Упоров увел сознание от разговоров, сосредоточив все внимание на брошенных вповалку у печи мешках с бесценным грузом. Он решил рисковать до конца. Осторожно перевел глаза в сторону автомата: «На это потребуется три секунды, ну, пять от силы…»
В душе что-то шевельнулось нехорошее, тогда он снова закрыл глаза, чтобы спокойно доиграть весь спектакль до конца. С выстрелами, диким метанием захваченных врасплох людей и их последними стонами. Последними… Больше ничего не будет. Через пять минут ты – богатый человек. Он увидел свои шаги по залитому кровью полу. Откроется дверь зимовья, откроется тайга, любой ключ спрячет твое богатство.
Упоров сделал глубокий вздох, расслабился, однако почувствовать себя богатым человеком не успел: только что мирно дремавший Тиша, глянув в его сторону, с доброй усмешкой отстегнул у автомата диск, еще немного погодя сделал то же самое с другим автоматом.
Вначале было ощущение – он умер, провалился в другой мир или слишком охотно туда захотел. Все обошлось остановкой сердца, короткой, но чувствительной…
«Поганый гном чуть больше сука, чем ты сам, гад!» – сквозь внезапную слабость подумал Упоров.
Тиша доверчиво подмигнул птичьим глазом, протянул кружку с крепким чаем.
– Выпейте для поднятия настроения.
Бывший штурман принял кружку, что-то произнес я ответ неразборчивое. Попробовал забыть о кровавом, но не случившемся, и вернул все внимание к жаркому спору тех, кто должен был лечь под автоматной очередью, как сорная трава. Он старался их слушать – не получалось…
Все было плоско, неинтересно, хотя и громко.
– …Ты ведь, красавец, тоже, поди, не коммунистом родился? – не теряя благодушия, спрашивал у Колоса Ферапонт Степаныч.
– Коммунистом! – хмельной Колос попробовал встать для убедительности, но Малина ему не позволил. – Коммунистом родился, коммунистом умру!
– Вот она, убежденность грубого довольства злоупотребления. Он тот же вор, Денис, только феня у него другая: марксизм, ленинизм, коммунизм. Машина, которую заправляли привилегиями, и он делал то, что скажут. У него чувств человеческих не осталось. Партийное животное! Все чувства – на конце члена, а мозги – в желудке!
Камышин допил свой спирт, понюхал хлеб, продолжал:
– Отторгнут человек от человеческого. Разве позволит себе душа высокая и чистая паразитировать на несчастье ближнего? Отступничество ваше не политическое, а животное. Животом живете. Вы – паразит, молодой человек!
Упоров отхлебнул глоток предложенного чаю, не очень ловко вступил в разговор:
– Вы-то, Ферапонт Степаныч, тоже в деле. А дело воровское?
И тут же почувствовал, как внутренне напрягся доселе дремавший Тиша.
«Этот может тебя опередить», – пронеслась жалящая мысль. Упоров большим пальцем взвел курок пистолета.
Неловкая пауза длилась достаточно долго. Все это время он не сводил глаз с Тиши, вернее, с его костлявой руки, сжимающей берестяную рукоятку ножа.
– …Дело мое кончилось в сентябре 1919 года атакой на батальоны красных, – Ферапонт Степаныч говорил с явной неохотой. Возвращение в прошлое причиняло ему боль. – Потом пошли тюрьмы, ссылки и, естественно, должки, о чем Никанор не преминул напомнить человеку, имеющему представление о чести. Частный случай. Личный расчет за оказанную услугу…
Малина потянулся с улыбкой:
– Знал Дьяк, кто доброе не забывает. В Бармс были сомнения…
– Значит, он разговорился? – Камышин не удивлен, скорее – озадачен.
– Сходка просила объяснений. Сами понимаете…
– Не понимаю! И понимать вас не хочу. Но расчет есть расчет. Кстати, – Ферапонт Степаныч указал пальцем на Упорова, – вы какой масти будете?
– Надежной, – ответил за него Малина.
– Хотите призвать меня остепениться? – спросил Упоров.
– Поздно. В такой войне победителей не бывает. Вы будете уничтожены…
Упоров решил: белогвардеец рассчитывается с ним за тот неудачный вопрос, но не стал возражать.
– …Смерть придет к вам из-за угла или войдет, чеканя шаг, в вашу камеру. Вопрос не в методе. Она непременно придет.
– Ну уж нет! – взвизгнул Колос. – Товарищи разберутся! Они знают – я не виновен! Меня принудили!
– Товарищи излишне заботливы о собственной карьере – и жизни. Вы – носители тайны. А такие ценности… – Ферапонт Степаныч кивнул в сторону мешков с грузом: – Приговор!
– Нет! – заорал Колос. – Отпустите меня. Зачем я вам? Товарищи, дорогие мои!
…Прикорнувший Пельмень очнулся от завываний бывшего чекиста и, приставив к виску Колоса пистолет, потребовал:
– Сколько же мне терпеть можно, насильник? Скидывай штаны!
Дальнейшее произошло, как по нотам: Камышин коротким хватом поймал вора за руку. Раздался выстрел.
Пуля ушла в потолок, а пистолет упал на стол, и его тут же накрыл костлявой ладонью Тиша.
– Все! – Ферапонт Степаныч оттолкнул вора на полати, где уже храпел пьяный Чалдон. – Будете демонстрировать свое бесстыдство в камере смертников.
– Изменщица, – погрозил кулаком Колосу обалдевший Пельмень. Обнял Чалдона, и через пару минут они храпели вместе.
– Ложитесь спать, ребята, – предложил Камышин, – я пойду посмотрю оленей.
– Сколько у вас голов, Ферапонт Степаныч?
– Не мылься. Тебе даже за хвост подержаться не придется. Каждый уйдет в свою сторону.
– А я?! – опять в отчаяньи начал Колос.
– Ты спи, Михаил, – Денис обнял Колоса за плечи. – У тебя впереди светлое будущее…
…Упоров проснулся от холода. Двери зимовья были открыты настежь, и в первом проблеске надвигающегося утра он увидел оленей. Светлый Тиша неторопливо пристраивал на покрытые войлоком спины животных мешки с грузом.
– Прокоцанные мужики, – зевнул Денис. – Таких изловить не просто.
И тогда Вадим подумал, что все происходящее здесь проникнуто какой-то необыкновенной тайной, разрушающей его собственный замысел уничтожения этих людей.
Ему помешал не Тихон – другой, посторонний, почти невидимый пришелец из ниоткуда. Он здесь был… Ну, как же! Как же! Такая необыкновенно плотная тень за спиной Тихона. Ничья…
Чтобы прервать свои нечаянные мысли, он сказал:
– Думаешь, прорвутся?
– Гадать не хочу. Раз Камыш в деле – дело верное.
Ферапонт Степаныч вошел розоватый с морозца. Увеличил огонь коптилки и внимательно осмотрел зимовье.
– Ничего вроде не забыли, – произнес он и, словно подыскивая нужные слова, осторожно посоветовал: – Ты, Денис, уходи с Вадимом к Оратукаиу. Шалить не будете, глядишь, и проскочите. Господь да благословит вас в пути.
– Прощайте, Ферапонт Степаныч!
– Еще вот что, – белогвардеец стоял в проеме двери. Глаза смотрели с усталым безразличием. – Зимовье спалите. Есть надобность.
Дверь скрипнула. Немного погодя всхрапнули олени, и их цокающие шаги растаяли в тишине утра.
– Вставай! – Денис толкнул в бок Чалдона.
Тот сразу сел, будто и не спал, уставившись внимательным взглядом на пустые бутылки. Тягуче
