были жестокие нравы. Взгляни-ка. Они вырывали сердце у живых людей и приносили в жертву своим кровожадным божествам. Но обрати внимание, какое мастерство исполнения! Таких скульптур теперь нет.
Он задумался.
— Меня привели сюда трехлетним малышом, — помолчав, сказал он.
— В три года?! Как же ты смог добраться?
— Пешком. В ту пору у нас еще не было лошадей, вообще ничего не было. Но что оставалось делать? После Кампо Верде мне некуда было деться.
Отец и Агвилла бежали на север, а меня Педро Коломбо привел сюда. Тропа тогда была пошире, чем теперь, но трехлетнему ребенку она казалась дорогой ужаса.
Педро вел меня за руку, он не решался нести меня — боялся, как бы мы оба не полетели в пропасть. Сначала я плакал от страха, кричал, потом умолк… Помню ли я этот спуск? Педро так часто о нем рассказывал, что он всегда у меня перед глазами. Иногда мне даже снится, будто я иду по тропе, глаза круглые от страха, ноги не слушаются. А Педро осторожно тянет меня за собой и все приговаривает, как хорошо внизу, какая там чудесная свежая вода, сколько игрушек… “Может, мы и маму увидим, только, пожалуйста, не капризничай, Анди, иди, мой мальчик, иди…” По-моему, к тому моменту, когда мы, наконец, оказались внизу, я повзрослел. Да, да, именно повзрослел. Года на три. Но мамы внизу не было… Ее вообще не было в живых…
Наступила долгая пауза. Глядя на каменного человека, у которого исторгают из груди сердце, я пытался найти связь между этим барельефом и рассказом Анди.
— А доводилось тебе снова проходить по Белой Стене?
— Не один раз. И даже с грузом на спине: нес разную аппаратуру и мало ли что еще… Что именно, он не сказал.
— А потом? — настаивал я как ребенок, нетерпеливо ожидающий продолжения сказки.
— Потом было легче. Сначала, кроме нас с Педро, тут никого не было, потом пришли Эль Гранде и другие. Через некоторое время появился отец, но снова ушел. А когда я обнаружил гремучий песок, он стал бывать здесь все чаще, уже вместе с Агвиллой.
— А что это, собственно, такое — гремучий песок? — Спроси отца, он объяснит и покажет формулу, она занимает целую страницу. Я знаю только, что это какое-то необычное углеводородное соединение, которое образовалось благодаря исключительным природным условиям.
— Где же ты его обнаружил? — спросил я, ожидая в ответ услышать “в туннеле под горой” или что-либо в этом роде, но Анди коротко сказал: — В вазе.
— Вазе?!
— Да, в большом красивом керамическом сосуде, в каких древние хранили пищу и вода. Здесь много таких. Видишь ли, Тедди, с той минуты, как я ступил сюда, все здесь — лес, вода, обезьяны, а главное, Эль Темпло — стало для меня родным домом, детским садом, парком для прогулок, магазином игрушек, театром, зоопарком, всем! Целых семь лет провел я тут, на пространстве площадью в один квадратный километр. Я начал с того, что разведал окрестности, потом стал забираться в развалины, все глубже и глубже, и передо мной открылись шедевры древнего зодчества и искусства. Нет, там не было золота и других сокровищ, наши предки во время бегства, должно быть, унесли их с собой.
Не сочти это за нескромность, но первооткрывателем Эль Темпло я смело могу назвать себя. Девятилетним мальчишкой я с фонарем в руке взбирался на пирамиду, карабкался на террасы, бродил вокруг статуй, очищал от праха тысячелетий фризы и фрески, освобождал от наслоений выбитые на стенах барельефы и письмена. Я обшарил каждый уголок, каждый камень, каждое отверстие, ничего не боялся, даже змей. Наверно, тогда-то я и влюбился в археологию, хотя не подозревал, что мое увлечение носит такое название. Педро выучил меня читать и писать по-испански, Эль Гранде — по-английски и по-французски, один старик, его уже нет в живых, дал мне кое-какие представления о древних индейских наречиях. После каждого похода наверх они приносили мне разные книги и журналы — по археологии, истории, криптографии. Я выучил наизусть биографию Шампольона, который, первый расшифровал египетские иероглифы, по ночам мне снились Кортес и Монтесума, я мог часами читать на память отрывки из трудов Стивенса и Кедруда, открывшиx останки древних индейских цивилизаций в Центральной Америке, знал в подробностях об удивительных находках Томпсона. Однако здешние письмена оставались для меня безгласными. Вскоре они завладели мной безраздельно. Я целыми днями просиживал над завитушками, черточками, квадратиками, кружочками, мучительно пытался понять, что означают профили людей, улитки, птичьи клювы, однорогие морды. Они стали моей страстью, моей судьбой. И предопределили дальнейшую жизнь, как, впрочем, и все остальное.
— А где же гремучий песок? — нетерпеливо спросил я. — Как ты нашел вазу?
— Сразу видно журналиста! — рассмеялся Анди. — Пока не выкачает все из человека, не успокоится. Ладно, ладно, расскажу и об этом. Во время моих скитаний по Эль Темпло я постоянно натыкался на урны, вазы, кувшины с окаменевшими остатками провизии: зернами кукурузы и какао, солью. На каждом сосуде помимо рисунков имелись и надписи. Как-то раз, роясь в земле возле помещения, которое древним служило кухней, я наткнулся на хорошо сохранившуюся запечатанную вазу. Вскрыл ее и увидел, что она заполнена каким-то черным порошком. Сначала мы приняли его за потемневшую от времени кукурузную муку и собирались выбросить. Но кому-то из нас, уже не помню кому, пришло в голову, что это, возможно, каменный уголь. В тот же вечер, когда мы готовили на костре пищу, я присыпал головешки этим порошком. Мы чуть не взлетели на воздух — он оказался сильнее динамита. Мы назвали его “гремучим песком”, мастерили из него ракетницы, устраивали фейерверки. Использовали его и при расчистке туннелей, для расширения пещер. Однажды мы попробовали смешать его с водой…
— Получилось горючее?
— Порошок выпал в осадок, который мы тут же выплеснули. И не будь отца и Агвиллы, запасам гремучего песка наверняка пришел бы конец. Они отчитали меня за то, что мы занимались всякими глупостями, а остаток забрали с собой. Уж не знаю, сколько раз они принимались разгадывать надписи на вазе, но им это не удалось. Впрочем, мне тоже, хоть я бился над этим не один месяц.
Единственное, о чем мы догадывались, что это, должно быть, стихи: знаки размещались одни под другими четкими рядами. Отец перерисовал их, пытался показать знакомым криптографам — тоже безрезультатно. Именно тогда он переехал в Америго-сити и начал работать в лаборатории “Альбатроса”. Найденный порошок очень его заинтересовал, он занялся его исследованиями — сначала один, потом вместе с Бруно Зингером. Позже к ним присоединился Агвилла. Остальное ты знаешь: как были получены первые капли энергана, радость отца, мнимое самоубийство и приезд сюда, чтобы найти источник песка, его месторождение.
— Вам это удалось?
— Не сразу. Я уже учился на Острове, а отец с братом несколько лет подряд тщетно искали тут вокруг. Все перерыли, дошли даже до соляных шахт восточнее Скалистого массива. Никаких следов. А я почему-то верил, что разгадка скрывается в надписи на вазе, — мы назвали ее “Песней”. И не ошибся, Мы нашли Ясимьенто — месторождение порошка — после моего возвращения с Острова.
— Сколько же времени ты прожил на Острове?
— Мне было одиннадцать, когда друзья отца переправили меня туда на моторной лодке. Конечно, это было рискованно, но все-таки не так страшно, как при спуске с Белой Стены. Береговая охрана Веспуччии обнаружила и открыла огонь. Пулеметной очередью продырявило борт, ранило моториста, мы чуть не пошли ко дну. На наше счастье, в тот день был особенно густой смог, он скрыл нас, как дымовая завеса. — Анди засмеялся: — Редчайший случай, когда от стайфли была польза. Под его прикрытием мы благополучно добрались до места.
Приняли меня как своего, приютили, я нашел новых друзей, новую родину. Там закончил школу, университет, стал археологом и лингвистом.
— И пристрастился к политике?
— Да, и это тоже. К неудовольствию моего братца. Сам-то он напичкан романтическими бреднями о могущественных вождях племени, о древнем толтекском царстве… Что поделаешь, это у него реакция на то, что произошло в Кампо Верде… Вернулся я уже дипломированным филологом. Прошло совсем немного времени, и мне удалось расшифровать надпись на вазе, а затем и другие надписи на стенах, камнях, глиняных табличках.
— Расскажи, что же выяснилось?
— “Песня”, как я и думал, оказалась стихотворением, небольшим, но очень поэтичным. Если хочешь, я тебе его когда-нибудь прочту. — О чем же оно, если не секрет?
— Об Ясимьенто и о том, как мои далекие предки использовали гремучий песок для праздничных огней.
А сейчас Агвилла и отец с его помощью собираются сокрушить Мак-Харриса.
— А ты?
— Я?… Помогаю им по мере сил и возможности. Как и подобает верноподданному Белого Орла… — Анди явно чего-то не договаривал. — Хотя, по-моему, энерган можно использовать для иных, более нужных целей в интересах всего человечества. Конечно, не у нас, а там, на Острове… У нас он рано или поздно окажется в руках военных, а уж они найдут ему применение. Ты, верно, знаешь: часть энергана попала на военные склады. По телевидению показывали.
Увы, такова участь многих открытий и изобретений с незапамятных времен. Алчные руки военных завладевают ими, и вместо того, чтобы служить человеку, они становятся средствами массового уничтожения. К сожалению, отец и Агвилла, особенно он, полностью не отдают себе отчета в этой опасности. Они ослеплены ненавистью… — Он вздохнул. — Хотя, как знать? Может, они и правы. Может, я не в состоянии их понять, слишком мал был тогда, в Кампо Верде, и нет во мне такой же жгучей жажды мести. Он замолчал. Вскоре мы вернулись к прерванной работе. Во дворе нас ждали лошади. Мы взяли каждый по мешку и направились в лабораторию — в храм кровожадного толтекского божества.
9. Урок психологии
Вечер я снова провел в столовой в обществе Доминго Маяпана и его сыновей. На сей раз к нам примкнул Педро Коломбо.
