контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
– Да научишься ты как следует произносить слова?! – заорал он. -Можно ли так коверкать! Вот, – он вытащил толстую книгу. – Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… – он задумался, подбирая сравнение, – не как мальчишка для гольфа.
– А чего такого? – спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
– Читай, – сказал он. – С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
– В ету епоху, – уныло начал он.
– Эту эпоху.
– В эту эпоху монастыри Эвропы…
– Европы.
– Я и прочел «Эвропы», – обиделся Гораций, – в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…
– Соборами.
– В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… – Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. -У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…
– Не отвлекайся, – рявкнул мистер Бэстейбл.
– …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Вау! – выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, – родился в 1101 году в Бурбундии.
– Бургундии.
– …Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын, Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом, его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной простотой и кротостью.
Гораций в гневе запнулся. Он плохо разбирался в святых, но вкусы свои знал. Что-то подсказывало: святой Бернард ему не понравится.
– Девчонка! – фыркнул он.
Мистер Бэстейбл изготовился миру явить нового Легри, когда в дверь негромко постучали.
– Простите, что прерываю, сэр, – сказал Робертс, дворецкий, почтительно замирая на пороге.
– Ничего, Бобби, я не в обиде, – великодушно заверил Гораций.
– В чем дело, Робертс?
– Профессор Эпплби к мастеру Горацию, сэр. Мистер Параден просит ненадолго отпустить его в библиотеку.
Новость вызвала всеобщее ликование. Гораций просиял, словно жители Гента, получившие добрую весть, да и мистер Бэстейбл не огорчился. Он готов был, стиснув зубы, длить занятие еще час, но двери темницы внезапно распахнулись и впереди засияла воля.
– Конечно, конечно, – сказал он.
– Я тоже не возражаю, – объявил Гораций.
Он радостно выбежал из застенка, а мистер Бэстейбл расправил плечи, с которых упало непомерное бремя, положил ноги на стол и закурил.
Почтенный профессор вошел десять минут назад и нарушил привычный распорядок мистера Парадена. Тот только что слез с лестницы и прибавил еще стопу к внушительной груде на столе, когда Робертс объявил посетителя.
С минуту мистер Параден чувствовал себя псом, у которого украли кость, но природная учтивость возобладала, и, когда профессор вошел, хозяин уже лучился улыбкой.
– Спасибо, что заглянули, – сказал он.
– Да вот, проезжал мимо, – сказал профессор, – и взял на себя смелость проведать нашего подопечного. Как он? Учится, конечно?
– Наверное. Присядите?
– Большое спасибо.
Профессор Эпплби блаженно опустился в кресло, утер белым платочком высокий лоб и расправил бороду. Сейчас он еще больше походил на доброжелательного малого пророка. Его кроткие глаза устремились на книжные полки, на мгновение хищно блеснули и тут же приняли обычное благостное выражение.
– Теплый денек, – заметил профессор.
– Да, жара. Вам не душно?
– Ничуть, – сказал профессор Эпплби. – Я люблю запах старых книг.
Мистер Параден проникся новой симпатией к собеседнику.
– А как Гораций? – спросил профессор.
– Здоровье – лучше некуда, – отвечал мистер Параден. – А вот…
Профессор остановил его движением руки.
– Знаю, что вы сейчас скажете, знаю. У мальчика душа не лежит к занятиям.
– Есть отчасти, – признался мистер Параден. – Мистер Бэстейбл, его учитель, говорит, что Горация трудно заинтересовать.
– Так я и предполагал. Нет должного рвения?
– Ни малейшего.
– Придет, – сказал профессор. – Всему свое время. Спокойствие, Параден, терпение. Будем подражать полипу, который кропотливо возводит коралловый риф. Я это предвидел, когда советовал взять неиспорченное дитя народа, и по-прежнему считаю, что был прав. Насколько лучше работать с таким ребенком, пусть поначалу успехи будут едва заметны, с чистой доской, не исписанной чужими руками. Не тревожьтесь. Куда проще было бы усыновить мальчика из хорошей семьи, но мое мнение – и я в нем уверен! – результаты были бы куда более жалкие. Гораций – непаханая почва. Рано или поздно он взрастит вам достойный плод. Рано или поздно – говорю с полной убежденностью – мальчик переймет ваш образ мыслей, ваш вкус, просто в силу постоянной близости к вам.
– Удивительно, что вы так сказали, – заметил мистер Параден.
– Ничуть. – Профессор мягко улыбнулся. – Мой психологический опыт редко меня подводит. А что вас удивило? Должен ли я понимать, что вы уже подметили какие-то признаки?
– Да. Поверите ли, Эпплби, но, кроме еды, Гораций интересуется только библиотекой.
Профессор деликатно кашлянул и отрешенно поглядел в потолок.
– Вот как! – мягко выговорил он.
– Постоянно крутится здесь, спрашивает, какие книги самые редкие, да какие самые ценные.
– Проблеск разума. Да, проблеск разума. Юный интеллект тянется к свету, как росток – к солнцу.
– Меня это слегка обнадеживает.
– Я с самого начала верил в Горация, – сказал профессор. – И не ошибся.
– Возможно, после двух лет в английской школе…
– Что?! – вскричал профессор Эпплби.
Мгновение назад казалось, что его просветленное спокойствие несокрушимо, однако сейчас он подался вперед и с тревогой уставился на собеседника. Челюсть у него отвисла, белоснежная борода возбужденно тряслась.
– Вы отправляете Горация в Англию? – выдохнул он.
– Беру с собой, – поправил мистер Параден. – Я отплываю через несколько дней. Давно обещал
