Водитель вдруг резко ударил по тормозам. Колодки завизжали, казалось, на весь Лондон, в грузовом отсеке все с проклятьями повалились друг на друга, а Дмитрия Владимировича, который по свойственной многим россиянам и в особенности большим начальникам привычке пренебрег ремнем безопасности, швырнуло вперед, да так, что он весьма ощутимо приложился головой к ветровому стеклу, после чего съехал с сиденья на грязный пол кабины. Это было не столько больно, сколько унизительно; вдобавок ко всему водитель, повинный в этом безобразии, даже не подумал помочь генералу выбраться из узкого пространства между сиденьем и приборной панелью. Более того, этот хам даже не извинился. Вместо этого он, глядя прямо перед собой и не обращая на бедственное положение начальства ни малейшего внимания, поливал кого-то отборным матом.
Бормоча слова, намного превосходившие выкрикиваемые водителем ругательства по новизне и изобретательности, генерал кое-как вскарабкался на сиденье. Первым его желанием было как следует засветить мерзавцу в ухо, но он сдержался, ограничившись заданным сквозь зубы и с очень зловещей интонацией вопросом:
– Ты что, баран?! Что творишь, а?!
– Да вот же, – ничуть не испугавшись, свирепо откликнулся водитель, указывая вперед, на неведомо откуда появившийся посреди узкого, зажатого между двумя глухими кирпичными стенами проулка молочный фургон. – Вывернулся, сука, из-за угла прямо перед носом! Еще бы чуть-чуть, и вмазались бы ему прямо в ж..., которой он, падло, думает!
– Твою мать, – медленно остывая, проворчал генерал. – Вернемся домой – запишу тебя на водительские курсы.
– Вот это правильно, – сказали из копошащейся на полу грузового отсека матерящейся и кряхтящей кучи. – А то он права свои у китайцев на Черкизовском купил. Я свидетель, я вместе с ним ходил, а то он боялся, что его разведут – вместо прав липовый проездной на троллейбус подсунут...
– Чья бы корова мычала, – огрызнулся водитель. – Не нравится – в метро поезжай... Ну, – остервенело продолжал он, с ненавистью глядя на маячащий впереди задний борт молочного фургона, – ты ехать будешь или нет?! Так, блин, торопился, а теперь ползет, как вошь по мокрому месту!
Фургон действительно еле полз, а проулок был чересчур узок для обгона. Водитель раздраженно засигналил, ударяя по кнопке клаксона всей ладонью, и несколько раз моргнул фарами, требуя уступить дорогу.
Будто в ответ на эти действия, задняя дверь фургона вдруг распахнулась настежь, и Дмитрий Владимирович увидел стоящего в кузове человека – вернее, двоих. Один действительно стоял в дверном проеме, широко расставив ноги в высоких армейских ботинках и что-то держа у плеча, а другой, скорчившись за его спиной, поддерживал товарища за талию, помогая тому сохранять равновесие. Какую- то долю секунды генерал Андреичев недоумевал: что за странная поза? Затем мгновенно похолодел, осознав, что смотрит прямо в широкую трубу расчехленного, готового к бою противотанкового гранатомета.
– Приветствую вас, мистер Рашид, – сказал секретарь Ахмед, вежливо приподнимаясь из-за стола. – Прошу вас, проходите. Господин Али ждет.
'Вот как, – подумал Закир Рашид, рассеянно кивая в ответ, – господин Али! Похоже, мои акции растут. Мне уже назвали имя – правда, вымышленное, но это все-таки лучше, чем ничего'.
Пройдя мимо секретаря и обдав его смешанным ароматом пота, скверного одеколона и дешевых сигар, Рашид открыл дверь кабинета и переступил порог. Он был здесь впервые. Из-за волнения он даже не сумел разобрать, что за мебель стоит в кабинете и есть ли она там вообще. Мебель, надо полагать, была, поскольку плечистый Гамид в своем европейском костюме, с расстегнутым воротом рубашки и галстуком, торчащим из бокового кармана, все-таки не висел в воздухе и даже не стоял где-нибудь в углу, как старинная вешалка для одежды, а сидел, положив ногу на ногу, на низеньком кожаном диванчике у окна. Да и хозяин тоже сидел, положив сцепленные в замок ладони на крышку письменного стола и благожелательно разглядывая остановившегося на пороге турка своим единственным глазом.
Рашид почтительно и неловко склонил голову в поклоне, а затем сложил руки на животе. Эта поза была не хуже и не лучше любой другой, зато так он прикрывал, а заодно и поддерживал спрятанный под одеждой пистолет.
Он подумал, что присутствие Гамида в кабинете может все осложнить, а потом решил: плевать. Надо просто стараться держаться подальше от плечистого телохранителя, и тогда он просто не успеет ничего сделать. Ведь все, что теперь нужно Закиру Рашиду от жизни, это возможность сделать один- единственный меткий выстрел.
Странно, подумал он. Странная штука – жизнь. Когда ты молод, тебя одолевают самые разнообразные желания, большие и маленькие. Хочется все попробовать, везде побывать, заработать кучу денег и встретить какую-то небывалую, неземную любовь. А самое интересное, что, как бы беден ты ни был в юности, перед тобой все равно открывается огромное количество возможностей. С годами жизнь входит в избранную колею; возможностей выбраться из нее, покинуть проторенное русло становится все меньше, а вместе с возможностями умирают и желания – одно за другим, одно за другим, пока не останется только одно, последнее. И, как только ты осознал, что желание у тебя осталось всего одно, можешь не сомневаться: смерть близка.
– Проходите, мистер Рашид, садитесь, – предложил хозяин, указывая на стулья, выстроившиеся двумя рядами вдоль длинного стола для совещаний.
Поблагодарив, турок отодвинул самый крайний стул и уселся лицом к расположившемуся на диване Гамиду. Теперь между ним и начальником охраны был стол, и Рашид решил, что более удачной позиции ему просто не найти. К тому же под столом скрылся его живот, а значит, и пистолет. Он был тяжелый, скользкий и теплый и упирался стволом как раз туда, куда не следовало, особенно если вспомнить, что он не был поставлен на предохранитель.
– Ты можешь идти, Гамид, – слегка повернув голову в сторону начальника охраны, негромко произнес хозяин. – Я позову тебя, когда будет нужно.
Тот молча встал, отвесил хозяину поклон, больше похожий на кивок, и, даже не взглянув на тренера, вышел из кабинета. Это был подарок судьбы, о котором Рашид не мог и мечтать. Он понял, что Аллах одобряет его затею, и сразу успокоился. Теперь, если очень повезет, он может даже попытаться бежать – например, выпрыгнуть в окно и пуститься наутек. Вряд ли ему дадут уйти далеко, но попробовать можно.
– Как поживаете, мистер Рашид? – осведомился одноглазый, между делом быстро читая какую-то бумагу и делая в ней пометки толстым желтым маркером.
– Благодарю вас, у меня все хорошо, – ответил тренер.
– В самом деле? – одноглазый бросил на турка быстрый, пытливый взгляд и вернулся к своим бумагам. – Что ж, я рад. Более того, должен признаться, что доволен тем, как вы работаете с командой.
Он отложил бумаги в сторону, откинулся на спинку кресла и с прежним благожелательным выражением воззрился на Рашида. Сейчас, когда их разделяло каких-нибудь четыре или пять метров, сходство одноглазого с портретом в газете было просто разительным, и турок только диву давался, как мог не заметить его сразу же, еще в поместье. Неужели другие этого не видят? Неужели им до такой степени на все наплевать, что они позволяют спокойно жить рядом с собой этому кровавому монстру?
– Я наблюдал за вами сегодня во время тренировки и остался доволен, – продолжал одноглазый с приятной улыбкой.
– Да, охранник мне сообщил, – сказал Рашид. – Благодарю вас. Извините, что не заметил...
– Ну, я ведь не королева Великобритании, чтобы высылать впереди себя оркестр и конную гвардию, – пошутил араб. – И королевские почести мне тоже ни к чему. Я просто заглянул на минутку – убедиться, что не ошибся, приняв вас на работу.
– Благодарю вас, – повторил Рашид.
– Не спешите благодарить. Я ведь еще не сказал, к какому выводу пришел. Это, честно говоря, мне самому пока неизвестно. Окончательный вывод, мистер Рашид, зависит от результатов нашего собеседования.
– Я вас не вполне понимаю, – сказал тренер. Это была ложь. Он уже догадался, что разговор пойдет
