предупреждения наткнется на жуткого бульдога. Бесчестный миллионер судил других по себе: ройся он в ящике в чужом доме и окажись рядом бульдог, бросил бы все и умчался, как кролик. Скрывать бесполезно. Придется говорить.
– Собака есть, – признался он.
– Какая?
– Бульдог.
– М-м.
– Бульдоги дружелюбны.
– Да? Один мой знакомый напоролся на бульдога. Всего семь швов. Второй раз за утро на Роско снизошло вдохновение.
– Я вот что сделаю, – объявил он. – Если вы в субботу отправитесь к Кеггсу, я побываю там в пятницу и скормлю собаке мяса с порошком.
Пилбем нахмурился. Как ни отрицали бы это все, его знающие, но и у него были принципы. Что-то человеческое в нем теплилось.
– Я не хочу травить собаку, – сказал он.
– Зачем же сразу травить? Скормлю что-нибудь такое, чтоб она продрыхла весь следующий день. Спрошу у ветеринара, сколько сыпать.
– Как вы к ней подберетесь?
– Очень просто. Погода отличная, она наверняка будет в саду. По соседству живет мой приятель. Зайду к нему, брошу мясо через забор. – Роско замолчал и умоляюще взглянул на собеседника. – Так вы беретесь?
Пилбем сидел в задумчивости. Роско почти его убедил. Затея с собакой ему понравилась. Без сомнения, это расчистит дорогу, а заказчик -миллионер, может раскошелиться на свои капризы.
– За тысячу фунтов наличными – берусь, – сказал он, и Роско скрутила резкая боль вроде ревматической.
– За тысячу?
– Я невнятно произнес? – холодно сказал Пилбем. Его нежной натуре претил всякий торг.
Роско оставалось снова испить горькую чашу. Надо было соглашаться. Опять пересчитывал он мелких рыбешек, которыми придется пожертвовать, чтобы вытащишь кита, и количество их его ужасало.
– А за сотню не возьметесь? – спросил он с надеждой.
Пилбем отвечал, что нет.
– Тысяча фунтов – большие деньги.
– Верно, – сказал Пилбем, энергично потирая третий слева прыщ на правой щеке. – Это мне в ней и нравится.
20
Сказав, что никто не откажется от даровых билетов, Роско обнаружил глубокое знание человеческой природы. Билеты на дневной спектакль прибыли по почте в пятницу и вызвали бурное ликование.
Лорд Аффенхем, хоть и не отступал от своего мнения, что даритель -жирная рожа, тем не менее сердечно одобрил широкий жест, и даже племянница его признала, что со времени их совместных купаний в Мидоухемптоне Роско Бэньян изменился к лучшему. Короче, в пятницу радость царила безраздельно.
Однако субботним утром солнце закрыли тучи, ибо дом настигла беда. Лорд Аффенхем, подойдя к собачьей корзинке, чтобы вывести Джорджа на утренний променад, нашел того вялым и безжизненным. Собачий нос потеплел, обрубок хвоста даже не дернулся. Слепой понял бы, что бессловесный друг чувствует себя неважнецки. Виконт без промедления созвал консилиум.
– Дже-эйн!
– А?
– Кеггс!
– Милорд?
– Подите сюда. Что-то с Джорджем. Все трое мрачно склонились над ложем больного, кусая губы и качая головами. «Ах, Джордж, бедненький мой, славный!» – вскричала Джейн, и «В высшей степени необычно», – заметил Кеггс, поскольку до сего дня болящий отличался исключительно крепким здоровьем. О нем шла слава пса, который жрет гвозди по десять пенсов, и хоть бы хны.
Лорд Аффенхем одобрил их озабоченность, но, считая ее недостаточной, взял практический тон.
– Кеггс!
– Милорд?
– Где ближайший ветеринар?
– Сразу не отвечу, милорд, но могу справиться в телефонной книге.
– Так справьтесь, дражайший.
– И поскорее, – добавила Джейн. – Само собой, – продолжала она, когда Кеггс отбыл с миссией милосердия, – театр отменяется.
– Э? Почему?
– Не можем же мы оставить бедного Джорджа в одиночестве!
– Ерунда. Нельзя, чтоб пропадали билеты. Ты поедешь, я останусь. Звякни Фреду Холлоуэю…
– Холлистеру.
– Холлистер, Холлоуэй, сейчас неважно. Позвони ему и скажи, что ведешь его в треклятый театр.
– Это так эгоистично! Бросать тебя одного. Ты хотел развеяться.
– Да ничуть. Куда охотнее посижу с книжечкой.
– А Кеггс не может присмотреть за Джорджем?
– Не справится. Джорджу нужен отцовский глаз. Его надо развлекать, а я сомневаюсь, что Кеггс сумеет. Делай, что я тебе говорю.
– Ладно, раз ты так велишь.
– Тебе будет приятно провести день с этим Фредом.
– Еще как, – убежденно сказала Джейн.
Прошло утро. Побывал ветеринарный врач, определил недомогание как желудочное, предположил, что Джордж съел на улице какую-нибудь гадость и ушел, заверив, что отдых, легкая диета и микстура каждые три часа со временем принесут исцеление. Подъехал на машине Билл, забрал невесту. Лорд Аффенхем и Джордж устроились коротать день, первый в кресле с «Чудесами птичьего мира», второй – в корзине под теплым шерстяным одеялом. Все было тихо вокруг Лесного Замка, пока без двадцати пять перед входом не остановился молодой человек в костюме цвета мороженного-ассорти и синих замшевых ботинках. Это был Перси Пилбем собственной персоной.
Человек правильный, безусловно, осудит Перси Пилбема, чей моральный кодекс оставляет желать лучшего, однако более мягкое сердце обольется кровью, если обладатель его увидит, как несчастный сыщик беспечно вступает в обитель бедствий, ошибочно полагая, что встретит там одного Огастеса Кеггса. Вот он стоит на пороге, ожидая, когда откроется дверь, поглаживает усики и ни сном, не духом не ведает о притаившемся неподалеку шестипудовом виконте.
Пойди все в соответствии с его планами, никаких шестипудовых виконтов поблизости бы не было, однако, как мы знаем, все пошло наперекосяк. Так и хочется сказать вслед за Бернсом: «Малютка, ты не одинок, и нас обманывает рок»[31]. Да, поразительная мудрость заключена в этих словах, и случай с Пилбемом – новое им подтверждение, если, конечно, их еще надо подтверждать.
Дверь открылась.
– Мистер Кеггс? – осведомился Пилбем.
