необходимости уговорами, а то и силой, снимать эту полоумную с подоконника. “Нет, – подумал он снова, – так жить нельзя. Нужно искать какой-то выход, иначе быть беде”.
– Слезай оттуда и оденься, – стараясь говорить спокойно, сказал он. В висках маленькими злыми молоточками стучал пульс, его толчки становились все боле? частыми и сильными, словно какие-то чокнутые шахтеры пытались изнутри продолбить голову Бородича насквозь и выбраться наружу. О том, что будет, если эти ребята добьются своего, Ивану думать не хотелось.
– Слезай оттуда и оденься, – пьяным голосом передразнила жена, снова отвернулась к окну, тщательно прицелилась и плюнула вниз. – Промазала, – сообщила она. – Слишком высоко, трудно целиться.
Бородич спиной вперед выдвинулся в коридор, вытесняя из комнаты Иришку, и плотно прикрыл дверь.
– А маме опять плохо? – спросила Иришка.
– Все в порядке, – почти не слыша собственного голоса из-за барабанной дроби совсем сбесившегося пульса, сказал Бородич. – Все будет в порядке. Интересно, что у нас сегодня по телевизору?
– Мультики! – закричала Иришка и, на время забыв о том, что “маме плохо”, устремилась в большую комнату.
Бородич включил ей телевизор. Ему повезло – передавали мультфильмы, целую программу, и Иришка была на какое-то время нейтрализована. Он открыл стеклянную дверцу польской трехсекционной стенки, взял с полки коробку шоколадных конфет и сунул ее Иришке.
– Налетай, – сказал он.
– Ты что, папа? – Иришка округлила глаза. – Мама же будет ругаться!
– Не будет, – пообещал Бородич. – Ты, главное, все не съедай, а то живот заболит.
Иришка что-то ответила, но он уже не слышал ее. В глазах у него то темнело, то снова прояснялось в такт бешеным ударам пульса. Он был по-настоящему напуган и разозлен. Пьяные скандалы – это одно, но то, что выкинула Галка на этот раз – это уже черт знает что. Поднесла подарочек, ничего не скажешь…
Прихожая, как во сне, криво проплыла мимо. Бородич вошел в спальню, борясь с ощущением, что движется под водой, и заскрипел зубами от нового унижения и испуга.
Галка уже не сидела на подоконнике – она стояла на нем во весь рост и махала кому-то рукой с таким видом, словно была спускающейся по трапу авиалайнера кинозвездой, приветствующей собравшуюся внизу толпу поклонников. В том, что толпа внизу имеет место, можно было не сомневаться – легкий шум и отдельные испуганные возгласы были слышны даже здесь, на седьмом этаже.
Бородич метнулся к окну, стараясь двигаться бесшумно и ожидая, что Галка вот-вот слишком сильно подастся вперед, оступится, и в оконном проеме не останется ничего, кроме голубого неба.
– Да здравствует ленинская коммунистическая партия! – выкрикнула Галка и снова помахала рукой. – А особенно комсомол Бородич наконец пересек комнату, показавшуюся ему длинной, как стадион, и схватил жену за руку. Смотреть вниз, в окно, он избегал, но боковым зрением все равно разглядел на тротуаре кучку зевак – человек двадцать, не меньше. Бешено стучавший в висках пульс вдруг угомонился, и теперь второй секретарь райкома ВЛКСМ Иван Бородич не ощущал ничего, кроме сосущей пустоты внутри. Ему вдруг показалось, что теперь так будет всегда: звенящая пустота в голове, сосущая пустота под диафрагмой и ватная, бессильная пустота в руках и ногах, как у какой-нибудь резиновой игрушки. Несмотря на жару, его прошиб ледяной пот, и ладонь, сжимавшая запястье жены, моментально сделалась скользкой.
– Свободу Юрию Деточкину! – с пьяной бесшабашностью выкрикнула Галка, крутанула рукой и вывернулась из захвата.
Это движение было слишком резким. Она покачнулась, теряя равновесие, но почти сразу ухватилась за край оконной рамы и выпрямилась. Бородич схватил ее за талию и потянул на себя. От обнаженной Галкиной кожи исходил несвежий запашок. Ивану даже показалось, что от нее пахнет вином, словно она потела портвейном, но сейчас ему было не до тонкостей. Он осторожно оттаскивал жену от зияющей семиэтажной пропасти, и на какое-то мгновение ему почудилось, что он преуспел: Галка подалась назад, уступая его усилиям, и даже положила руки ему на плечи, повернувшись к улице спиной. “Голым задом”, – с чувством, близким к отчаянию, уточнил про себя Бородич.
В следующую секунду лежавшие на его плечах руки напряглись, пытаясь оттолкнуть его.
– Пусти, говнюк! – пьяно растягивая слова, заорала Галка и отвесила ему трескучую оплеуху, одновременно полоснув ногтями по другой щеке.
Один ноготь задел веко. Это было чертовски больно. Глазу сразу сделалось горячо и сыро. Бородич на секунду выпустил талию жены, зажав ладонью поврежденный глаз. Он был уверен, что окривел, но глаз оказался на месте.
– Прекрати… – начал он, но Галка ткнула его в лицо растопыренной пятерней и снова высунулась в окно.
Бородич успел схватить ее за руку и стиснул запястье так, что побелели суставы на пальцах.
– Слезай, черт бы тебя побрал, – процедил он сквозь зубы. – Слезай, перестань позориться…
– Уйди, сволочь! – выкрикнула она. – Ненавижу! Комсюк вонючий… Пусти!
Галка яростно рванулась, всем телом подавшись назад, в сторону улицы. Она вдруг начала визгливо хохотать, размахивая свободной рукой. Сквозь этот хохот Бородич расслышал приближающийся вой сирены – кто-то из соседей, судя по всему, вызвал милицию, а может быть, пожарных.
Какое-то мгновение Бородич пытался сообразить, кого же все-таки следует вызывать в подобных случаях. Утробное завывание сирены приблизилось, толпа внизу зашумела.
'Хлеба и зрелищ, – бессвязно подумал Бородин, сжимая запястье повисшей над семиэтажной пропастью жены. – Всегда одно и то же: хлеба и зрелищ. И по возможности за чужой счет. Ладно, будет вам зрелище”.
– К черту, – хрипло выдавил он и разжал пальцы.
В наступившей после отчетливого глухого удара об асфальт тишине вдруг истошно завопила какая- то женщина.
Она вопила, пока у нее не кончился воздух, потом на мгновение прервалась, чтобы наполнить легкие, и завопила снова. Этот звук напоминал верещание циркулярной пилы, вгрызающейся в твердую древесину. Некоторое время Бородич просто стоял у окна и слушал, а потом медленно обернулся и увидел в дверях спальни Иришку.
Глава 2
– Ну что же, господа. Пожалуй, на сегодня у меня все. Надеюсь, выходные пройдут нормально и все мы хорошенько отдохнем. Это просто необходимо, потому что с понедельника нам опять впрягаться в этот воз…
– Как Лебедь, Рак и Щука, – вполголоса пошутил кто-то. Шутка была далеко не безобидная, поскольку совещание вышло довольно напряженным, но теперь, когда все было более или менее улажено, губернатору не хотелось начинать все сначала.
– Надеюсь, что нет, – изобразив на лице самую приятную из своих улыбок, сказал он. – Если уж проводить такие параллели, то я предпочел бы Стрекозу и Муравья. Так поди же, как говорится, попляши…
На этот раз заулыбались все. Губернатор закрыл совещание, и люди стали расходиться, негромко переговариваясь и деликатно двигая стульями. Иван Алексеевич откинулся на спинку кресла и позволил себе закурить, скрупулезно отметив в уме, что эта сигарета уже третья за сутки, и, следовательно, до конца дня он может выкурить еще две. Его взгляд рассеянно скользил по поверхности широкого стола, перебегая с предмета на предмет, и вдруг остановился на перекидном календаре.
Губернатор едва заметно вздрогнул и на мгновение закрыл глаза. Разумеется, он и без календаря знал, что сегодня восемнадцатое июня, но почему-то именно листок календаря напомнил ему, что
