Как мне не хватает тебя!
Ты понял бы меня.
Ты никогда не удовлетворялся внешним благополучием. Ты научил и меня этому. Но все ли я делаю, чтобы сломать рутину? Наверно, нет. Наверно, ты сказал бы, что я мало стараюсь. Сегодня зацвели в саду лупинусы. Они растут, цветут, живут, а тебя нет.
Сегодня Толя и Андрюша ждали своего папу из командировки. Алешенька тоже все время повторял: «Папа, папа. – И один раз спросил меня утвердительно: – Ведь мой папа тоже скоро приедет, правда?» Нет, Алешенька, подумала я, не приедет больше твой папа, и мне, увы, не дано уехать к нему. Не могу же я сделать так, чтобы Алешенька спрашивал также и про маму, не надеясь никогда услышать утвердительного ответа.
Окружающие считают, что я уже «прошла», пришла в себя, и, как Эмма сказала, считают, что я уже подыскиваю себе напарника в жизни. Пусть так думают! Очень хорошо, что так думают. Я вовсе не хочу выглядеть несчастной, вечно заплаканной вдовой.
Да, я сижу сейчас и плачу, а завтра приду на работу и никто этого не заметит и знать не будет.
Боренька, друг мой сердечный! Что бы ты сказал мне, если бы ты воскрес? Наверно, был бы недоволен, что очень кратки бывают мои посещения на Новодевичьем? Я бы просиживала на твоей могиле часы, дни, все время! Как мне хочется кинуться на твою могилу и так забыться, слиться с тобой. Но я не допускаю этого. Раз я живу, я не хочу быть инвалидом и влачить жизнь. Надо или продолжать жить, или кончить ее. Я выбрала первое и буду жить. Сделаю все, чтобы прожить ее с пользой. Так бы сказал мне ты, если бы мог.
Я хочу видеть мир, жизнь такими, как я видела их при тебе. Я хочу видеть краски цветов и наслаждаться их ароматом. Ты знаешь, как я люблю краски, радостные, яркие.
Теперь цветы в саду мне говорят только о кладбище и смерти, а аромат их для меня – запах тления.
Цветут розы. Я смотрю на них и думаю. Что такое розы, если нет Бориса. Я слышу восхищенные голоса: как красиво в лесу, какой чудесный воздух. Какой великолепный запах. К чему мне все это без тебя?
Единственное, что я ощущаю, – это атласную кожу Алеши, чудесный цвет его синих глаз и все его маленькое, такое дорогое мне его тельце, его ручки, ножки. Тогда смягчается мое горе. А как он разглаживает своей ручонкой морщины у меня на лбу!
Алеша – это частица тебя. Я нужна Алешеньке! Я нужна и нужна маме! Но я эгоистична. Мне нужен ты – мой любимый друг, мой дорогой муж!. Ты мне нужен так же, как я нужна Алеше.
Часто я сижу с закрытыми глазами, а иногда просто глядя перед собой. Вижу твои карие, такие дорогие и милые глаза и вокруг них такие веселые лучики-морщинки, и я знаю, что тебя нет. Я начинаю кричать, протяжно, дико, протестующе. Я готова разорвать себе грудь и вырвать из нее свое сердце, такое горячее и колючее, как кусок раскаленного шлака. Оглядываюсь кругом. Люди сидят и говорят со мной. На их лицах деловое, обычное выражение. Значит, я кричала молча. Значит, лицо мое тоже оставалось «деловым» и его исказила мука.
Мой любимый, мой дорогой и единственный!
Как я всегда радовалась, когда приходила домой и видела в передней шинель и пару сапог. Сапоги моего мужа. Шинель с плеча, моего обожаемого любовника. А рядом трогательные, крохотные, величиной со спичечную коробку каждый, сапожки нашего сынули и его микроскопическое пальто.
Всякая усталость сваливалась с плеч. Я знала, что меня ты всегда встретишь с улыбкой, с поцелуем. А после этого будет длинный разговор о дне минувшем, о событиях, о работе.
И никогда не бывало так, чтобы ты заснул, не поцеловав меня.
Такие вот письма. Письма куда., почему?… Письма одинокой, изумительно красивой женщины…
Зоя Ивановна 45 лет прожила одна, замуж не выходила. Всю оставшуюся жизнь ее терзала неизвестность – почему, как погиб ее муж?
И лишь через тридцать с лишним лет, в июле 1980 года, она доверила бумаге все то, что так ее мучило.
За полгода до своей смерти, словно чувствуя ее приближение, она отдала мне большой конверт.
