порог, чтобы поздороваться с хозяином.
– Что? – переспросил Леонид Васильевич.
Было понятно, его мысли сейчас очень далеко отсюда.
– Вы как-то приглашали, вот я и решил заехать, – Рублев уже был не рад, что выбрался из дому. Чувствовал он себя глупо: вроде бы приглашали, но его появления не ждали.
– А, да, было дело… – вспомнил Бахрушин, провел гостя в комнату, усадил в мягкое кресло. – Я сейчас кофе или чайку соображу.
– Лучше на кухне посидим, – предложил Комбат. Не любил он сидеть в комнатах, всегда предпочитая для разговора кухню. Там и покурить можно, и перекусить под разговор.
Леонид Васильевич любил свою кухню.
Все здесь было оборудовано в соответствии с его вкусами. Некоторое время Бахрушин молча колдовал возле плиты, высыпая в маленькую джезву мелко смолотый кофе, подсыпая туда пряности, сахар.
Комбат ждал, когда хозяин заговорит сам.
Он понимал, на душе у Леонида Васильевича тяжелый камень и он думает, стоит ли делиться с гостем плохой новостью. В таких ситуациях – Комбат знал это точно – лучше всего молчать, и человек, если захочет, поделится, выскажет наболевшее.
Бахрушин чертыхнулся, обжег палец о металлический бок джезвы.
– Вы бы поосторожнее, Леонид Васильевич. Не нервничайте.
– Не нервничаю я, – вспылил полковник, разливая не настоявшийся кофе по маленьким фарфоровым чашкам.
– Тонкие. Того и гляди край откусишь, – сказал Рублев, поднося тонкую, почти прозрачную белую чашку ко рту.
– Беда у меня случилась, – наконец-то устроившись за столом признался Бахрушин.
– Я это сразу понял, Леонид Васильевич.
– Может, коньяку в кофе плеснуть?
– Да нет, спасибо, я за рулем.
Бахрушин все еще колебался стоит ли посвящать Комбата в подробности последних событий. Один раз он уже обжегся, послав проверку на полигон, хотя мог и не делать этого.
Теперь он рисковал подставить под удар и Бориса Ивановича Рублева.
«Нет, позже, – решил для себя Бахрушин, – сейчас ему не нужно знать всего».
– Люди мои погибли, – произнес он, держа двумя пальцами тонкую ручку чашки.
Комбат напрягся. Не так уж часто гибли в ГРУ люди, а тем более в отделе Бахрушина.
– Где? – Комбат ожидал услышать: Таджикистан, Чечня…
Но в ответ прозвучало:
– Под Смоленском.
– Н-да, – Рублев подул на горячий кофе, разгоняя на поверхности черные пенки. Из-под них выглянула лоснящаяся поверхность круто заваренного напитка.
– Я и сам не знаю, плакать мне или смеяться, – Бахрушин ощущал сейчас отвращение ко всему миру.
– Как это случилось?
– Авария на дороге. Говорят, у шофера нашли в крови алкоголь и что мои люди были пьяны. Не верится мне во все это.
– Что ж, всякое бывает…
– Извини, Борис Иванович, из-за всех этих дел я совсем забыл, что мы договаривались встретиться. Какие планы у тебя на сегодня?
– Хотел с вами заехать в тир к Андрюше Подберезскому, постреляли бы…
– Может еще и заедем, а сейчас я спешу.
– Куда?
– Похороны, Борис Иванович, похороны.
– Тогда вам сегодня не до меня будет, – Рублев, давясь горячим кофе, допил чашку до дна и встал. – Вы уж извините, что я к вам без звонка, не знал, что не до меня будет.
– Погоди, – Бахрушин прищурился, – поехали со мной.
– Куда?
– – На кладбище.
– Я же их совсем не знал.
– Они тоже, Борис Иванович, форму носили.
– Я уже многих похоронил…
Рублеву страшно не хотелось ехать на похороны. Не любил он этого занятия. Тоскливое, беспросветное… Снова слушать женский плач, причитания родственников, а то и смешок у себя за спиной. Обязательно найдутся такие, кто начнет шутить, рассказывать анекдоты. Много случайного народа попадает на похороны, и Рублев не хотел быть одним из них.
Но Бахрушин смотрел на него с тоскливой просьбой в глазах.
– Поехали, так нужно.
– Кто его знает, как оно правильно… – замялся Рублев.
Но Бахрушин уже одевался.
В лифте Борис Иванович еще раз сделал попытку отказаться:
– Я и машину-то не заправил. Небось, далеко ехать?
– Поедем на моей машине. Свою потом заберешь.
Бахрушин вышел во двор и огляделся. Он понял, наступила полоса неудач, когда все не складывается. Автомобиля во дворе не было.
Но не успел он высказать свои соображения на сей счет, как из ворот выехала черная «Волга».
– Садись, – он распахнул дверцу и пропустил вперед Комбата.
Когда Рублев устроился на заднем сиденье, места там хватило лишь для того, чтобы поместиться Бахрушину, третий человек примостился бы уже на полу.
У цветочных рядов Бахрушин хлопнул шофера по плечу:
– Остановись!
– Стоянка тут запрещена, товарищ полковник.
– Это твои проблемы, – зло ответил Леонид Васильевич и не дожидаясь, пока машина остановится, открыл дверцу.
Пришлось остановить. Полковник быстрым шагом шел вдоль цветочных рядов, пристрастно осматривая цветы. Никакие из них не казались ему подходящими для такого случая.
Комбат шел следом.
Наконец Бахрушин остановился возле последнего столика.
– Не знаю, какие взять, – развел он руками. – На свадьбу, на день рождения, на юбилей есть всякие, а вот на похороны…
Прямо перед ними в белой пластиковой вазе стояли свежие каллы – блестящие, будто бы сделанные из пластмассы.
– Обычно такие покупают, – напомнил Комбат.
– Знаю. Но чувствую, не такие надо.
Девушка, торговавшая цветами, боялась упустить клиентов. Она принялась расхваливать свой товар:
– Если вам на похороны, я могу и дешевле отдать. Вот, посмотрите: эти немного занявшие, но покойнику же все равно, согласитесь?
– Ты мне лучшие дай, – Бахрушин злился, вытаскивая портмоне. – Самые лучшие, какие есть.
– Самые лучшие – это розы с длинным стеблем, – девушка достала четыре цветка с длинными стеблями, на концах которых были закреплены пластиковые пробирочки с водой. – Эти долго будут стоять. Если воду подливать – месяц продержатся.
Комбат и Бахрушин переглянулись. Розы на кладбище? Обычно туда привозят гвоздики, каллы,
