Но не заумное Ничтожество.
Я изнывала от наслаждения горечью этого стихотворения. Я декламировала его в стенах своей спальни, оставаясь одна. Я понимала молчание Эмили, пока она жила. Я приветствовала ее отказ изменить стиль своей поэзии лишь ради удовлетворения патриархальных судей, отвергавших се уникальный нетрадиционный стиль.
Осознанная женственность и осознанная маскулинность никогда не найдут признания у патриархальности. Однако, даже расширив степень своего осознания, нам все равно не следует становиться ни Тессом на алтаре Стоунхенджа, ни Гамлетом, убитым вследствие злодеяний своего отчима. Нам не нужно приносить себя в жертву. Мы можем отвергнуть нож. Мы не должны быть Порцией, загримированной под мужчину-адвоката, говорящего женским голосом: «Из спасибо кафтана не сошьешь». Наступает время, когда женский голос невозможно скрыть под мужским обликом. Точно так же мужчины не могут скрыться под обликом женщины. Существует такая вещь, как человеческий облик. Этот облик - внутреннее бракосочетание. Непрожитая жизнь мужчины или женщины превращается в источник жизни, лишь только сознание освобождает нас от патриархальной власти.
Готовясь к этой лекции, я испытывала ужас и ощущала еще более глубокую ярость, чем прежде. Пытаясь услышать голос тех частей своей личности, которые лет сорок назад решили отколоться ради своего сохранения, я устанавливала глубинную связь с мужчинами и женщинами, которые, признав свою угнетенность, сделали выбор в пользу освобождения от оков закостенелой патриархальности. А потому моя лекция имела как индивидуальное значение, так и общественный смысл. Хотя в первую очередь я концентрировала внимание слушателей на индивидуальном значении своей инициации, вместе с тем я акцентировала их внимание на инициации, которой подвергаются везде и мужчины, и женщины.
Как мне кажется, в настоящее время необходим не медленный переход, а кардинальное изменение, резкий скачок в сознании. Наша задача - и мужчин, и женщин - заключается в том, чтобы, освободившись от патриархального гнета, прийти к любви, излучаемой в самой глубине нашей аутентичной жизни. Рационально рассуждая, вы можете сказать: «Что же здесь нового?» Почувствуйте себя эмоционально обнаженными, тогда поймете.
Чтобы к чему-то прийти в нашей дискуссии, имеет смысл сначала рассмотреть мужчин и женщин в отдельности, а затем снова рассматривать человека вообще. Поскольку папина дочка становится первой жертвой патриархальности, давайте отсюда и начнем. Воспитанная s патриархальных традициях, она ценит логику, порядок, разумность, дух, целенаправленность. Она ожидает получить ничуть не меньше, чем земной рай, тот самый рай, который окружает самого любимого, самого сильного Бога-отца-возлюбленного, тот самый идеал, который сжимает в кулаке грубая реальность. Ожидая всего на свете, она все теряет, и пока будет находиться в объятиях этого комплекса, она будет жить, перебиваясь подачками, перепадающими ей из мира мужчин.
Несмотря на то, что в этом «Любезный, позолотишь ручку?» слышатся сардонические нотки, там содержится и жестокая правда. Женщина, которая с детских лет отзеркаливает отца, принимает на себя проекцию его анимы. Следовательно, она обладает весьма неразвитой женской идентичностью, если вообще обладает ею; причем основанием для такой идентификации служит ее собственное женское тело. Ее концепция женственности целиком и полностью основывается на понятии мужчины о том, что такое женственность, а ее самооценка зависит от одобрительных мужских улыбок. Так или иначе, она изображает все, опираясь либо на свои изящные туфли от Гуччи, либо на свой приличный Оксфорд. Профессионально и социально она автоматически становится зеркалом, в котором мужчины видят отражение своей внутренней женщины. В близких отношениях она превращается в скульптуру, изображающую слепок своего возлюбленного.
Зависимость такой женщины обрекает ее на отношения любви-ненависти, ибо сама напряженность ее сознательной инициации компенсируется бессознательным ужасом потери. Какое бы реальное чувство она ни испытывала, оно подрывается самоуничижением. Какой бы самодостаточной она ни казалась, ей точно известно, что ее линия жизни связана с мужчиной, который может перерубить пуповину, едва этого захочет. «Любимый, не бери все!» - вот он, ужасный страх, который она так редко проявляет. Игра на выживание заставляет ее опираться на свое очарование, привлекающее столь же очаровательных мужчин. И те и другие оказываются в западне. Никто из них не находится в контакте со своим подлинным чувством, и в конце концов представление заканчивается. Однако в таком положении любая подачка - один телефонный звонок, один знак внимания, один привычный жест - может вогнать ее в дрожь и парализовать любую попытку, которую она могла бы еще предпринять, чтобы как-то выйти из игры.
Папина дочка - это чаще всего женщина, отец которой жил в тени отца своей жены. Иными словами, мать дочери тоже была папиной дочкой. Она была лишена иллюзий мужчиной, за которого вышла замуж, полная горечи из-за того, что тот не стал блистательным рыцарем или любящим спасителем, которых она на него проецировала.
Попадая в щель между фантазией и реальностью, дочь может идентифицироваться с фантазией и пытаться достичь того, чего не удалось достичь отцу или матери. Здесь возможны разные варианты. Отец действительно может быть в своем обществе почитаемым судьей, уважаемым доктором или адвокатом. Он воистину может быть великим человеком. И наоборот, он может быть опустившимся алкоголиком или вообще отсутствовать вследствие развода или смерти, и в каждом случае девочка может фантазировать о том, какая бы у нее была прекрасная жизнь, если бы папочка вернулся домой.
Превратившись во взрослую женщину, она ищет отца-любовника, который будет ее холить и лелеять, папочку, для которого она станет всем на свете. Не найдя со своим телом контакта, она страстно желает интеллектуального или духовного Света. В конце концов она зачастую находит такого носителя Люциферова Света, пьяного либо от своего воображения, либо от своего виски, либо от своих наркотиков, - человека, констеллирующего в ней бессознательную мать, которая может стараться его спасти, но в конце концов прекратит потакать маленькому нарциссическому мальчику.
Даже на более глубоком уровне она может найти такого мужчину, который фактически притягивает ее не как отец, а как идеализированная внутренняя маскулинность матери. Тогда ей придется проглотить горькую правду: бессознательный образ, оказавшийся ловушкой для матери, становится тем же образом, на который попалась она сама. По иронии судьбы она проживает бессознательное женщины, которая всю свою жизнь сознательно отказывалась от соперничества.
Там, где реальностью, в которой она выросла, был психологический или физиологический инцест, а возможно, и тот и другой, она будет искать любовника, который совершал бы над ней насилие и ее использовал. Папина дочка растет слепой в отношении теневой стороны своего отца, а в действительности - в отношении тени любого мужчины; таким образом, для нее мужчины - почти инопланетяне, больше, чем просто люди; они находятся ближе к богам: духовным или животным. Столкновение с мужской тенью констеллирует се бессознательных дьяволов и материнскую ярость в отношении мужчин. Разумеется, она сразу ощущает, что ее предали.
В зависимости от своей психологии, она будет держать заряженное ружье, направив ствол либо к себе, либо от себя, чтобы совершить самоубийство или убийство. Ярость убийцы, буйная или подавленная, гуляет на свободе, и каждой человеческой душе, находящейся рядом, может грозить опасность насилия или убийства. Если она не станет ничего предпринимать, ее дети, ее муж, ее студенты будут отравлены ее убеждениями.
Темная сторона маскулинности, которая проявляется в образе волшебника или дьявольского любовника, может едва различаться в сновидениях. Часто они превращаются друг в друга или растворяются в расширенном образе, трансцендентном и тому и другому. При обсуждении Троицы в «Легенде о Святом Граале» авторы обозначают различия между Отцом, Сыном и Святым Духом. Такое четкое разъяснение мне кажется очень ценным в понимании линии развития от волшебника к дьявольскому любовнику, а от него - к Парсифалю.
Образ Отца, который находит свое отражение в Ветхом Завете, - это образ творца и создателя всего, проявляющего по отношению к человеку свою благожелательность и вместе с тем сеющего разрушение. Люди ведут себя по отношению к нему, как дети, не позволяя себе поразмышлять над природой этого эгоистичного, темного и светлого Бога-отца и не обладая способностью к его критическому восприятию… Однако с появлением образа Сына Божия возможности человеческого осознания по-
